Автобиография - Маргарет Тэтчер

Возможно, это ограничение было к счастью, ибо я была околдована романтическим миром Голливуда. За девять пенсов ты получал удобное место в темноте и смотрел сначала отрывок из скоро выходящего на экран фильма, затем новости британского кино с их радостно-оптимистичным комментарием, после короткий фильм на социальную тему типа «Преступления не оплачиваются» и, наконец, Кино. Диапазон жанров был велик: от империалистических приключений, например, «Четыре пера» или «Барабан» и утонченных комедий типа «Женщины» (где сыграли все примы Голливуда) до слезливых мелодрам с Барбарой Стэнвик («Стелла Даллас») и Ингрид Бергман. Не обходилось в кино и без политического образования. Мои взгляды на Французскую революцию блестяще подтвердились благодаря Лесли Говарду и чудесной Мерль Оберон из «Алого цветка». Преданность своим принципам, столь важная для моего отца, воплотилась для меня в фильме Джеймса Стюарта «Мистер Смит едет в Вашингтон». Я ликовала, наблюдая, как осмеивают советский коммунизм в «Ниночке», где Гарбо, суровый коммисар, пленяется женской шляпкой.

И моему пониманию истории не помешал тот факт, что Уильяма Питта-младшего сыграл Роберт Донат и что в «Мари Валевска» Наполеона сыграл великий французский чародей Шарль Буайе.

Я часто размышляю, какое счастье, что я родилась в 1925 году, а не на двадцать лет раньше. До 1930-х у юной девочки, живущей в маленьком провинциальном английском городке, не было бы возможности соприкоснуться с таким диапазоном таланта, драматической формы, человеческих эмоций, сексуальной притягательности, зрелищности и стиля. Для девочки, родившейся на 20 лет позже, все эти вещи были заурядными и считались само собой разумеющимися. Грэнтем был маленьким городком, но, посещая кино, я попадала в самые сказочные царства воображения. Это воспитало во мне решимость однажды окунуться в реальность.

Для моих родителей значимой реальностью было «здесь и сейчас». И все же не нелюбовь к удовольствию формировала их позицию. Для них сильно разнились массовое развлечение и развлечение собственными силами, и разница эта и сегодня существенна, в век бесконечных мыльных опер и телеигр – может быть, даже более, чем тогда. Родители считали, что развлечение, требующее чего-то от тебя самого, предпочтительнее позиции пассивного зрителя. Временами меня это раздражало, но все же я понимала суть их точки зрения.

Когда мы с мамой и сестрой ездили вместе на каникулы, обычно в Скегнесс, важным всегда считалось быть активным, а не сидеть целый день в бездельной мечтательности. Мы обычно останавливались в гостевом домике с кухней, что гораздо дешевле, чем гостиница, и первым делом по утрам я выходила с другими детьми на физкультурные занятия, организованные в общественном парке. Нам было чем заняться в отпуске, и, конечно, были и пляж, и ведерки, и лопатки. По вечерам мы ходили на эстрадные представления и ревю, с комедиантами, жонглерами, акробатами, певцами из «старых времен», чревовещателями, и большая часть аудитории присоединялась к выступлению, чтобы спеть недавний хит Генри Холла «Приглашение друга». Родители считали такие представления совершенно приемлемыми, что само по себе показывает, как меняются взгляды: мы бы никогда не пошли на эстрадный концерт, пока была жива бабушка Стивенсон, жившая с нами до моих десяти лет.

Возможно, покажется, что моя бабушка была довольно жестокой. Но нет, вовсе нет. Ее теплота была частью моей жизни и жизни моей сестры. Одетая «по-бабушкински» в стиле тех дней – в длинном черном сатиновом платье с бисером, – теплыми летними вечерами она приходила в наши спальни и рассказывала истории из своего детства. Она также наводила на нас ужас небылицами о том, как уховертки заползают под кожу и образуют карбункулы. Ее смерть в возрасте восьмидесяти шести лет стала первой смертью, с которой я соприкоснулась. По обычаю тех дней, я пробыла в доме друзей до конца похорон и все вещи бабушки были убраны из дома. По сути, жизнь для ребенка складывается из повседневности, и я оправилась довольно быстро. Но мы с мамой ходили ухаживать за могилой бабушки, когда работали неполный день. Я никогда не знала своих дедушек, которые умерли до моего рождения, а бабушку Робертсон я видела лишь дважды, когда мы навещали ее в Рингстеде, Нортэмптоншир. Она была беспокойной, активной старушкой, содержавшей прекрасный сад. Мне особенно запомнилось, что она хранила запас красно-оранжевых яблок в комнате наверху, куда мы с сестрой были приглашены, чтобы выбрать лучшие.

Отец был прекрасным игроком в боулинг, и он курил (что было для него очень вредно, потому что у него была слабая грудь). В остальном его свободное время и развлечения заменяла работа. В доме не держали алкоголь вплоть до избрания отца мэром в конце войны, и лишь тогда у нас появились шерри и вишневое бренди, которое по каким-то загадочным причинам считалось более приличным, чем просто бренди, для угощения гостей. (Годы предвыборных кампаний позднее научили меня, что вишневое бренди очень хорошо для горла.)

Как и другие ведущие бизнесмены Грэнтема, отец был ротарианцем. Девиз «Ротари» – «Служба превыше всего» – был выгравирован в его сердце. Он часто и красноречиво говорил на собраниях клуба, и мы имели возможность прочесть его речи на страницах местной газеты. Клуб «Ротари» был постоянно занят сбором средств в городе для разных благотворительных целей. Отец участвовал в такой деятельности не только через церковь, но и как член местного совета и как частное лицо. Одним из таких мероприяий, которые мне нравились, была Детская рождественская вечеринка, организуемая Лигой сострадания (сейчас Национальное общество защиты детей от жестокого обращения), целью которой было собрать деньги для детей, нуждающихся в помощи. Я приходила туда в одном из прекрасных вечерних платьев, сшитых моей матерью.

Помимо дома и церкви, центром моей жизни была, конечно же, школа. Здесь мне тоже повезло. Начальная школа «Хантингтауэр Роуд» обладала хорошей репутацией, и к моменту, когда я в нее поступила, я уже благодаря моим родителям умела читать несложные тексты. Даже когда я была очень мала, мне нравилось учиться. Как и у всех, я думаю, такие события мгновенно оживают у меня в памяти. Я помню волнующий момент, когда меня, пятилетнюю, спросили, как читается «С-О-Л-Н-Ц-Е», и я ответила правильно, но подумала: «Они всегда дают мне сложные слова». Позднее, на уроке общеобразовательной подготовки, я впервые столкнулась с мистерией «пословиц». Я уже обладала логикой и некоторыми литературными познаниями – должно быть, я не сильно изменилась в этом отношении, – и я была сбита с толку метафорическим элементом такой фразы, как «Не зная броду, не суйся в воду». Я думала, что гораздо лучше было бы сказать «Не зная перехода, не иди через дорогу» – чрезвычайно практичный совет, учитывая опасную дорогу, которую я должна была пересечь по пути в школу. И с триумфом я указывала на противоречие между этой пословицей и «Кто колеблется, тот проигрывает».

В выпускном классе начальной школы я впервые познакомилась с произведением Киплинга, умершего в январе 1936 года. Я была мгновенно околдована его поэмами и рассказами и попросила у родителей книгу Киплинга в подарок на Рождество. Его поэмы открывали ребенку огромный мир – на самом деле огромные миры – Империи, работы, английской истории и царства животных. Как и голливудские фильмы позже, Киплинг приоткрывал завесу в романтические дали за пределами Грэнтема. К тому моменту я читала, наверное, больше остальных моих одноклассников, несомненно благодаря влиянию моего отца, и временами это становилось очевидным. Я до сих пор помню, как, написав сочинение о Киплинге, я сгорала от возмущения – меня обвинили, что я списала слово «ностальгия» из какой-то книжки, тогда как я использовала его легко и естественно.

После школы «Хантингтауэр Роуд» я поступила в женскую школу «Кестивен и Грэнтем». Она находилась в другой части города, и, чтобы пообедать дома, что было дешевле обеда в школе, я в день должна была пройти четыре мили туда и обратно. Школьная форма была светло– и темно-синего цвета, и поэтому нас, школьниц, называли «девочки в голубом». (Учениц из Кэмденской женской школы, эвакуированной из Лондона в Грэнтем во время войны, называли «девочки в зеленом».) Директором школы была мисс Уильямс, маленькая, подтянутая женщина с седыми волосами, которая основала школу в 1910 году и ввела в обиход определенные традиции. Например, все девочки, пусть и академически одаренные, в течение четырех лет должны были изучать домоводство. Тихая власть этой женщины к тому моменту распространялась на все. Я обожала наряды, которые мисс Уильямс надевала на ежегодные школьные праздники или церемонии награждения, когда она появлялась в чрезвычайно элегантном костюме, сшитом из прекрасного шелка. Но она была очень практичной и советовала нам никогда не покупать шелк низкого качества, если на эти же деньги вы могли купить хлопчатобумажную ткань хорошего качества. «Никогда не обольщайтесь дешевой меховой шубой, гораздо лучше купить хорошо сшитое шерстяное пальто». Ее правилом было всегда стремиться к качеству, доступному в рамках собственного дохода.