Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси

– Это точно, – согласился с ним отец.

– Настоящим мастером хирургии можно считать лишь того, кто постиг обычные способы врачевания. Знать, как удалить опухоль, недостаточно. Хирургу надлежит принимать только тех пациентов, которых не смог излечить травник. То есть нож – это последнее средство, как меч самурая, если хотите. Нож – верховный судья. Ни при каких обстоятельствах нельзя обращаться к нему до тех пор, пока не будет проведено полное обследование и вынесен окончательный диагноз.

– Отлично сказано, Умпэй!

– Мудрость – вот наиболее ценное качество, каковым должен обладать лекарь. Нельзя следовать только старым порядкам или исключительно новым веяниям – вот что жизненно важно! – Идеи и чувства молодого лекаря били фонтаном. – Хирурга надо звать лишь тогда, когда лекарственные снадобья и акупунктура потерпели поражение. Он словно ведущий актер Кабуки, который появляется на сцене в самом конце спектакля для того, чтобы сыграть заключительную сцену. Эта роль завораживает меня. Признаюсь, мне хотелось бы стать Хуа Ту Японии.

– Ты ведь не о китайском Хуа Ту? – встрепенулся отец. – Надо же выбрать такого человека! – Наомити давно привык к тому, что к нему намертво приклеился ярлык хвастуна, но даже он был поражен, услышав столь дерзкое бахвальство Умпэя. Пожелать сравняться со знаменитым искусным врачевателем, жившим почти шестнадцать веков назад! Глаза Наомити широко распахнулись от удивления, и он еще раз повторил это имя: – Неужто именно о том Хуа Ту ты толкуешь?

– Да, именно о том Хуа Ту, – самоуверенно кивнул честолюбивый молодой лекарь. – Мое обучение в Киото – это только начало. Конечно же я глубоко признателен Ямато-сэнсэю и Ёсимасу-сэнсэю за то, что они помогли мне овладеть новыми знаниями и методой постановки правильного диагноза. Но до Хуа Ту им далеко. Есть недуги, которые не в силах излечить ни представители Запада, ни мудрые мужи Востока. К примеру, опухоли, в особенности женской груди, из которой просто невозможно удалить сгусток хвори хирургическим путем, ибо считается, что в груди женщины скрыта ее жизненная сила. Тут хирург совершенно беспомощен.

– Да уж, дело сложное, – согласился с ним Наомити.

– Но Хуа Ту не только удалял опухоль из черепа, он вскрывал грудь и снова сшивал ее. Вполне возможно, прославленный мудрец обязан своим успехом обезболивающему снадобью, каковым, по преданию, он пользовался, дабы усыпить пациента. Какая жалость, что не осталось записей ни об этом обезболивающем снадобье, ни о самих операциях, не правда ли? Что скажете, батюшка?

– Конечно, жаль. Но ведь наверняка многие рассказы о нем – чистой воды выдумки. В конце концов, Хуа Ту жил почти две тысячи лет тому назад, а китайская литература того периода грешит преувеличениями.

– Это верно. И все же я не думаю, что народная молва так уж погрешила против истины. Кроме того, даже если половина дошедшего до нас – правда, вы только подумайте, что это означает! Вдруг больной действительно может спать во время операции? Представляете? Без боли физическая выносливость человека возрастет чуть ли не вдвое и тело куда лучше справится с недугом!

– Может статься, ты прав, – задумчиво покивал Наомити.

– Это я и должен выяснить, отец! Мне хотелось бы найти способ лечения какого-нибудь недуга, с которым до меня не справился ни один врач. Вот что я имел в виду, когда сказал, что хочу стать Хуа Ту Японии. – Умпэй помолчал и продолжил: – Первым шагом могло бы быть изобретение обезболивающего снадобья, которое позволило бы проводить операции на всех частях тела. Если человек перестанет испытывать страдания, лекарь без труда удалит любое подозрительное затвердение до того, как оно превратится в злокачественную опухоль. Сейчас женщина, несомненно, умрет, если ей вскроют грудь. Но я считаю, что решение должно быть. Возможно, надрез под мышкой или со спины…

– Никогда не спеши резать, – посоветовал ему отец. – Люди всегда надеются, что лекарь даст им какой-нибудь отвар и хворь как рукой снимет. Они боятся ножа.

– Но предположим, что они будут знать: нож не причинит им боли? Разве это не уменьшит их страхи?

– Если тебе удастся это сделать, я смогу спокойно отдыхать на небесах! – воскликнул Наомити с едва заметной улыбкой на устах, в которой сквозили усталость прожитых лет и светлая радость от того, что ему все-таки удалось передать все свои мечты преемнику. Речи Умпэя ошеломили его, старику было трудновато угнаться за полетом мысли молодого человека. Он повернулся к жене: – Погляди, как вырос наш сын, Оцуги. Надо же, о каких великих открытиях он ведет речь!

– Насколько я помню, Умпэй-сан с самого детства никогда не говорил о том, чего не мог исполнить, – с гордостью заявила мать. – Я верю, что однажды его надежды воплотятся в жизнь.

Умпэй открыл одну из своих ивовых корзинок и начал выкладывать перед собравшимися набор голландских инструментов: шприцы, хирургические скальпели различной формы, специальные ножницы, лопаточку из китовой кости, иглы, большой зажим, изогнутую пилу, зеркальце, распылитель, стержень для прижигания ран, трубки для опорожнения и промывания и многое другое. Все эти сокровища появлялись одно за другим, а Каэ тем временем наблюдала за мужем, любовалась его тонкими сильными пальцами.

Подуставший было Наомити снова воспрянул духом при виде инструментов.

– Ого, а это еще для чего?

– Ты знаешь борозду, – пустился в объяснения Умпэй, – углубление, разделяющее поверхность мозга на извилины? Этим пользуются для откачивания жидкости из опухоли в черепе.

– Удобная штука, должно быть!

– А это голландские ножницы. Погляди, как они работают.

– Хорошо режут?

– Отлично!

Рёан и Ёнэдзиро завороженно наклонились вперед, чтобы получше рассмотреть эти богатства. Похоже, Умпэй привез все самые последние новинки, которые могли пригодиться ему в будущем.

«Ничего удивительного, что ему требовалось столько денег», – подумала Каэ. Она ощутила некое родство с этими странными вещицами, прекрасно понимая, что по крайней мере некоторые из них куплены на средства, вырученные от продажи ее тканей.

Умпэй явил на свет повязки из тонких полосок индийского хлопка. Через мгновение его искусные пальцы обмотали одну из них вокруг правой руки Ёнэдзиро, словно по волшебству закрыв ее от локтя до запястья.

– Можешь двигаться, можешь трясти рукой, повязка все равно не ослабнет, – удовлетворенно заявил молодой лекарь.

Ёнэдзиро был потрясен, обнаружив, что способен свободно вращать кистью, сгибать и разгибать руку в локте. Он продемонстрировал все преимущества такой перевязки своему товарищу. Пораженный мастерством Умпэя, Рёан, похоже, начал подумывать, что долгое ожидание возвращения хозяйского сына стоило того.

– Мы могли бы наткать для вас таких полосок, ни-сан, – сказала Окацу брату.

– Хорошо. Сделайте побольше. Они мне все время будут требоваться.

– Из Окацу и Корику вышли превосходные ткачихи, – с нежностью в голосе вставила Оцуги. – Все три года ваши сестры трудились не покладая рук, чтобы обеспечить ваше обучение в Киото.

«Ваши сестры?! – не поверила своим ушам Каэ. – Не только Окацу и Корику дни напролет просиживали за станками. А как же я?! Разве я не гнула спину над теми полосатыми тканями? Разве сама Оцуги не нахваливала мою работу перед торговцами? Так почему же теперь меня вычеркнули из списка?» Никакого более или менее удовлетворительного объяснения она не находила. Каэ бросила в сторону свекрови печальный взгляд. Раньше Оцуги была очень внимательна и старалась включать Каэ во все разговоры. Однако сегодняшнее необычное поведение зародило у девушки сомнение: действительно ли свекрови есть дело до чувств невестки? А поскольку Каэ уже привыкла считать себя еще одной дочерью семейства Ханаока, ей было особенно больно принять столь внезапную перемену в отношении. Она понять не могла, в чем же дело.

– Поглядите на это, батюшка, – продолжал тем временем Умпэй, протягивая отцу свиток, испещренный столбцами изящной скорописи.

Наомити внимательно изучил текст, прежде чем громко объявить:

– Подписано: Кэйдзан Асакура… Неужели этот известный ученый и последователь Конфуция посвятил тебе прощальное послание?

– Да. А теперь обратите внимание вот на что. Хакугё – мое прозвище. – Умпэй указал на последние столбцы, и Наомити принялся зачитывать их вслух:

– «Всякий раз, когда Хакугё пытается заняться тем, в чем другие потерпели поражение или от чего отступились, он обречен на удачу. Люди говорят: «Не отпускайте Хакугё домой. Ежели он станет практиковать в столице, то непременно добьется успеха в своем ремесле». Талант Хакугё ценят весьма высоко. Но в минувшем феврале он сказал, что обязан вернуться в родную деревню, ибо отец его стар, и попросил меня написать что-нибудь памятное. И я пишу: твоя энергия превосходит энергию обычного человека, сильно твое стремление к знаниям и совершенству. Я предрекаю, что в будущем ты прославишься своими выдающимися достижениями». Ну надо же, – восхищенно вздохнул довольный отец. Послание Асакуры, в котором описывалось, каким Умпэй был в Киото, возместило собой все неполученные за три года весточки от сына. Первенец, которого он, Наомити, и его жена послали в Киото, вернулся домой настоящим лекарем, чье мастерство превзошло все ожидания. – Этого дня стоило ждать, не так ли, Оцуги? Теперь я могу спокойно умереть!