Толстой-Американец - Михаил Филин

Это были не просто «большие умные чёрные глаза», как отметила впоследствии толстовская племянница[106], а испепеляющие, «сверкающие глаза»[107]. Случались моменты, когда казалось, что они «налиты кровью»[108]. «Чёрные глаза его блестели, как раскалённые уголья, — вспоминал близко знавший графа Фёдора литератор, — и когда он бывал сердит, то страшно было заглянуть ему в глаза»[109]. Позже, следуя ветреной моде, Толстой от случая к случаю появлялся на публике в очках — но и тогда окружающие непроизвольно поёживались от страха, встретившись взорами с черноглазым человеком.

Если и досталось графу Фёдору от предков что-то «майковское» — этакая толика смиренно-возвышенного, — то «в колыбельке», то есть в детстве и юности, оно абсолютно не проявилось. Можно, видимо, высказаться и определённее: материнское начало было подавлено молодым преображением на корню, почти изничтожено. (В частности, никаких данных о его тогдашней религиозности, хотя бы напускной, у биографов нет.) Зато «толстовское» естество, напротив, не имело ни малейших препятствий для бурного произрастания. И нестеснённая, исподволь культивируемая «дикость» постепенно набирала силу, дурманила ему голову и душу, воспламеняла глаза — и была готова извергнуться в мир.

Две стихии скучного, нудными схоластами расчисленного мира подпоручик Фёдор Толстой, едва начав жить, непринуждённо освоил. Непокорённой, «преславной» — и поджидающей его — оставалась ещё одна.

А это значило: графу надлежало бросить всё, поспешить в знакомый Кронштадт, твёрдой ногой взойти на подвернувшийся корабль — и пуститься бороздить моря-океаны.

Глава 2. КАВАЛЕР ПОСОЛЬСТВА

Судьба бросала графа во все страны света…

Бороздить моря-океаны, сиречь совершить кругосветное путешествие, в ходе которого можно открыть новые земли, всесторонне описать их, собрать натуралии и заодно наладить дипломатические и экономические сношения с туземцами — такая захватывающая дух программа действий издавна, приблизительно с середины XVIII столетия, обсуждалась в правительственных, научных и торговых кругах империи. Однако сравняться с преуспевшими в мореплавании европейцами и снарядить хорошо подготовленную экспедицию в силу многих причин долго не удавалось. Лишь в самом начале царствования Александра I Павловича вожделенное российское плавание вокруг света, хождение «в неведомы народы» (М. В. Ломоносов), наконец-то стало реальностью.

Изначальную идею грандиозного проекта сформулировал капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн (1770–1846). Уже во времена императора Павла Петровича он, воспитанник Морского кадетского корпуса, считался одним из наиболее опытных отечественных мореходов. В его послужном списке значились и участие в ряде морских сражений против шведов, и военная стажировка на английских судах, и захват морских «призов», и успешные походы в Тихий, Атлантический и Индийский океаны. Несколько лет Крузенштерн провёл в Ост-Индии и Китае (в Кантоне), где, помимо прочего, имел время изучить особенности и перспективы местного рынка.

По возвращении на родину Иван Фёдорович подал в «сферы» прагматическую записку («начертание»), в которой изложил свои соображения касательно прямого торгового сообщения между нашими портами на Балтике и Русской Америкой. (Так именовались в конце XVIII и XIX столетии российские селения, «не только основанные в Америке, но и на всех островах, лежащих между восточной стороной Сибири и западным берегом Америки, а также и на тех островах, которые простираются от южного мыса Камчатки до Японии»[110].) «Он справедливо полагал, — пишет современный учёный, — что Россия лишается больших выгод, самоустраняясь от торговли с Китаем и Японией, не посылая туда свои корабли с пушниной, добытой в Северной Америке»[111]. Позднее Крузенштерн с горечью вспоминал, что, сообщив выстраданный план управляющему морскими силами графу Г. Г. Кушелеву, «получил ответ, который меня лишил всякой надежды произвести оный в действие. Старания мои возбудить в частных людях желание к такому предприятию были равномерно тщетны»[112].

«Начертание» капитан-лейтенанта попросту засунули под сукно.

Однако в 1802 году ситуация у подножия престола внезапно и коренным образом изменилась: подули попутные ветры.

Благодаря содействию адмирала Н. С. Мордвинова и министра коммерции графа Н. П. Румянцева предложения Крузенштерна были-таки доведены до сведения государя и по рассмотрении получили высочайшее одобрение. Тотчас заинтересовалась рискованным и заманчивым предприятием и Российско-Американская компания, главное правление которой с недавних пор располагалось в Петербурге. Компания обладала практически монопольными правами на ведение промышленных и торговых операций в Русской Америке. Её владельцы быстро просчитали выгоды от торговли в Кантоне продуктами североамериканских промыслов, прежде всего компанейской «мягкой рухлядью» — пушниной. Поэтому половину всех расходов, связанных с осуществлением намеченного плана, компания взяла на себя (а в поощрение получила возможность загрузить отправляемый корабль своими товарами «настолько, сколько удобность позволять будет»[113]).

Остальные — причём немалые — средства выделила казна.

Появились деньги — и начались масштабные закупки провизии и амуниции. А два парусных судна, более или менее подходящих для реализации величественного замысла, были приобретены в Англии. Один из трёхмачтовых шлюпов, с 16 орудиями, стал в России называться «Надеждой», второй, поменьше и с 14 пушками, — «Невой». Император Александр I соизволил разрешить употребление на обоих кораблях военного флага: «особливо ввиду беспокойного состояния дел в Европе, которая вся вооружена, и моря всего света покрыты военными судами и каперами[114], кои пущаются беспрерывно не токмо на торговые корабли воюющих наций, но и на суда неутральные»[115].

Капитаном «Надежды» и начальником экспедиции положили назначить Ивана Фёдоровича Крузенштерна. А тот, пользуясь предоставленным ему правом, избрал в «начальники другого корабля отличного морского офицера» капитан-лейтенанта Юрия Фёдоровича Лисянского (1773–1837), тоже воспитанника Морского корпуса. «Я, невзирая на старшинство своей службы, — признавался Лисянский впоследствии, — с великой охотой согласился совершить столь отдалённое путешествие под его начальством, с тем, однако, чтобы мне самому было позволено избрать для корабля, вверенного моему управлению, офицеров и команду по собственному моему усмотрению»[116].