Счастье с третьей попытки - Галина Романова

Сама отошла к окошку, уставилась на улицу, сунув руки под мышки.

– Вера, – позвал он, вежливо отхлебнув из чашки пару раз. Чай был терпким, вкусным. – Вера, понимаете, может так получиться, что вы стали свидетелем…

– То-то меня и пугает, Кочубей! – воскликнула она плаксиво, и крупное тело ее содрогнулось, Вера сцапала обеими руками широкую тюлевую занавеску, смяла ее. – Серега вон тоже собирался засвидетельствовать, а что вышло?!

– Что вышло?

Вот про Устинова она бы лучше не говорила ничего. Эта сволочь…

Только бы Вадику добраться до него! Он из него всю душу вытрясет! Из-за него погибла Лариса! Из-за его трусости или подлости.

– Вышло то, что ему теперь скрываться приходится, – нехотя вымолвила Вера, вернулась тяжелой поступью к столу, села, глянула на Харламова с мольбой. – Он ведь куда-то смылся, Серега-то. Рано утром и смылся, я видела в окошко. А куда? И так толком не жил тут. Набегами. Сдавать даже собирался квартиру. А теперь и вовсе не явится.

Закончила она уж почти со слезами.

– А где он жил, раз тут редко появлялся?

Харламов ей поверил. То, что квартира Устинова была нежилой, было ясно с первого взгляда. Со второго становилось понятно, что поспешных сборов там тоже не было.

– Где-то домик у него есть. В районе, – отозвалась она со вздохом. – Сколько раз обещал меня туда в гости пригласить. Да только болтал… Тут редко появлялся.

Харламов поблагодарил за чай, поднялся. Глянул в ее макушку.

– Вера, что было после того, как подъездная дверь за моей начальницей закрылась?

– Ничего, – неуверенно дернула она головой. – Не видно же ничего. От подъезда до освещенного тротуара три-четыре метра. Они просто тонут в темноте. Меня один раз разожгло вечером выйти подышать, так чуть собаку бабы Нюры не раздавила. Инфаркт едва не свалил. Ни черта не видно!

– Хорошо, пусть так. Эти метры, что преодолела Лариса Ивановна, тонут в темноте. Вы не видели, как она там шла. А потом, когда она вышла на свет, под фонари? Потом что?

– А ничего. Она так и не вышла на свет-то, – едва слышно произнесла Вера и всхлипнула. – Я ждала, ждала, а она так и не вышла. Я подумала тогда, что она Серегу снова дожидается. В темноте. А когда уж утром Серега с сумочкой смотался, а потом ваши подкатили с мигалками, тогда уж… и поняла…

– Что поняли, Вера?

– Что беда, Кочубей. Беда с твоей начальницей-то. Только смотри у меня! – Вера вдруг погрозила ему крупным пальцем, глянула зло. – Не смей Серегу обвинять. Не он это, не он!

– А кто же?

– А я знаю?! – воскликнула она. – Кто-то, кто поджидал ее в темноте.

– Вы не видели?

– Нет! – отпрянула она в сторону, когда Харламов над ней склонился. – Нет, не видела! Никто на свет не вышел. Ни начальница твоя, Кочубей, ни тот, кто ее ждал.

– Н-да…

Выходило, Ларису ждали? Выходило, ее туда заманили обманом? Раз Устинов категорически открещивается от своего звонка, значит, это кто-то другой? Кто, черт побери?! Кто?

Он обошел стул, на котором горбилась Вера в нелепом костюме, напоминающем овечью шкуру. Пошел в прихожую. И уже успел завязать шнурки на левом ботинке, оставался правый, когда она выплыла в дверной проем.

– Слышь, Кочубей… – Она захватила кудряшку возле уха, накрутила ее на палец. – Только я ведь ничего тебе под протокол не скажу. Ничего не видела и не слышала.

– А и черт с тобой! – вспылил он, бантик на правом шнурке не получился, затянувшись узлом. – Покрывай маньяка!

– Почему маньяка?! – ахнула Вера, сильно побледнев. Привалилась к притолоке. Повторила: – Почему маньяка, Кочубей?!

– Да потому, что, может, тут маньяк какой объявился. – Он сунул концы шнурка в ботинок, так и не справившись с узлом. Выпрямился. – Станет теперь по очереди всех убивать. Приспичит тебе выйти подышать в следующий раз, он тебя и прикончит, как Ларису Ивановну.

Вера, насупившись, осмотрела Харламова с ног до головы неприязненным взглядом. Потом произнесла со вздохом:

– Это был не маньяк.

– Да? Откуда ты знаешь? Он, может…

– Она его узнала перед тем как вскрикнуть, – нехотя призналась она.

– Что? – Кожа на щеках натянулась до боли, сердце перестало стучать, вернее, он его перестал чувствовать. – Лариса его узнала? Как?! Как она его назвала?!

– Не знаю, никак. Просто сказала – ты.

– Погоди, погоди! Еще раз! Что она сказала?! – Он подлетел к хозяйке и не заметил, как сгреб кулаками овечьи кудряшки костюма на ее груди. – Что она сказала, Вера?

– Ну… Дверь у подъезда когда захлопнулась, темно стало, потом эта женщина сказала: ты? Затем как-то странно вскрикнула – и тишина. Это все. – Ее потные ладони накрыли руки Харламова. – Ты костюм-то на мне не рви, Кочубей. Денег стоит…

– Как, как она это сказала? Удивленно или как? Может, она не успела просто договорить? Может, просто хотела спросить, ты что делаешь, а? Вера! Вера, вспоминай, это важно! Ну! – Он все так же трепал костюм на ее груди.

– Нет, она его узнала, – подумав, ответила она. – Удивленно так: ты? Будто не ожидала увидеть там того, кого встретила. И потом сразу вскрикнула. Коротко так. Ой… Ой – и все… – Ее ладони чуть сжали пальцы Харламова. – Руки-то у тебя какие сильные, Кочубей… Может, останешься, а?..

Он не остался. Он вышел на улицу, подставил лицо ледяному ветру, распыляющему мелкий осенний дождь. Судорожно сглотнул, пытаясь проглотить громадную пробку, вбитую ему в горло страшной бедой.

Ларису кто-то ждал у подъезда? Она его узнала? Она успела его узнать до того, как этот кто-то вонзил ей в сердце нож? Это так или нет? Или Вера, обезумевшая вчерашним вечером от ревности, что-то путает? Мог Устинов выйти вместе с ней из подъезда на улицу и убить ее там? Вера все это видела и теперь выгораживает любовника.

Нет, вряд ли.

Вера, конечно, могла его выгораживать, это бесспорно. Но Лариса никогда не тыкала фигурантам дела, кем бы тот ни являлся – убийцей, грабителем или свидетелем. И с Устиновым она всегда была на «вы». Харламов присутствовал неделю назад при их беседе, она называла его на «вы» и по имени-отчеству. Значит… Значит, это был кто-то знакомый. Хорошо знакомый. Или близкий человек, встреча с которым ее очень удивила. Кто это мог быть, кто?

Глава 7

– Селезнев! Где ты витаешь? – резким неприятным голосом спросила учительница алгебры и решила уточнить: – В облаках?

Он не знал, как там – в облаках. Он ни разу не летал. Вот родители вернутся с отдыха, тогда спросит. Но он сильно сомневался, что там можно «витать», как сказала математичка. Мать вчера звонила. Призналась, что лететь ей было страшно. Что ее тошнило постоянно. Отец напился сразу, как сел в самолет, и проспал все время полета. А ей было худо.

– Больше никогда не полечу. Боюсь, – призналась мать. – Как бы вот еще вернуться…

Смешно признаться, но он ждал их возвращения. С нетерпением ждал. Потому что ему было впервые одиноко дома и еще очень страшно. И из-за бумажника, который он поднял на пустыре за гаражами. И из-за той красивой женщины, которую убили в кустах под их балконами. Вовка тысячу раз пожалел, что поднял тот злополучный бумажник. Тысячу раз пожалел, что позвонил в дежурную часть. Не надо было этого делать, не надо. Отец часто говорил ему, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Ни одно! А он вот совершил доброе дело, сообщив о погибшей, а теперь ждет возмездия.

Какого? Так в образе толпы полицейских возмездия он ждет. Явятся алчные до информации ребята, окружат его, станут заламывать руки, выбивать признание. Что, как, почему, откуда? Под таким напором все расскажешь. И про бумажник тоже. Что было особенно неприятно. И дело было даже не в деньгах, которые Вовке дико не хотелось возвращать. А в бумажке с адресом. И в той длинной цепочке цифр.

В них, этих цифрах, крылось что-то очень… очень таинственное. И адрес. Вдруг именно в ту квартиру, что располагалась в соседнем подъезде, шла убитая потом женщина? Вдруг ее интересы пересеклись с интересами хозяина бумажника? В том, что бумажник был не ее, Вовка был уверен на все сто. Во-первых, бумажник был мужским. Во-вторых, красивая женщина не пришла из-за гаражей, кажется, она приехала на такси.

Так вот…

Если интересы этой красивой женщины и хозяина бумажника каким-то образом пересеклись, то, вполне возможно, он ее и убил! А если он ее убил, то бумажник он постарается вернуть любыми путями, чтобы скрыть свое присутствие в их дворе. А как он узнает, что бумажник у Вовки? Правильно! Ему об этом скажут менты. У них всегда случается утечка информации, Вовка не раз видел это в сериалах. Какая-нибудь одна паршивая продажная овца найдется и…

Нет, надо всеми правдами и неправдами открещиваться от доброты, которую проявил по отношению к убитой женщине. Если менты к нему заявятся, он не признается ни за что в том, что звонил в дежурную часть. Ни за что!

Вовка дождался звонка на перемену и сразу засобирался домой. Зря он вообще в школу пришел сегодня. И вчера зря приходил. Две двойки получил, один трояк. Ведь не собирался ходить, пока родители на отдыхе. Пошел от страха. Теперь исправлять придется. Все, сейчас класске скажет, что заболел, и просидит дома до возвращения матери и отца. Надо только продуктами запастись. И постараться на глаза никому не попадаться. И тогда все у него будет хорошо.