Профессорятник - Юрий Никифорович Гладкий

Понимал, что «лавры одного лишь хотения суть сухие листья, которые никогда не зеленели». Как тогда казалось, в голову пришла, блистательная идея — обратиться с вполне определенной просьбой к известному ученому-востоковеду, хорошо знавшему Учителя (в частности, по совместному участию в конференциях, посвященных проблемам «третьего мира»), заместителю заведующего международным отделом ЦК КПСС и приближенному к самому Суслову — Ростиславу Александровичу Ульяновскому. Как раз ему, человеку демократических убеждений (кстати, около 20 лет проведшему в заключении и ссылке по обвинению в принадлежности к троцкистской организации) со всеми подробностями и были описаны тяготы и лишения бытовой жизни Дмитревского.

После этого наступили томительные дни ожидания. Сам Юрий Дмитриевич догадывался о моих намерениях, но особенно не влезал в детали этой полуподполь-ной деятельности, полагая, что это — все равно пустые хлопоты в «казенном доме». К тому же от своего коллеги (Костантина Шахновича), от которого не скрывал затеянной акции, услышал сильно расстроившую меня «шпильку»: «в жизни, Юра, ведь как бывает: «вначале ищешь справедливость, а потом другую работу. Как бы чего не вышло, дружище».

Телефонный звонок в квартире раздался ровно в 10 утра— звонили из Смольного (ужасно напугав жильцов «патриархальной» коммунальной квартиры), настоятельно предлагая уже через час (!) быть в кабинете инструктора обкома КПСС — некого N. Делать было нечего — быстро собрался, повязал галстук, поехал. Пройдя соответствующую процедуру (сверку «оригинала» с паспортом с выпиской пропуска), оказался в нужном кабинете ответственного товарища. В скромно обставленной комнате (но без обшарпанной мебели и легендарной тумбочки) сидел молодой увалень с аккуратно прилизанной» и, как мне показалось, набриолиненной прической), который сразу же вылил на меня целый ушат словесной патоки о партийном централизме, партийной дисциплине и «временных» трудностях с жильем, которые испытывает наша родная страна. Стало понятно, что ему слишком хорошо известны ответы на вопросы типа «кто я», «что я», так же как и мне стал ясен ответ на вопрос, откуда добыты факты, касающиеся моей скромной особы.

Привожу по памяти «бронебойные», но совершенно пустые вопросы, заданные «провинившемуся» и свои несколько дерзкие ответы на них.

— Вы являетесь членом КПСС?

— Будучи беспартийным, я вряд ли сюда пришел бы, да вы беспартийных, небось, и не приглашаете, а если приглашаете, то вряд ли обсуждаете с ними вопросы партийного централизма.

— /ра, с партийной этикой вы явно не дружите, уважаемый. Скажите, это вы писали письмо в ЦК КПСС тов. Ульяновскому по поводу квартирной проблемы проф. Дмитревского?

— С этикой я дружу, поэтому отвечаю: письмо писал я.

— Д хорошо ли вы, уважаемый, знакомы с уставом КПСС?

— Полагаю, что да.

— Д известно ли вам, что в данном конкретном случае вы обязаны были вначале обратиться в первичную партийную организацию (финансово-экономического института), и лишь затем, в случае неудовлетворительного, с вашей точки зрения, решения поднятого вами вопроса вы могли идти дальше по партийным инстанциям — райком партии, горком, наконец, обком партии, куда вас собственно и пригласили. Вы же грубейшим образом нарушили партийную дисциплину, обратившись фазу в ЦК КПСС, и вам теперь не позавидуешь. Вас, товарищ, ждет довольно серьезное партийное взыскание. Д ваш профессор не заслуживает новой квартиры, и вы, как его радетель, должны были знать об этом, а не обивать пороги партийных инстанций, отвлекая людей от серьезных дел.

«Глупому» и «сирому» автору втолковывали народную мудрость «о сверчке и шестке», топя суть вопроса в казуистических рассуждениях об уровнях партийных компетенций. Намекалось также, что полученное когда-то жилье на острове Голодай он оставил прежней семье, хотя эта квартира была кооперативной и куплена была, как отмечено выше, на средства бывшей жены. Я не сдержался,

— Уважаемый N/ Категорически не могу согласиться с тем, что я обращался в ЦК партии. Я писал письмо проф. Ульяновскому не как работнику ЦК КПСС, а как доброму знакомому и близкому коллеге проф. Дмитревского по научной линии. Л то, что на конверте был указан адрес ЦК КПСС, объясняется тем, то домашний адрес тов. Ульяновского мне просто неизвестен. В этой связи я не виэку нарушения партийной дисциплины со своей стороны, и надеюсь, что сам Ростислав Александрович Ульяновский подтвердит мою, а не вашу правоту.

Потом разбирая по крупицам детали визита в областную цитадель КПСС, не только у меня, но и у Юрия Дмитриевича, сложилось впечатление, что именно последняя, довольно дерзкая фраза сыграла магическую роль: она спасла меня от партийной расправы. Слишком трусливы были партийные чины, особенно если речь шла о причастности к решению проблемы более влиятельных функционеров, обладавших «тьмой власти». Ведь в случае наложения партийного взыскания об этом мог узнать «старый знакомый» Дмитревского, заместитель начальника международного отдела ЦК КПСС, а его реакцию предугадать было трудно.

И подобная догадка подтвердилась: спустя некоторое время моему Учителю, к его нескрываемой радости, принесли так называемую «смотровую» на новую квартиру, что ровным счетом и требовалось доказать. Окрыленный успехом, я наивно думал: можно согнуть стальную балку, а логику согнуть нельзя.

Увы, позже много раз на собственном опыте убеждался, что люди, одержимые холодным расчетом и практицизмом, логику не только сгибали, но и цинично «выбрасывали» на помойку, как отживший свой век ненужный хлам. Для них не важно, что является правдой, важно, что считается правдой.

Ленинградский писатель Даниил Гранин как-то подметил, что есть две системы жизни: система усыпления совести и система угрызения совести. Как бывает важно не попасть в «лапы» первой из них...

9. «ВСЕ МЫ НЕМОЩНЫ, ИБО ЧЕЛОВЕЦЫ СУТЬ»

Это забавное происшествие относится к богомерзким девяностым годам. Беспросветная ноябрьская слякоть, замерзающая ночью, к полудню оттаивающая. В такие дни профессор Дмитревский чувствовал себя особенно скверно. Лишившийся ноги на войне, он мучительно передвигался по склизким тротуарам города на Неве, а хроническая стенокардия, предательски коррелировавшая с непогодой, вынуждала делать частые передышки.

9. «Все мы немощны, ибо человецы суть»

Имея месячный доход более 500 рублей в месяц (который по тем временам казался «заоблачным» для абсолютного большинства населения страны), он позволял себя иногда прокатиться даже в машине с шашечками. Но в тот день денег на «шашечки», увы, не хватало, и, проковыляв с костылем от Банковского мостика к Казанскому собору, заслуженный деятель науки решил передохнуть, опершись ж... о гранитную тумбу парапета на набережной канала Грибоедова.

Надо было видеть его одухотворенное лицо и месяцами нестриженую голову сказочного колдуна (а, может быть, и святого апостола), убеленную сединами, которые развевались на ветру, выдавая в нем,