Пыль Снов - Стивен Эриксон

Прочие солдаты остались у входа; настроение у всех дурное, ведь их вытащили с веселой пирушки в Летерасе.

В тюремном блоке клацнула тяжелая дверь.

Все — и малазане и летерийцы — устремили взоры на четырех медленно вышедших людей. Смертонос почти нес подопечную, да и летериец Спенсерд сгибался под тяжестью. Вызволенные из камер пленницы оказались в плохом состоянии.

— Тише, Большик, — пробормотал Релико.

— Но это… эти… я ж их знаю!

Панцирник тяжко вздохнул: — Мы все знаем, Большик.

На пленницах не было следов пыток или побоев. На грань смерти их поставило простое небрежение. Самая эффективная пытка из возможных.

— Преда, — тихо произнес Бадан Грук.

Норло Трамб повернул лицо: — Теперь что?

— Их не кормили?

— Заключенные получают урезанный рацион. Боюсь, что…

— Как долго?

— Ну, я уже сказал, сержант, мы ждем прибытия Королевского Адвоката уже больше месяца…

Два арбалетных болта просвистели у головы Преды, начисто срезав оба уха. Он завопил от внезапной боли и тяжело шлепнулся на задницу.

Бадан ткнул пальцем в съежившуюся стражу: — Никому не шевелиться! — Затем он развернулся в седле, сверкнув глазами на Накипь и Мёда: — Даже не думайте перезаряжать! Тупоголовые саперы!

— Прости, — ответила Накипь. — Думаю, у нас обоих… пальцы затекли. — Она пожала плечами.

Мёд передал ей свой арбалет и слез с коня. — Пойду подберу болты. Кто-то видел, куда они отскочили?

— Оба упали между вон теми домами, — сказал Релико, показав направление подбородком.

Потрясение Преды перешло в ярость. Он с трудом встал на ноги; с остатков ушей текла кровь. — Попытка убийства! Я увижу вас под арестом! За такое поплаваете в канале!

— Ихняя не понимать, — сказал Бадан Грук. — Превалак, приведи запасных лошадей. Надо было взять Бояку, они же едва идти могут. Поддерживайте их на пути назад. Едем медленно.

Он смотрел на женщин, тяжело опиравшихся на освободителей. Сержант Смола и ее сестрица, Целуй-Сюда. Похожи на грязные подштанники самого Худа. Но живые. — Боги подлые, — шепнул он сам себе. — Они живы.

— Ай! Лапка отвалилась!

Банашар неподвижно сидел в кресле, следил, как скелет мелкой ящерицы кружится по полу, дергая единственной лапой.

— Телораст! На помощь!

Вторая рептилия восседала на подоконнике и смотрела вниз, покачивая головой, словно отыскивая совершенный угол зрения. — Бесполезно, Кодл, — сказала она наконец. — Так ты никуда не убежишь.

— А мне нужно убежать!

— От чего?

— От факта отпадения моей лапки!

Телораст поскакала по подоконнику, чтобы оказаться поближе к Банашару. — Жрец, промокший от вина, хшш! Погляди сюда, в окно! Это я, та, что поумнее. Та, что поглупее, на полу. Видишь? Ей нужна твоя помощь. Нет, умной ты ее не сделаешь, но не об этом речь. Дело касается лапы, видишь? Веревочка из кишок или чего-то другого перетерлась. Она изувечена, беспомощна, бесполезна. Она кружит кругами, а это нам очень обидно. Понимаешь? О Глист Богини Червей, о Беглец от убивающей поклонников безглазой земной твари! Банашар Пьяница, Банашар Мудрец, Банашар мудростью опьяненный! Прошу, смилуйся и почини лапу моей спутницы, моей милой сестрицы, той, что поглупее.

— Ты сама можешь догадаться, что я отвечу, — сказал Банашар. — Слушай, если жизнь — шутка, то какая шутка? Веселое ха-ха? Или что-то вроде «ой, я сейчас пукну»? Это умная шутка или тупая, та, которую повторяют и повторяют, пока не пропадает всякий след веселья? От этой шутки смеются или рыдают? Сколько раз мне задавать один и тот же вопрос?

— Уверена, добрый господин, ты изобретешь еще сто вопросов. Изгнанный, опозоренный, лишенный сущности жрец. Видишь те нитки? На оторванной лапе… ох, Кодл, ты прекратишь вертеться?

— Я привык смеяться, — бормотал Банашар. — Много. Разумеется, это было до того, как я решил стать священником. Увы, в таком решении нет ничего смешного, как и в жизни святоши. Годы и годы жалких размышлений, ритуалы, церемонии, упорные упражнения в магии. А Осенняя Змея, она же просто терпела нас. А потом выдала заслуженную награду… жаль, я опоздал к раздаче.

— Жалкий обломок бесполезной учености, не будешь ли так любезен — да, протяни руку, вниз и влево, еще чуть дальше. Ах! Ты взял ее! Сустав! Нитка! Кодл, слушай — смотри — прекрати вертеться сейчас же! Спасение уже близко!

— Не могу! Все перекосилось! Мир падает в Бездну!

— Забудь обо всем. Видишь? У него твоя лапа. Он смотрит на нитку! Мозги шевелятся!

— Там были канавки, — сказал Банашар. — Под алтарем. Чтобы собирать кровь в амфоры — видишь ли, мы ее продавали. Забавно, какую дрянь готовы покупать люди.

— Что он делает с моей лапкой!?

— Пока ничего. Слушай, я думаю. И думаю. Он всякий разум растерял, это ясно. У Апсалар, которая не Апсалар, в мочке левого уха было больше ума, чем в этом маринованном червяке. Но забудь! Кодл, используй локти и ползи к нему — хватить дергать лапой! Хватит!

— Не могу! — тоненько провизжала та.

Кодл дергалась, описывая круг за кругом.

— Старая кровь наружу, блестящие монеты внутрь. Мы смеялись, но это не был добрый смех. Скорее неверие, немалый цинизм, презрение к врожденной глупости народа. Так или иначе, мы скопили сундуки и сундуки богатств, больше, чем вы можете вообразить. Подвалы лопались. Клянусь, на такое можно было купить много смеха. А кровь? Что же, любой жрец вам скажет: кровь дешева.

— Прошу, ох прошу, яви милосердие, столь презираемое твоей бывшей Госпожой. Плюнь ей в глаза и помаши рукой на прощание! Тебя ждет щедрая награда, поверь! Щедрая!

— Богатства. Бесполезные.

— Награда иного рода, уверяю тебя. Существенная, значительная, ценная, пришедшая как раз вовремя.

Он оторвался от созерцания лапы, взглянул на Телораст.

Скелет качал головой. — Сила, друг мой. Больше силы, чем ты сможешь вообразить…

— Весьма сомневаюсь.

— Сила делать что захочешь, с кем захочешь и когда захочешь! Сила хлещущая, переливающаяся через край, оставляющая обширные мокрые пятна! Да, ценная награда!

— А если я тебя на слове поймаю?

— Слово мое крепко как лапа, которую ты так крепко держишь!

— Сделка заключена, — сказал Банашар.

— Кодл? Слышала?

— Слышала. Ты сошла с ума? Мы не будем делиться! Никогда не делились!

— Тише! Он слышит!

— Заключена, — повторил Банашар, распрямляя спину.

— Оййй! — завыла, кружась еще быстрее, Кодл. — Ты нас подставила, Телораст! Только что! Оййй, смотри, я не могу!

— Пустые обещания, Кодл. Обещаю!

— Заключена, — в третий раз сказал Банашар.

— Ай! Трижды! Мы обречены!

— Расслабься, ящерица, — сказал Банашар, склоняясь и хватая вертлявую тварь, — скоро снова танцевать будешь. И, — добавил он, поднимая Кодл повыше, — я тоже.

Держа в руках ящерицу и оторванную лапу, Банашар поглядел на молчаливого гостя. Тот сидел в тени, блестя единственным глазом. — Ладно, — сказал Банашар. — Теперь я выслушаю тебя.

— Польщен, — мурлыкнул Странник. — Времени у нас мало.

Лостара Ииль сидела на краю кровати; на ее коленях стояла бадейка с песком. Она погрузила клинок в тыкву со срезанной верхушкой, чтобы смазать железо маслянистой мякотью, а затем положила кинжал в песок, принявшись отчищать.

Она трудилась над клинком уже два звона. До этого были другие обработки. Больше, чем можно сосчитать.

Все твердили ей, что более чистого лезвия и найти невозможно… но сама она все еще видела пятна.

Пальцы ее стерлись, покрылись ссадинами. Кости ломило. В последние дни пальцы болели все сильнее, словно нечто проникло в плоть сквозь кожу и начало превращать ее в камень. Наступит время, когда она вообще перестанет их ощущать, и руки повиснут бесполезными палицами. Но нет, не бесполезными. Ими можно молотить мир. Если бы в этом была хоть какая польза…

О дверь ударилась рукоять меча; миг спустя вошла капитан Фаредан Сорт. Отыскала глазами Лостару. — Адъюнкт ожидает вас, — сказала женщина бесцветным тоном.

«Итак, время». Лостара Ииль схватила тряпицу и вытерла лезвие. Капитан стояла в дверном проеме и смотрела. Лицо ее было непроницаемым.

Лостара встала, вложив кинжал в ножны, и надела плащ. — Вы будете меня конвоировать? — спросила она, направляясь к двери.

— Один беглец у нас уже есть, — сказала Сорт, зашагав почти за спиной Лостары.

— Вы что, шутите?

— Не совсем. Но я буду сопровождать вас этой ночью.

— Зачем?

Фаредан Сорт не ответила. Они дошли до украшенных резьбой двойных красных дверей, отмечавших конец коридора. Капитан открыла двери.

Лостара Ииль вошла в комнату. Потолок жилища Адъюнкта — штаб-квартиры и личных покоев одновременно — был переплетением выступов, сводов и овальных балок. Он весь зарос пыльными паучьими сетями; мертвые мухи висели на паутинках, качаясь под дуновениями сквозняков. Под центральным, до странности неровным куполом поставили большой прямоугольный стол и дюжину высоких кресел. Напротив двери стену прорезали высокие окна; их пересекала платформа с балюстрадой. В-общем, на вкус Лостары это было самое непонятное помещение из ею виденных. Летерийцы называли его Великим Лекционным Медиксом, это был самый большой зал колледжа, ставшего жилищем малазанских офицеров и штабом армии.