Семь дней в июне - Тиа Уильямс

Шейн часто делал что-то бессознательно (это он тоже понял недавно, когда стал все чувствовать). Однако привлекать внимание к его рту, руке, чему угодно было нечестно. Он знал, женщины в его присутствии не остаются безразличными. Впервые он это понял, когда был не намного старше Тая. Тогда Шейн не знал, почему он вызывает такую реакцию, да его это и не волновало. Он просто был благодарен за то, что у него есть карта, которую можно вытащить и использовать, когда ты в отчаянии, голоден и одинок.

«Тебе кажется, я похож на ангела? Хорошо, тогда позволь мне постоять здесь, у кассы, пока сходишь за моей любимой газировкой в подсобку. Думаешь, я бандит? Хорошо, тогда найми меня ограбить твоего бывшего. Думаешь, меня можно трахать? Хорошо, тогда предоставь мне жилье на месяц».

Шейн одернул себя. Здоровые ответственные люди так не поступают.

– Я оплачу вам обеды на месяц вперед, – выпалил он.

– Что, простите?

Вот вам и «так не поступают».

– Вы принимаете банковские карточки? Я не ношу наличные – плохо контролирую импульсные покупки.

Вяло усмехнувшись, она сказала:

– Идите к нему. Он в комнате для наруши…

Прежде чем она закончила фразу, Шейн выскочил в коридор.

Шейн нашел Тая за партой в пустом классе. Мальчик отрешенно рисовал на обложке тетради. Он так исписал страницу, что рисунков было не разглядеть. Но если провести по ней пальцами, то можно ощутить бороздки от шариковой ручки. Шейн неделями наблюдал за этим его занятием. Должно быть, мальчика это успокаивает.

Тай был огромным для своего возраста – весил больше ста килограммов при росте метр восемьдесят четыре, то есть на полголовы выше Шейна. Угрюмо-застенчивый, он мгновенно разъярялся при малейшей угрозе или от смущения. Но Шейну он доверял. Шейн не ругал его за одни и те же треники и толстовку каждый день. Шейн знал, что Тай живет с тетей в наркопритоне, которым заправляет португальская банда (и что его маму и сестру в последний раз видели в Хартфорд-парке), но никогда об этом не упоминал. Шейн разговаривал с Таем так, будто они были равны.

Шейн встал напротив мальчика, прислонившись к учительскому столу, и сообщил, что уезжает из Провиденса.

Тай не поднимал глаз.

– Куда поедешь.

– В Бруклин. Там в воскресенье будут вручать премию Littie Awards, – объяснил он. – Я ведущий. И это странно, потому что обычно я не хожу на церемонии награждения.

– Почему.

– Ты слышал о Гейл Кинг?

– О ком?

– Неважно, – пробормотал Шейн. – Я туда не хожу, потому что это бессмысленно. В две тысячи тринадцатом году году Национальная ассоциация критиков присудила премию за лучшее художественное произведение Чимаманде Нгози Адичи[31], а не мне. Считаю ли я, что она пишет лучше меня? Нет. Но это все субъективно.

Тай приподнял уголок губ.

– Ты злишься.

– Да, черт возьми, злюсь, – ответил Шейн. – Потому что мне не все равно. Потребовалось нажить и потерять состояние, выслушать гадателя на картах Таро и посетить кучу заседаний Анонимных алкоголиков, чтобы наконец набраться ума и сил, чтобы произнести эти слова. Мне не все равно.

Тай понял, что его подводят к какой-то мысли.

– Ты все это говоришь, ты зачем это говоришь.

– Тай, почему все твои вопросы звучат как утверждения?

– Ни фига это не значит.

– Слушай, я признаю, что меня волнуют награды. А что волнует тебя?

– Ничего. Я не размазня, ниггер.

– Здесь нет ниггеров.

Тай удивился.

– Ты доминиканец?

– Что? Нет. К тому же доминиканцы – ниггеры. Погугли «африканская диаспора», хоть что-нибудь узнаешь. Господи. – Шейн покачал головой. Время шло. – Слушай, если тебя что-то волнует, ты не размазня. А просто живой человек.

Тай пожал плечами.

Шейн серьезно посмотрел на Тая. Тай ответил на взгляд, будто бросая ему вызов.

– Тайри.

– Да.

– Выслушай меня.

– Да.

– В этой школе не учат. Она готовит вас к тюрьме. Каждый ваш шаг ведет к преступлению, так устроено. В большинстве школ детей не исключают за слово «мудак», не бьют электрошокером за опоздания и не сажают в карцер за пропуск одного урока. В большинстве школ восьмиклассников так не терроризируют. Им позволяют быть детьми, у которых на уме только девчонки и Roblox[32].

Тай снова сосредоточился на блокноте. Он с болью осознавал, что Шейн говорит о нем. Его отправили в колонию для несовершеннолетних за то, что он не высидел положенные часы в школьной комнате для наказанных.

– Ты злишься? Хочешь кому-нибудь врезать? Ничего удивительного. Тебе скажут, что ты животное, но это не так. Ты здравомыслящий человек, реагирующий на безумие происходящего вокруг. Я знаю, потому что был на твоем месте. Мне потребовалось трижды попасть за решетку к выпускному классу, чтобы усвоить урок, который ты выучишь сегодня.

Шейн вздохнул, понимая, что говорит так быстро, что его слова звучат неразборчиво.

– Я тоже боролся. Так же, как и ты.

Ну, не совсем. Как и у Тая, в личном деле Шейна с начальной школы стояло клеймо «жестокий и непредсказуемый». В отличие от Тая, насилие у Шейна не было связано с яростью. Он даже не боролся, чтобы победить. Его целью было причинить себе боль, успокоить свою тягу к саморазрушению – пораниться, раздробить кости, захлебнуться кровью. И именно это заставляло его метаться от приемных семей к детским домам и наконец привело в пустоту, потому что никто не хотел брать в семью чернокожего мальчика с пустыми глазами, тревожными навязчивыми идеями и тревожной… красотой… которая казалась такой странной для неблагополучного ребенка.

– Никто не придет тебя спасать. Ты должен сделать это сам. – Шейн понизил голос, желая, чтобы Тай прислушался, приложил усилия. – Не реагируй на школьных охранников. Не дерись. Не высовывайся, учись, окончи школу и убирайся из этого города на хрен. И не возвращайся, пока не будешь в состоянии помочь такому же ребенку, как ты. Ты меня понял?

Тишина.

– Тай. – Шейн шагнул вперед и ударил кулаком по столу. Мальчик подпрыгнул. – Ты меня понял?

Тай потрясенно кивнул. Шейн всегда казался ему веселым дядюшкой. Он никогда не видел учителя таким серьезным. Поколебавшись, мальчик сказал:

– Я так распаляюсь. Не могу успокоиться.

– Можешь. – Шейн чуть расслабился. – Верь.

– Ну да. Церковь.

– Если тебе это подходит. Но я имел в виду веру в себя. Что тебе нравится?

Тай пожал плечами.

– Наверное… планеты.

– Почему?

– Нравится… что там есть что-то еще. Я не знаю. Мне нравится думать о других мирах. – Он растерянно пытался описать то, о чем никогда даже не думал. – Я… Я рисовал планеты, когда был маленьким ниггером. Глупо.

– Неплохо. – Шейн достал из кармана упаковку жевательной резинки и сунул два кусочка в рот. Потом бросил один Таю, который поймал подарок одной рукой. – Есть восемь планет, так? Я не помню всех названий. А ты?

– Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун.

Шейн сложил руки на груди.

– Когда захочешь подраться, произнеси их в голове.