Развращение - Михаил Харитонов

Сложнее было с другими моментами. Так, в традиционном законодательстве змей отсутствовали многие меры наказания, принятые на Земле — в том числе смертная казнь. Змеи признавали только одну ситуацию лишения жизни, и использование чего-то подобного в качестве наказания представлялась им извращением естества. Поэтому они вежливо, но твёрдо настояли на том, чтобы все государства, принимающие их помощь, отказались от столь мерзкого обычая. К тому же наги ссылались на то, что многие страны мира добровольно отказались от смертной казни, а величайшие нравственные учителя человечества обличали смертную казнь как дикость. Людям пришлось согласиться.

Брачные обычаи жителей Шссунха были, разумеется, тоже внесены в земные законы, но долгое время никто не придавал этому практического значения. До той поры, пока один полоумный американский садист, пойманный во время издевательств над очередной жертвы, не потребовал суда нагов.

На суде он заявил, что хочет совершить совокупление по законам нагов — а поэтому требует, чтобы ему отдали его жертву на подобающий срок, после чего он готов добровольно умереть.

Негодяй, разумеется, получил свои три пожизненных срока. Однако, через пару дней змеи выступили с разъяснением, что люди в принципе обладают всеми правами, которыми обладают наги, в том числе и таким неотъемлемым правом, как совокупление по законам нагов.

Разумеется, подчеркивалось в разъяснении, речь идёт о чисто теоретической возможности, так как человеческие обычаи в этой сфере отличаются от обычаев аборигенов Шссунха по физиологическим причинам. Но даже теоретическое умаление прав недопустимо — а потому необходимо разработать процедуру, аналогичную шссунхской. Любой мужчина должен иметь право поймать женщину, заставить её признать себя его жертвой и оплодотворить её, подвергая при этом мучением. За проведением обряда должны следить два наблюдателя, которые имели право защитить женщину, если мужчина переходил грань дозволенного. Женщина получала право — точнее, была обязана — после оплодотворения убить насильника, сама или с помощью подруги. Имущество насильника переходило по наследству потомству, а женщина должна заботиться о ребёнке…

Впоследствии — когда, откровенно говоря, было уже поздно — все сошлись на том, что принятие закона можно было бы остановить, если бы все основные политические силы Земли выступили вместе. Однако, протестная компания получилась довольно вялой. Зато не было недостатка в разного рода эксцентричных маргиналах, которые по разным причинам начали оправдывать, а то и восхвалять обычай нагов. Госпожа Бурлеска хорошо запомнила телевыступление известнейшего сорбоннского философа-неомарксиста, плешивого уродца со шрамом на губе и трясущимся подбородком, который рассуждал о том, что человек, согласный умереть во имя права оплодотворить любую понравившуюся ему женщину, заслуживал бы восхищения, «в отличие от обывателя-буржуа, проституирующего в уютном мещанском браке» (эта фраза ей особенно запомнилась).

Впрочем, тогда многие позволяли себе такие рассуждения. Никто не думал, что подобным правом кто-нибудь захочет воспользоваться на самом деле.

Увы, люди плохо знали самих себя.

На следующий же день после изменения Кодекса — что означало автоматическое введение в законодательства всех стран, его принявших, «шшунхского брака» — своё право на женщину заявил вполне почтенный немецкий парламентарий, представитель партии «зелёных». Его не остановило даже то, что несчастная была замужней.

На другой день две аналогичные заявки пришли из Мексики. Америка выстрелила через неделю — сразу пятью заявлениями.

Через месяц Варлека впервые в жизни подумала, что ей страшно выходить из дома. Паранджу она надела через полгода. К тому времени это уже был вполне ординарный элемент женской одежды: по правилам, для того, чтобы подать в полицию заявку на своё право насиловать жертву, насильник должен был показать её лицо.

Женщина и наг добрались до скверика с фонтаном и маленьким прудом, в котором плавала тяжёлая перекормленная утка. Там стояли не скамейки, а зелёные стулья с железными ногами. Вокруг росли всё те же деревья с красной корой.

Никого не было. Где-то далеко играла музыка. В воздухе витали запахи перегоревших углей для барбекю, туалетной воды и молодого вина.

Госпожа Бурлеска нашла самое тенистое место — прямо под деревом. Присела на стул, аккуратно подобрав под себя балахон. Воровато оглянулась вокруг и немного помахала платком, нагоняя чистого воздуха.

— Может, пересядем? Профессор не заметит меня в тени, — рассеянно сказала Варлека.

— Не заметит — позвонит по мобильному телефону. К тому же я его наверняка замечу. У меня неплохое зрение и чутьё. Не беспокойтесь, я его не пропущу.

С профессором Рейке она связалась ещё в ресторане. У старика оказался неожиданно сильный голос. Не вдаваясь в долгие разговоры вокруг да около, он предложил ей встретиться в местном парке — «знаете, такое место у пруда, там очень тихо» — чтобы ещё раз убедиться в её согласии и потом отвезти к себе домой для обсуждения деталей.

Госпожа Бурлеска оценила старомодную деликатность профессора. Однако, подумав, она пожалела об этом: парк был новым, Варлека его совсем не знала. Идти одной в незнакомое место не хотелось. Мало ли какой безумец выскочит из-под скамейки, сорвёт с неё платок и объявит своей жертвой? Она собралась было отзвонить, чтобы переназначить встречу в более подходящем месте, но тут Рэв неожиданно вызвался её проводить.

Немного подумав, женщина согласилась: змеи обладали прекрасным чутьём на теплокровных вообще и людей в частности, к тому же нагов всё-таки побаивались, в том числе и психи. Теперь она об этом жалела: перед тяжёлым разговором ей хотелось немного побыть в одиночестве.

— Как же здесь хорошо, — блаженно прошептал Рэв, укладываясь у её ног. — А у меня совсем нет времени.

— Когда вы собираетесь… начинать? — Варлека не нашла лучшего слова.

— Вы про Оффь? Думаю, где-то через месяц. У меня здесь осталось одно довольно серьёзное дело… надеюсь, последнее. Ну и, конечно, хочется хоть немного подышать парижским воздухом. Ах, если бы вы знали, как я люблю этот город! Если бы у меня было больше времени, чтобы насладиться им вполне…

— Я тоже люблю Париж, — сказала Бурлеска. — Хотя и редко тут бываю. Знаете, дела, работа… К тому же, — призналась она, — я не могу забыть то время, когда я могла ходить по этим улицам свободно, без тряпки.

— Простите за откровенность, но мне неприятно, что вы пытаетесь защищать себя такими способами, — сказал змей. — Некоторые вещи надо принимать… в вашем языке это обозначается словом «мужественно». На шссунхе это звучит как… — он издал длинную переливчатую трель. — В буквальном переводе — «как молодая самка принимает свою участь». Её участь — когда-нибудь стать жертвой. Через это надо пройти…