Жених без лица. серия «Небесный дознаватель» - Сергей Долженко

Впрочем, никакого противодействия с Их стороны Шмыга не ожидал, справедливо полагая, что дело завершено: кого надо отправили в могилу, кому положена больничка – в больничку. Гроза разрядилась, и лишь запах озона да вырванные с корнями деревья обозначали то место, где она только что отбушевала. Дело муторное, конечно, требует ходьбы да расспросов, но это только в кино сыщики раскрывают преступления, не выходя из теплого насиженного кабинета. Но самая главная прелесть в том, что в этом деле нет злодеев, караулящих тебя в ночи, нет переживаний за собственную шкуру. Не любил Иван Петрович, когда кто-то или что-то угрожало его здоровью, а тем более жизни. А здесь очень симпатичный расклад – за штуку баксов провести небольшой анализ, очень даже полезный как в плане тактической учебы, так и для собственного обогащения. И если бы этот несчастный Владик Ладыгин вдруг не запропастился, то было бы не дело, а сказка.

Поэтому он крайне удивился, когда спускаясь по Окскому съезду к РУВД Канавинского района, вдруг наткнулся на вежливого улыбчивого старичка в синем замызганном свитере и дембельском кителе, одолженном, наверное, у внука. Дедок притулился на краю тротуара, разложив на газетках перед собой какие-то значки, медальки. Стоящий скромно и тихо, он вдруг резво подскочил и вцепился в рукав Шмыгиного плаща.

– Вам, молодой человек, дешево отдам редкую вещицу. Исключительно для вас.

Не дожидаясь ответа, или даже согласного кивка, сунул значок в виде сине-эмалевого щитка, на котором скрещенные застыли два тонких меча. По обводу надпись мелкими буковками «5 лет Нижневолжскому ОкрЧК».

Шмыга так и замер.

– Ценная вещь. Сколько годков хранил! Сегодня мой день рождения, думаю, дай-ка я кого-нибудь порадую. Не только себе праздничка хочется, но и добрым людям. Сто рублей прошу. В «Антикваре» с руками, с ногами за двести оторвут…

В глазах его появилось этакое услужливо-собачье выражение, особенно когда он мимоходом бросил цифру – двести рублей. Ясно дело, что в «Антикваре» за такую безделицу и полтинника не дадут, к тому же там паспорт нужен с пропиской, а старичок, судя по рыжей квадратной сумке, стоящей поодаль, с того берегу явился, с городишка какого-нибудь в получасах езды на электричке. Или на пароме перебрался с заволжской стороны.

– Отец, ты часом в НКВД не служил? – спросил Иван Петрович, вытягивая перед глазами руку со значком так, будто был дальнозорок. Ничего настораживающего ни впереди, ни позади. Студенты с пивом обступили лавку с проломанными некрашеными брусьями. Белый «Соболь» выворачивает к серым корпусам трикотажной фабрики, поток маршрутных такси обтекает автобусную остановку…

– Нет, что ты! – испугался старичок и бодро замахал руками. – Всю жизнь на реке. Морячок я, из торговых. Это пацаны мне притащили, знают, что интересуюсь медальками.

Детектив присел перед стариковским товаром.

Слева дорога теряется у площадки перед небольшим продуктовым магазинчиком, закрытым на обед. Чисто. Пацан на велосипеде не в счет… Справа, в метрах ста, высотка желтого кирпича, припаркованные машины… две бабульки у подъезда. Ищи родной, ищи. Если это есть, это никуда не уйдет, как слово матное – раз нацарапанное на заборе долго будет колоть глаза. Опаньки! Красная «девятка» перед той желтой высоткой. Что это? Бабулька привстала, машет рукой… Ага, машина задними колесами на газон наехала. Развернулась, но так, что из машины к подъезду неудобно выйти. Значит, выходить никто не собирается. Тонированное стекло с его стороны приспущено.

– Есть пионерские, есть новенькие комсомольские – двадцать штук, – доставал брезентовые мешочки из сумки разговорчивый дедок. – Книжек нет, не торгуем.

Только человек искушенный, тренированный, может мгновенно окинуть взглядом местность вокруг себя и выявить наблюдателя. И то, в статичном положении редко когда получается, необходимо действие, только через действие дичь выявит охотника, следующего за ней. Это могла быть и красная «девятка», и «Соболь», только что припарковавшийся к будочке перед воротами трикотажной фабрики. Или сидит человек на лавочке в метрах пятистах отсюда, на самой вершине съезда и спокойно прослушивает твой разговор, видит, что ты в руках вертишь. Гадать – пустое дело. Вот когда двинешься, когда все вынужденно придет в движение, вот тогда или красная «девятка» засуетится, или далекий дядечка с аппаратурой послушно тронется с места. Тогда можно определить, кто именно последовал за тобой. Этому искусству учат долго, в хороших школах с государственной стипендией.

Ивана Петровича этой науке не обучали. Во всяком случае, таким хлопотным методам. К чему, когда существовал такой превосходный способ как открытка. Перемены в жизни редки и мир вокруг тебя постоянен как открытка, когда-то прилепленная в кухне над холодильником. Один и тот же пейзаж на ней. Но стоит на этой скучной и привычной картинке появится новой детали, как она мгновенно бросается в глаза. Так вот, Шмыга готов был поклясться, что на его открытке «Я – и мой город» не было никогда красной «девятки», и «Соболя» не было. Вернее были, где-то далеко на заднем плане, иногда рядом проскальзывали, но в реальной, ощутимой близости нет, не присутствовали.

– Жаль, отец, наличных с собой не захватил, – рассеянно проговорил Иван Петрович, приподнимаясь. – В следующий раз обязательно что-нибудь прикуплю.

Теперь стряхнем с открытки случайный сор, то есть выкинем из головы, все, что вдруг бросилась в глаза, и потом краешком глаза глянем… Так, внимание! Кое-что осталось. Значит, не померещилось…

Нет, не померещилось! Когда Иван Петрович беззаботным шагом приблизился к «Соболю», фургон мягко, почти бесшумно завертел колесами, дал задний ход и остановился распахнутой боковой дверцей точно напротив детектива. Два крепких молодца в светлых куртках втянули его внутрь так стремительно, что спустя секунду он сидел в мягком кресле и, покачиваясь, проезжал мимо двухэтажного здания РУВД, куда направлялся в поисках исчезнувшего доцента.

– Не беспокойтесь, федеральная служба безопасности, – показал издалека красный документ молодой человек, почти его ровесник, в сером костюме на белую безрукавку; на мощной обнаженной шее борца сверкала золотая цепочка. – Зовут меня Сергей Валентинович, – и дальше что-то неразборчивое, вроде капитан, вроде оперуполномоченный какого-то там отдела…

– Понял я, – недовольно буркнул Иван Петрович, переводя дыхание. – Как черти из табакерки выпрыгнули. По телефону нельзя объяснить, мол, так и так, зайдите, пожалуйста, к нам на Воробьевку. Вам что, тренироваться не на ком?

– Нельзя Иван Петрович, хвост за вами. Какие-то мальчики в красной «девятке» рядом крутились. Пока их отвлекли, мы вас быстренько умыкнули. Теперь пусть поищут. Кто бы это мог быть? – с чисто житейским интересом спросил спортивный капитан.

– Понятия не имею, – искренне ответил детектив и пожал плечами, – кого я мог разбудить в последнее время… Одной болтовней занимаюсь.

– Ну, как сказать, – улыбнулся Сергей Валентинович. – Болтовня разная бывает. Так вы не против, что мы с вами тоже поболтаем?

– Чего уж там, везите! – махнул рукой Шмыга. Даже капли испуга в его голосе не было, одно любопытство. Да и никак не мог он связать свое безупречное гражданское поведение с антигосударственными кознями. Его больше встревожили мальчики в красной «девятке». В самом деле, кого он заинтересовал до такой степени?!

Вывернули на Воробьевку к пятиэтажному дому с колоннами по фасаду, проехали к боковому подъезду мимо стелы с висящей на ней чугунным щитом, из-за которого выглядывала рукоятка чугунного же меча.

«Зря значок не купил, – вздохнул Иван Петрович. – Своим бы почувствовал».

Привели в обычный кабинет с казенной мебелью приторно светлой полировки. Точно в таком же когда-то дневал и ночевал сам Шмыга в бытность старшим следователем городской прокуратуры. Зашел мужчина в штатском, выбритый до покойницкой синевы, хмурый и неразговорчивый. Сел в дальнем конце кабинета, закинул ногу на ногу и стал смотреть на носок вычищенной туфли.

Сергей Валентинович разложил перед собой густо испечатанные бумаги, потом демонстративно отложил их, придавив толстой иллюстрированной книжицей, кажется, «Памятниками Нижневолжской старины». Закончив манипуляции, откашлялся, пробуя голос, точно эстрадный певец перед микрофоном.

– Надеюсь, Иван Петрович, вы понимаете, что это не допрос, а беседа, можно даже сказать, обмен мнениями по теме, которая сейчас многих в нашем городе интересует. Я имею в виду злополучные события в начале апреля.

И всем корпусом повернувшись так, что золотая цепочка съехала вбок, спросил:

– Нас интересует, от кого вы узнали о том, что второго апреля в двенадцать тридцать пять здание управления железной дороги на Московском вокзале будет взорвано?