Возвращение странницы - Патриция Вентворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но зачем?
— Ей требуется время, чтобы переубедить вас. Она откровенно объяснила, что хочет попытаться сохранить ваш брак.
— Наш брак завершился со смертью Энн.
Мистер Кодрингтон издал раздраженный возглас.
— Я просто излагаю вам ее условия. Если за полгода примирение не состоится, она готова дать вам развод.
Филип усмехнулся.
Мистер Кодрингтон мрачно продолжал:
— Подумайте хорошенько. Вы окажетесь в весьма затруднительном положении, если ее в судебном порядке признают Энн Джоселин, а вам так и не удастся примириться с ней. Если вы захотите жениться вновь, она сможет отказывать вам в разводе… — он помедлил и добавил: — до самой смерти.
В комнате не было никого, кроме них двоих. На темно-красных задернутых шторах плясал отблеск огня в камине, единственная лампа горела над письменным столом с ворохом бумаг.
На мгновение оба мужчины увидели третью участницу разговора — маленькую хрупкую Линдолл с облаком темных волос и огромными серыми глазами оттенка, ничем не напоминающего фамильный оттенок Джоселинов. В глазах Линдолл мерцали темно-коричневые и зеленые точки, эти глаза были нежными, детскими и беззащитными. В них отражалась каждая мысль, обида, любовь и ненависть, а когда она горевала, они наполнялись слезами. За время болезни Линдолл сильно побледнела, только в последнее время на ее щеках вновь начал появляться румянец. Но несколько дней назад он опять исчез.
Филип подошел к камину и застыл, глядя на огонь.
Глава 10
Первые тревожные заголовки в газетах появились на следующий день. «Дейли миррор» уделила им половину первой полосы, потеснив сообщение об очередной победе русских.
«ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ЕЕ СЧИТАЛИ УМЕРШЕЙ.
ВЕРНУВШИСЬ НА РОДИНУ, ОНА УВИДЕЛА
СОБСТВЕННУЮ МОГИЛУ».
Под заголовком был помещен снимок белого мраморного креста на кладбище в Холте. Отчетливо виднелись выбитые на могильной плите слова:
Энн, жена Филипа Джоселина, 21 год.
Погибла в ходе военных действий 26 июня 1940 года.
Далее было опубликовано интервью с миссис Рамидж, кухаркой и экономкой из Джоселинс-Холта.
Миссис Армитидж спустилась в кухню с газетой в руках.
— О, миссис Рамидж, как вы могли!
Миссис Рамидж разразилась рыданиями, в которых на одну часть раскаяния приходилось три части волнения. Ее большое бледное лицо блестело, щеки тряслись, как бланманже.
— Он же не сказал, что напишет об этом в газету! Остановил велосипед у задней двери, когда горничные были в столовой, и любезно так спросил, как проехать на кладбище. А я ответила, что с дороги ему ни за что не сбиться, вышла на крыльцо, показала шпиль церкви и объяснила, что кладбище прямо за парком. И вы, и любой другой на моем месте поступили бы так же! Вот ведь как — век живи, век учись, и все без толку!
— И больше вы ему ничего не сказали, миссис Рамидж?
Кухарка извлекла из кармана носовой платок размером с небольшую простыню и прижала его к лицу.
— Он спросил, как найти могилу леди Джоселин, а я…
— А что вы?
Миссис Рамидж всхлипнула.
— А я и говорю: «О могилах мы теперь и не вспоминаем — ведь ее светлость вернулась домой».
Миссис Армитидж многозначительно уставилась на страницу газеты и прочла вслух:
— «Миссис Рамидж призналась, что ее будто ударило молнией…» — жаль, что это только метафора! — «Я помню, как леди Джоселин приехала сюда после венчания… Роскошный жемчуг — тот же самый, что и на ее портрете из Королевской академии. Она вернулась с ожерельем на шее, в своей шикарной шубке…» И далее: «Мисс Айви Фоссет, горничная из Джоселинс-Холта, сказала: „Я открыла ей дверь, но, конечно, узнала не сразу. Но как только я присмотрелась получше, я заметила, что она одета точь-в-точь как на портрете из большой гостиной…“
Миссис Рамидж по-прежнему всхлипывала, утирая слезы. Неожиданно для себя Милли Армитидж успокоилась. Что толку мучить бедняжку? И она добродушно заявила:
— Полно вам, хватит плакать. Это ни к чему. Я верю, что не вы проболтались, а он вытянул из вас всю эту чепуху. Не понимаю только, откуда газетчики узнали, что она вернулась…
Миссис Рамидж издала последний всхлип и подняла голову. В кухне было пусто. Айви и Фло ушли наверх, стелить постели. Тем не менее кухарка понизила голос до хриплого шепота:
— Я знаю откуда! Это Айви проболталась, я сама выведала это у нее вчера вечером. Ее тетя как-то получила целую гинею за то, что послала в газету сообщение о кошке, которая выкормила крольчонка вместе с выводком котят. Этот случай запал Айви в голову, вот она и послала в «Уайер» открытку про то, что ее хозяйку считали мертвой, а она возьми и вернись домой, и про крест на кладбище, и все такое. Но я бы ни за что этого не сделала — боже упаси рассердить сэра Филипа!
— Вы ни в чем не виноваты, миссис Рамидж. Газетчикам тоже надо зарабатывать на хлеб.
Миссис Рамидж сунула носовой платок в просторный карман передника.
— А крест хорошо вышел на снимке, — заметила она.
Милли Армитидж засмотрелась на страницу газеты.
«Энн, жена Филипа Джоселина, 21 год…»
Разумеется, теперь надпись придется изменить. Об этом позаботится Филип. Если в гостиной вместе с Лин действительно сидит Энн, значит, под белым мраморным надгробием покоится вовсе не она. Нельзя находиться в двух местах одновременно. Милли всем сердцем пожелала, чтобы надпись на надгробии оказалась верной. Может, она и грешница, но она предпочла бы, чтобы Энн лежала на кладбище, а не сидела в гостиной. Беда в том, что Милли терялась в сомнениях. Иногда она принимала сторону Филипа, в другой раз — сторону Энн. Она старалась быть честной сама с собой. В конце концов, ее желания не имеют никакого значения. Главное — убедиться, что в гостиной сидит настоящая Энн. Страшно подумать, что будет, если Энни Джойс завладеет деньгами Энн, Филипом и Джоселинс-Холтом, но еще страшнее — представлять себя на месте Энн, которая воскресла из мертвых и обнаружила, что она никому не нужна.
Милли не сводила глаз со страницы.
«Энни, дочь Роджера Джойса…» — вот что было бы написано на надгробии, если Энн и вправду жива! Какой ужас!
Она подняла голову, встретилась с сочувственным взглядом миссис Рамидж и в приливе откровенности, какие случались в ее семье, спросила:
— Запутанное дело, правда?
— Да, неловко получилось…
Миссис Армитидж кивнула. В конце концов, миссис Рамидж служила в Джоселинс-Холте уже двенадцать лет и помнила свадьбу Филипа. От слуг ничего не утаишь, не стоит и пытаться — ни к чему хорошему это не приведет. Она спросила:
— А вы сразу узнали ее?
— Кого, мэм? Ее светлость?
Миссис Армитидж кивнула.
— Так вы узнали ее… — она сделала паузу и многозначительно закончила: — сразу?
— А вы — нет, мэм?
— Ну конечно узнала! Иначе и быть не могло.
— Вот и я так думаю.
Они переглянулись, и миссис Рамидж нерешительно зашептала:
— А сэр Филип? Он, похоже, сомневается…
— Он был убежден, что она умерла, поэтому никак не может поверить, что ошибся. Ведь мы-то не видели ее перед смертью, а он видел. Ему сейчас нелегко.
Миссис Рамидж подумала и с расстановкой произнесла:
— Я повидала немало покойников. Одни выглядели, будто живые и просто спят, а другие менялись так, что их и не узнать. Представьте себе ее светлость бледной, с развившимися волосами, мокрой с ног до головы — сэр Филип сам рассказывал, что в лодке они промокли, — не всякий узнал бы ее такой, верно? А если та, другая леди, была похожа на нее…
— Я не говорила ни о какой другой леди, миссис Рамидж!
— Само собой, мэм, только ходят слухи… Словом, если наверху ее светлость, значит, кого-то по ошибке похоронили вместо нее. Вот и поговаривают, что на кладбище лежит мисс Энни Джойс, которую все мы видели здесь лет десять назад, когда она приезжала вместе с мисс Терезой. Они пробыли здесь неделю, но все заметили, как мисс Энни похожа на леди Энн.
— Вы помните Энни Джойс? Как она выглядела?
Миссис Рамидж закивала.
— Она была долговязой худышкой, которую не мешало бы подкормить. Но все равно она могла бы сойти за сестру сэра Филипа, а если бы пополнела и подкрасилась — то и за ее светлость. К тому же после смерти лица меняются — вот сэр Филип и ошибся. Так все и было, уж можете мне поверить.
Милли Армитидж приоткрыла рот, снова захлопнула его и скороговоркой спросила:
— Значит, вы считаете, что в гостиной ее светлость?
Миссис Рамидж вытаращила глаза.
— Дались вам эти глупости, мэм! Само собой, она постарела, так ведь все мы стареем.
— Вы уверены?
— Уверена? Как-то раз она вошла в эту дверь, прямиком ко мне, да и говорит: «Надеюсь, вы рады снова видеть меня, миссис Рамидж».
На глаза Милли Армитидж навернулись слезы. Энн вернулась, а ей никто не обрадовался… она поспешно одернула себя. Поначалу Лин сияла от радости, но вскоре приуныла. Ее тоже терзают сомнения…
