Шах и мат - Олежанский Георгий

Республика Таджикистан, 12-я пограничная застава, днем позже

Личный состав 12-й пограничной заставы Московского погранотряда Группы Пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан проводил чистку вверенного им оружия, когда с неба донеслись первые — сначала слабые, но с каждой секундой все нарастающие звуки приближающегося вертолета.

Командир заставы, старший лейтенант Михаил Майборода, бросил беглый взгляд сначала на висевший и давно выцветший под ярким южным солнцем календарь, потом на часы. Выругался, послав куда подальше всех тех, кого угораздило прилететь на заставу. Сменил летние тапочки на тяжелые кирзовые сапоги с высоким берцем, вошедшие благодаря американцам в армейскую моду, и вышел из комнаты встречать прибывающих «гостей».

На выходе из казармы его уже ожидал, также пребывая в нервозном состоянии, капитан Смирнитский.

— Что там? — кратко поинтересовался Майборода.

Смирнитский пожал плечами:

— Знаю не больше твоего, Миша.

Майборода хмыкнул. Он и Смирнитский отнюдь не были хорошими друзьями. Ситуация, в которой они оказались по воле судьбы, немного их сблизила, хотя командир заставы никогда не доверял ГБшному капитану, оставшемуся на границе после вывода чекистов с территории Таджикистана. И профессиональное чутье Смирнитского подсказывало, что его присутствие на заставе Майбороду если не злит, то определенно нервирует. Из-за этого и отношения их были натянутыми. Вместе с тем Смирнитский никогда не вмешивался в командование заставой и никоим образом не подрывал авторитета командира. Задачи были поставлены другие.

В это время к двоим офицерам присоединился замком заставы лейтенант Андрей Мерзликин, также как и командир, отдыхавший у себя в комнате. Поздоровался.

— Кого черти еще к нам прикатили? — спросил Мерзликин, прикрыв глаза от солнца ладонью, внимательно изучая приближающийся вертолет.

— Хрен его знает, — выругался Майборода.

— Не жди ничего хорошего, Андрюш, — сказал Смирнитский, — уж больно неожиданный прилет.

— Давно уже ничего хорошего не ждем, — хмыкнул Мерзликин. — И тут, ясное дело, не пряники нам раздавать прилетели.

Вертолет, совершив круг над заставой, стал заходить на посадку.

— Андрей, — обратился командир к заму, — личный состав — в казармы, и чтобы по территории никто не слонялся. Одежда по форме, никаких вольностей. Все занятия и мероприятия по утвержденному распорядку дня. Дежурная смена на постах, и чтобы без замечаний.

— Понял, — ответил Мерзликин и направился к чистившим оружие солдатам, отдавая на пути какие-то указания.

«Толковый парень, далеко пойдет», — подумал Смирнитский.

— Ну, — Майборода поправил фуражку, — пошли, Толя, встречать заявившихся по нашу душу гостей.

И оба офицера двинулись по тропинке к вертолетной площадке.

— То есть как? — не понял капитан Смирнитский указание прибывшего полковника Министерства безопасности Российской Федерации Константина Сергеевича Кривошеева.

— А вот так!

Смирнитский отметил, что напряженный голос Кривошеева почти срывался на крик, в котором улавливались нотки тревоги и страха. И в таком состоянии капитан Кривошеева видел впервые.

Однако полковник быстро взял эмоции под контроль.

— Толя, — по-отечески обратился Кривошеев к Смирнитскому, — есть информация из надежного источника, но не полная. И весьма тревожная.

Стоявшая в кабинете духота, вызванная полуденным июньским солнцем Таджикистана, усугублялась еще и напряжением, возникшим между сотрудниками органов безопасности. Не спасал и тихо тарахтевший старенький советский вентилятор на рабочем столе, который едва разгонял горячий воздух.

— Это я понимаю, Константин Сергеевич, — ответил Смирнитский, — раз потребовалось присутствие самого заместителя начальника департамента министерства, информация не может быть несерьезной. Но вы же не говорите, что это за информация.

Кривошеев с досады поджал губы. Он понимал, что, не раскрывая, как выразился министр безопасности, «всех карт», он фактически подставляет ни больше ни меньше, а всю заставу. Но и все сообщить он не мог — это значило бы нарушить указание «первого». В который раз за свою службу в органах Кривошеев вынужден был выбирать: воинская честь или жизни бойцов, которые приносились в жертву воинскому долгу.

— Вот, — Кривошеев быстро направился к карте местности, где располагалась 12-я застава, — Анатолий Иванович, смотри сюда.

Константин Сергеевич провел указательным пальцем вдоль юго-восточной границы расположенного рядом с заставой кишлака Сари-Гор.

— Все, что могу показать тебе, капитан.

Настроение у Смирнитского было мрачным.

— Понятно, — пробормотал он, пробежав глазами по невидимой, но весьма важной линии на юго-восточном направлении, которую пальцем очертил Кривошеев.

В этот момент в дверь кабинета Смирнитского постучались, и на пороге появился прилетевший вместе с Кривошеевым — но уже по душу капитана Майбороды — полковник пограничной службы, недавно отделившейся от госбезопасности.

— Константин, — обратился он к Кривошееву, — ты заканчиваешь? Пора вылетать.

— Я сейчас, — ответил Кривошеев, и тот вышел, захлопнув дверь. — И еще одно, — обратился он уже Смирнитскому, — желаю удачи. По всей вероятности, она вам понадобится.

И он направился к выходу.

Подняв клубы пыли, вертолет, крякнув, оторвался от взлетно-посадочной площадки и медленно стал набирать высоту. Провожавшие офицеры 12-й пограничной заставы Московского погранотряда: Анатолий Смирнитский, Михаил Майборода и Андрей Мерзликин — придерживали фуражки, чтобы не сдуло.

Когда вертолет почти растворился в голубой дали неба, превратившись в еле заметную черную точку, мрачный Смирнитский развернулся и молча направился к себе.

— Эй, — крикнул Майборода, догнав его на пути к офицерским жилым кубрикам, — ты какой-то угрюмый. Что случилось?

Смирнитский остановился, дожидаясь Михаила.

— В том-то и дело, что ничего, — с досады пробурчал он, — как всегда, ничего. Твою же мать!

И Смирнитский пнул первый подвернувшийся под ногу небольшой камушек. Майборода не понимал причин плохого настроения Смирнитского.

— Тогда в чем же дело, если ничего не произошло?

Смирнитский показал Майбороде на юго-восток, где петляющая тропа уходила в кишлак Сари-Гор.

— Вот и все! — произнес Смирнитский.

Майборода сначала непонимающе всматривался в даль, куда указал Смирнитский, затем перевел взгляд на Анатолия.

— Это такая шутка? — спросил командир заставы.

На что Смирнитский помотал головой, пробурчав:

— Если бы.

В это же время в нескольких километрах от с. Сари-Гор (Республика Таджикистан)

За небольшим столом сидели трое. Полевой командир группы афганских моджахедов Барами, замотанный в немыслимые арабские одежды и увешанный оружием, словно новогодняя елка игрушками. Бородатый чеченец иорданского происхождения Хаттаб, в отличие от Барами, не сильно заботившийся о внешнем виде. И разительно отличавшийся от первых двух происхождением — сотрудник ЦРУ США Джонатан Питерс.

— Барами, — обратился Питерс к полевому командиру, — я надеюсь, что на этот раз не получится так, как в Афганистане. И ты не разочаруешь ни меня, ни нашего общего друга, вновь оказавшего тебе доверие?

Барами всполошился, как курица-наседка, будто в курятник проник койот, и в прямом смысле слова закудахтал: сначала что-то на фарси, а потом перешел на ломаный английский.

— Джонатан! — не переставая, восклицал он. — Джонатан! Джонатан! — И собрался обняться, как полагалось по исламской традиции среди равных положением, но, встретив холодный взгляд Питерса, остановился.

— Барами, — продолжил Питерс жестко, — избавь меня от пустых заверений. Запомни одну простую вещь: мы с тобой не друзья и никогда ими не были. ЦРУ купило тебя за американские доллары, — говорил американец, глядя на Барами с легким презрением, — и не рассказывай мне сказки о своей чести и вере в Аллаха. Ты служишь нашему золотому тельцу, так будь добр — выполняй его команды.