Смерть носит пурпур - Антон Чиж

– А теперь хочу познакомить вас с нашей обворожительной дамой, Оленькой Нольде! – сказал Федоров, подталкивая Лебедева к барышне, забившейся в угол. – И хоть она нашу гимназию не заканчивала, по понятным причинам, но по заслугам причислена к нашему кружку. Уже преподает в женской Мариинской гимназии. А это, доложу я вам, ой как не мало!

Нольде руки для поцелуя не протянула, а блеснула стеклами очков несколько вызывающе. На этом Федоров истощился и уже посматривал на стол.

– Что же не со всеми познакомили? – спросил Лебедев, указывая на человека неопределенного возраста, державшегося за дверным проемом. Ему можно было дать и сорок и двадцать. Нечто среднее между постаревшим мальчиком и моложавым старцем.

– Это помощник мой, Сережа Нарышкин, вы с ним в прошлый раз знакомились, – нетерпеливо сказал Федоров. Ему срочно требовалось возместить потраченное красноречие. Что он проделал с помощью графинчика и рюмки. Обретя нужное равновесие, Иван Федорович занял главенствующее место в гостиной.

– Итак, друзья мои и любимые ученики! – провозгласил он. – Прошу считать наш традиционный сбор открытым! Вслед за поэтом хочу повторить: все те же мы, нам целый мир чужбина, отечество нам – Николаевская гимназия! Ура! Виват! Салют!

Раздалось нестройное мычание дорогих учеников. Такие пустяки Федорова не смущали. Он продолжил патетическую речь:

– Вы собрались к своему любимому учителю, чтобы я поделился с вами плодами своих последних открытий и чтобы мы вместе…

Напряженное внимание, с которым гости начали слушать, оборвал дверной звонок. Федоров бросился столько резво, будто не был уверен в твердости ног.

Постепенно отступив за спину Ванзарова, на которого никто не обращал внимания, Лебедев дыхнул ему в самое ухо.

– Великодушно прошу простить… – еле слышно сказал он, хотя секретничать не имело смысла: в гостиной по-прежнему играли в молчанку, но из прихожей доносились возгласы восторга. – Эту комедию в «Аквариуме» надо показывать. И я, дурак, вас втянул. Готов искупить кровью. Или коньяком, как прикажете…

– Напротив, я вам благодарен, – ответил Ванзаров, почти не разжимая губ. – Чем дальше, тем становится интересней.

Аполлон Григорьевич не мог понять, что может быть интересного в омерзительной вечеринке, но на душе у него стало немного легче. Он даже стал подумывать о сигарке, чтобы успокоить нервы. Но тут как раз появился Федоров с очередным гостем. От избытка учительской любви он прижимал невысокого молодого человека так крепко, что тому пришлось морщиться, хоть и улыбаясь.

– Друзья, мои! Смотрите, кого я к вам привел! – взревел Иван Федорович. – Узнаете ли вы его? Да, это он! Наш обожаемый, наш чудесный, наш любимый Дмитрий Чердынцев!

– Иван Федорович, у меня кончается воздух, – просипел обожаемый ученик.

Федоров выпустил, но потребовал, чтобы тот немедленно со всеми поздоровался. Господин Чердынцев обошелся общим взмахом руки, сообщив, что рад всех видеть после стольких лет. Никто из гостей не выразил желания заключить его в объятия или броситься на шею. Появление его не добавило радости встрече, если не сказать, что он был встречен и вовсе враждебно. Быть может, его костюм выделялся особым столичным шиком и отвечал последним требованиям моды. Даже чиновник Марков отметил цену материала и качество кроя.

– Сколько же тебя не было, Дмитрий? – утирая слезы, спросил Федоров. – Пять лет? Шесть? Или все семь?

– Годы летят незаметно, а все не меняетесь, во всем блеске, учитель! – ответил Чердынцев и потрепал старика по руке.

– По-прежнему мудр и скромен! Где же ты служишь? Чего добился? Мы в нетерпении!

Господин Чердынцев сообщил, что имеет честь служить в Государственном банке под началом самого Плеске. Федоров обвел гостей столь победным взглядом, словно учеником его был сам Наполеон.

– Сколько у тебя под началом чиновников?

– Не стоит моя персона столько внимания, Иван Федорович. Тем более у вас посторонние.

Хозяин опомнился, что не представил великого ученого и его ассистента, и даже пожертвовал наполненную рюмку. Любимов руки не протянул и ограничился кивком. По Ванзарову он только скользнул взглядом, большего не счел нужным.

Не преминув осушить живительную влагу, Федоров вернулся на трибуну, которой в этот раз ему послужил вытертый ковер.

– Ну, вот, теперь мы все в сборе! Как говорится, куда бы нас ни бросила судьбина, мы все равно возвращаемся к учителю, который оставил столько сердца в каждом из вас! – Иван Федорович мучился носом и слезами, а неприятности смахнул рукавом халата, слегка забрызгав господина Таккеля, оказавшегося поблизости. Впрочем, такие шалости никого не удивили. Их не заметили вовсе. – Сегодня я хотел рассказать вам, милые ученики, поведать и поделиться, так сказать, результатами своих научных изысканий. Я приготовил небольшой доклад на эту тему. Но, милые мои, я не буду его зачитывать. И знаете, почему? Среди нас находится величайший ум, которому я хочу первому преподнести все результаты, чтобы заручиться не только его мнением, но и поддержкой. Только ему я хочу показать то, чего достиг. И узнать его авторитетное мнение. И если он одобрит, если благословит, то завтра же вечером, когда мы снова соберемся здесь, я покажу вам удивительные вещи. Надеюсь, вы простите такой каприз любимого учителя. Так что потерпите немного, ваше любопытство будет вознаграждено.

Лебедев понял, что честь эта досталась именно ему, с некоторым опозданием. Когда он стал центром всеобщего внимания. Ничего хорошего взгляды любимых учеников не сулили. Кажется, его бы с большим удовольствием разорвали на мелкие части. Аполлон Григорьевич чуть отступил за спину Ванзарова.

– Итак, решено! – провозгласил Федоров. – Завтра утром я ознакомлю господина Лебедева с результатами экспериментов, а уже вечером представлю их на всеобщее обозрение! – И он захлопал. Только господин Чердынцев поддержал его ленивыми хлопками. – И если все сложится удачно, обещаю вам, что этот день вы не забудете! Наша жизнь изменится навсегда. Что наша жизнь сейчас? Это бесконечная погоня за деньгами. Деньги, деньги, деньги, деньги, только и слышишь. Их надо зарабатывать, их надо копить, их надо приумножать. Какая пошлость! Деньги никого не сделали счастливее. От них все беды. Но если это так, если все беды оттого, что у кого-то денег много, а кому-то не хватает, то всеобщее счастье может быть достигнуто, если денег у всех будет вдоволь. Их будет сколько угодно. Ради них не надо тратить жизнь, а только брать, сколько хочешь или потребуется. Разве это не прекрасная идея?

– Это вы коммунизм проповедуете, Иван Федорович, – сказал Чердынцев, приятно улыбнувшись.

– Перестань, Дмитрий, Маркс тут ни при чем. Я же говорю именно о деньгах, и только о деньгах. Что нужно, чтобы денег было вдоволь?

Отвечать никто не спешил. Все чего-то ждали. Интерес подогрелся основательно.

– Чтобы денег было вдоволь, надо иметь свой печатный станок, – за всех ответил Чердынцев. – Печатай сколько хочешь.

Федоров отечески погрозил ему пальцем, как за неверный ответ у доски.

– Нет, Дмитрий, печатный станок дело государства. Наше дело… А впрочем, подождем до завтра. Куда нам спешить! У нас впереди вечность! Кони мчатся, вьюга плачет, вихри снежные крутя! Друзья мои, довольно о скучном, будем пить и веселиться! Шампанского! Будем читать стихи, требую Пушкина! Немедленно! И все такое…

Ивана Федоровича развезло стремительно и окончательно. Нарышкин успел подхватить его и водрузил на корявый стул. Речь его стала чрезвычайно сумбурной, понять, о чем он говорит, было невозможно, по лицу текло, и весь он растекся огромной медузой, жидкой и скользкой.

Барышня Нольде резко встала и, ни с кем не прощаясь, вышла. За ней молча последовал ротмистр Еговицын. Про Федорова сразу же забыли.

Нарышкин отер ему лицо мокрым полотенцем.

– Господа, прошу извинить, Ивану Федоровичу нездоровится… Вечер окончен… Благодарю вас…

Уговаривать никого не пришлось. Дом быстро опустел. Любимые ученики расходились, не глядя друг на друга и не желая доброго вечера, словно расставались лютыми врагами. Чердынцев хотел задержаться, но Нарышкин отказался от его помощи.

Лебедев тоже хотел предложить свои услуги, но Ванзаров попросил не вмешиваться, а тихонько уйти. Оказавшись во дворе, Аполлон Григорьевич тяжко вздохнул.

– Давно я так не веселился.

– Незабываемый вечер, не так ли?

– Да уж, не скоро его забуду… – ответил Лебедев, доставая походную фляжку. – Присоединитесь?

Ванзаров с благодарностью отказался. Лебедев сделал глоток и засопел.

– Что ж, еще раз мои извинения. Позвольте хоть на вокзал проводить, еще успеете на последний поезд.

– Пройдемся пешком. Ночь белая, теплая, майская. Царское Село. Сплошная романтика. Вы не против?

В этот незабываемый вечер Лебедев был готов на все, что угодно. Завинтив флягу, он предоставил себя целиком в распоряжение Ванзарова.