Просветленные не ходят на работу - Олег Гор

– Но…

– Погоди! – он вскинул ладонь, и я прикусил язык, хотя раздражение и обида требовали выхода в словах. – Во-вторых, сегодня должен был реализоваться некий кармический потенциал. Кто знает, какие поступки ты искупил, ощутив маленькую боль? Согласись, что такой укус лучше, чем отрезанная рука.

– Ну да, – хмуро признал я.

– В-третьих, ты не мог пройти мимо собак нетронутым, поскольку в тебе еще жив корень ненависти к другим живым существам. Он не столь извилист и ветвист, как невежество и алчность, о которых мы говорили, но в твоей душе пророс глубоко.

– Но я не испытывал к ним ненависти! И сумел победить страх! – выпалил я.

– А что, злоба и агрессия лучше трусости? – спросил он. – Это две стороны монеты. Переверни одну, и найдешь другую. Кроме того, если ты испытываешь гнев, сердишься на кого-либо, то ты подобен человеку, который пытается бросать в другого фекалии или куски раскаленного металла. Попадешь или нет – это еще неизвестно, но зато сам останешься грязным и вонючим, с обожженными руками. Нравится тебе такой исход? Радует ли тебя?

Метафора оказалась настолько живой, что я невольно бросил взгляд на свои ладони.

– Вот-вот, посматривай на них почаще, – сказал брат Пон. – А теперь пойдем. Корить себя за то, что оступился, – удел глупца, у мудрого на это просто нет времени. Поток течет дальше…

Он повел меня в лес, к тому месту, где я не так давно выкорчевал дерево, а затем видел смерть.

– Садись сюда, – велел монах, – и до самого вечера занимайся вниманием дыхания. Мысли, что будут появляться, не отгоняй, но и не пришпоривай, иди за каждой, пока она не исчерпает себя.

И он ушел, оставив меня в одиночестве.

Поначалу ничего не выходило, мешали эмоции, но затем я понемногу успокоился, и дело пошло. Дыхание стало равномерным, я перестал ошибаться в счете, уходить за десятку или пропускать цифры, и поток мыслей обмелел, стал настолько неглубоким, что я смог видеть каждую.

Воспоминание о том, что произошло сегодня… хочется отогнать, но нельзя…

Мысль насчет того, что неплохо бы и поесть…

Беспокойство о делах, оставшихся в Паттайе и в России, хоть и выглядит призрачным, но осталось… О том, как там поживает мой бизнес, точнее то, что от него осталось, как ни крути свое, родное…

В какой-то момент я осознал, что непонятно как, но вижу гору, вздымающуюся к небесам: увенчанная короной белых снегов, одна половина блестит золотом, другая испускает мягкое лазурное сияние, со склонов ниспадают водопады, и блики играют в чистейшей воде.

Этот образ настолько заполонил мое сознание, что я испугался и открыл глаза.

Почти ожидал, что гора окажется передо мной, вырастет над деревьями, закрыв половину неба.

Но нет, вокруг ничего не изменилось.

Я закрыл глаза и вновь обнаружил, что созерцаю белоснежные вершины.

Не оставалось сомнений, что это колоссальный хребет, сравнимый с Гималаями, что я нахожусь от него на приличном расстоянии, но могу видеть все до малейших деталей: роскошные дворцы, что поднимались там и сям на вознесенных к небесам плато, спрятанные в тени густых лесов хижины, черные отверстия пещер и белоснежных склонов, пруды с огромными цветами на поверхности и громадные, ярко раскрашенные птицы вроде попугаев.

И зрелище было настолько прекрасным, что я напрочь забыл о сегодняшних треволнениях.

Мы привыкли думать – постоянно, натужно и много – и не замечаем, насколько часто это не имеет особенного смысла. Ум работает сам по себе, как бесконечно щелкающий калькулятор, изнуряя хозяина, не давая ему отдохнуть, обсчитывает даже то, что нет смысла обсчитывать.

Это тяжелая ноша, и мы взваливаем ее на себя добровольно.

Чтобы понемногу остановить эту машину можно использовать внимание дыхания: считать вдохи, начиная с единицы и заканчивая десятью, а затем начиная сначала. Практиковать эту разновидность медитации необходимо в то время, когда вы чем-то заняты, при любой ошибке, сбое, пропуске нужно возвращаться и начинать сначала.

Слишком усердствовать не стоит, начинать можно и с десяти минут в день.

Понемногу довести до часа, больше – если только процесс доставляет удовольствие.

Человеческая жизнь – редкостный дар.

Ситуация, когда у нас есть время и возможность задуматься над вещами, выходящими за рамки обыденного, на самом деле уникальна. Ее нужно использовать, причем не откладывая в долгий ящик, поскольку смерть всегда рядом и никто не знает, когда она нанесет удар.

Каждый день, каждый час может стать последним, поэтому у нас нет времени на то, чтобы ныть и заниматься пустяками. Откладывая что-то на потом, мы рискуем потерять единственную возможность, а следующая представится – если представится! – через миллион лет.

Зачем ждать так долго?

Обычный человек воспринимает себя в первую очередь как тело, как завернутый в кожу набор кусков мяса, костей, жидкостей и прочего. Такой взгляд имеет право на существование, но он делает того, кто его придерживается, уязвимым, хрупким существом.

Куда интереснее осознавать себя потоком восприятия, не имеющим четких границ, изменчивым, текучим. Над подобным существом материальный мир имеет не много власти, оно неуязвимо, для него то, что обычно считается агрессией, ущербом, вредом, является лишь мимолетным ощущением – секунда, и оно осталось позади, уступив место другим впечатлениям.

Поток состоит из пяти струй: текущие события организуют нашу жизнь определенным образом, тело и органы чувств изменяются, поставляют поток впечатлений, функционирует без перерывов механизм эмоций, ум тоже не дремлет, рождая мысли, и позади всего этого находится осознавание – тонкое, почти неуловимое.

Глава 3. Колесо судьбы

Брат Пон отреагировал на мой рассказ о чудесной горе совсем не так, как я ожидал.

– Забудь об этом, – сказал он. – Это видение не имеет ни смысла, ни значения. Стоит меньше, чем картинка из кино.

Но я не послушался и несколько раз во время медитации пытался вызвать образ увенчанной снегами вершины. Но ничего не вышло, сколько я ни напрягался, ни рисовал в мыслях очертания хребтов, золотые и лазурные склоны, водопады, дворцы и белых слонов.

Укус зажил мгновенно и без последствий, уже через два дня, смыв мазь, я обнаружил лишь крохотный шрам.

Жизнь в Тхам Пу тем временем шла своим чередом; дымились палочки перед Буддой, я орудовал метлой и таскал воду, иногда в ват заглядывали посетители, несколько раз я слышал незнакомые голоса, но никогда не видел их обладателей.

С молодыми монахами я по-прежнему общался с помощью улыбок и поклонов, брат же Пон редко снисходил до разговоров на отвлеченные темы, обычно пресекая их резко и беспощадно. Как ни странно, я вовсе не ощущал себя в информационном вакууме, хотя ни интернета, ни телевизора не видел почти две недели.

Слишком много нового и странного узнал я за эти дни.

– Настало время развлечений, – сказал брат Пон как-то раз после скудной трапезы. – Сейчас мы с тобой отправимся на берег и наловим раков.

– Но разве… можно? – недоверчиво спросил я.

– Я же неправильный монах, а значит, мне все можно, – сообщил он с проказливой улыбкой.

После этой фразы в животе у меня забурчало – рис и овощи надоели до полусмерти, и если получится отведать вареного рака, то это будет настоящий праздник желудка!

Уж не знаю откуда, но в монастыре нашелся порезанный на кусочки шмат свинины. Спустившись к Меконгу, мы прошли к мосткам, на которых монахи стирали белье, и рядом с ними обнаружились несколько сплетенных из прутьев щелястых корзин.

К рукоятке каждой была привязана веревка.

– Клади в них мясо, – велел брат Пон, – и закидывай… тут место прикормленное.

Меконг лежал перед нами, и лучи солнца скользили по его мутной поверхности. Другой берег сегодня был виден как на ладони, далеко на востоке я мог разглядеть громадину Моста Дружбы, что связывает Таиланд с Лаосом, и даже ехавшие по нему автомобили.

Первая корзина плюхнулась в воду, за ней вторая, третья скрылись в волнах.

Веревки, чтобы не держать в руках, мы привязали к росшему у самой воды дереву.

– Очень хорошо, – сказал брат Пон. – Теперь надо лишь ждать. Раки, они как люди. Невежество не позволит им увидеть, что их ждет, алчность погонит вперед, ненависть заставит толкаться и пихаться, чтобы попасть в ловушку… И они встретят свою судьбу.

– Но у них нет осознания, – робко напомнил я.

– Есть, но настолько омраченное инстинктом, что его можно не принимать в расчет, – монах поцокал языком. – У них шанса на освобождение нет, а у нас, людей, имеется. Помнишь, мы говорили о страдании?

Я кивнул.

– Страдание присуще тому потоку восприятия, которым мы на самом деле являемся, присуще до тех пор, пока мы от него не избавимся, не вырвем те корни, на которых оно держится.