Пророчество Предславы - Сергей Фомичев

Он вышел из дома и лихо, как бы опровергая свою речь про годы, вспрыгнул в седло.

Москва. Две недели спустя.

После краха изящной затеи с захватом Муромского княжества и неудачи Серой Орды в диких Мещёрских лесах, власть викария пошатнулась. Нет, никто из владык, или, тем более, подчинённых, не почувствовал этого, но Алексию хватило собственных ощущений. Только их он всегда и считал единственным верным мерилом.

Такого поражения, какое потерпело его воинство в прошлом году, ему не доводилось испытывать ещё ни разу. Замыслы, хоть и не рухнули вовсе, требовали теперь на осуществление гораздо большего времени. Времени, которого так не хватало. И за многими, если не за всеми неудачами стоял Сокол — мещёрский колдун, которого он, викарий, поначалу недооценил, а каких-то два года назад и вовсе ничего не слышал о нём.

Своих врагов викарий не уважал, но всегда отдавал им должное. До тех пор отдавал, пока враги числились среди живых. Сокол всё ещё числился, и потому с прошлого года Алексий взял за правило собирать все донесения о чародее в особый ларец. Вот и сейчас он поднял крышку, чтобы положить очередное письмо, но задержался и перечитал ещё раз:

«Лета 6860 года, месяца Апреля, в девятый день, в Сельце помер колдун, прозываемый Вихрем. Колдун умирал в бесовых муках и маялся долго. А упокаивал того Вихря другой колдун, именем Сокол, приехавший в Сельцо по зову суеверных мирян из Мещёрска. Оный Сокол принял от Вихря колдовской знак — змеевик и, судя по этому, перенял его силу. Миряне колдуна схоронили без отпевания, проведя поганые суеверные обряды. В третий день мною учинён был розыск, и была выявлена ведьма, племянница упомянутого колдуна, именем Елена. Однако ведьме, не без бесовской помощи удалось сбежать…»

Ничего особенного, — подумал Алексий, запирая ларец. И ничего, что могло бы помочь сладить с врагом. Будь на месте Леонтия кто поумней, может и вышел бы какой толк. Но все, кто поумней, сгинули в том же самом проклятом году заодно с лучшими его бойцами.

Алексий вышел из кельи и отправился во внутренний дворик монастыря, откуда раздавался непривычный для обители звон мечей и совсем уж неуместная в доме божьих слуг отборная ругань.

Потеряв тогда почти половину своего монашьего воинства, Алексий приказал Василию перестроить тайную службу.

— Прекрати отбирать монахов только лишь по их тучности и росту, — заявил он печатнику. — У нас нет времени обучать деревенщину. Мы тратим годы на то, чтобы сделать из них воинов, а потом теряем в один день из-за того, что они изначально не слишком годились для дела. Троих в Литве, дюжину в Мещере, да по одному сколько сгинуло то там, то здесь? Не слишком ли много напрасных потерь?

Поэтому, оставь в покое простых иноков. Этих болванов сколько ни учи, а против настоящих бойцов они не выстоят. Ищи по монастырям бывших дружинников и бояр, что ратному делу сызмальства обучены. Про каждого сперва мне доложишь подробно. Каждого мне на беседу. Я уж сам буду решать, кто подойдет, кто нет. И поторопись…

Василий не оплошал. Как всякий хороший слуга, он не ограничился выполнением прямых указаний, а проявил расторопность и смекалку. То есть, когда, например, оказалось, что в монастырях подходящих людей не хватает, он, именем викария, попросту постриг в иноки нескольких боярских отпрысков, припомнив тем кое-какие грехи.

За год Кантарь, один из лучших бойцов, вылепил из породистого материала настоящих воинов веры. Боярских сынков и бывших дружинников он только что по земле не размазывал. Сгонял с них столько потов, что вечером те хлебали воду, словно перешедшие степь кони.

Хотя любой из них в честной схватке одолел бы наставника, который до иночества промышлял торговлей, но в том то и дело, что тот проповедовал схватку нечестную.

— Для обычной работы княжеская дружина есть, да ополчение, — говорил Кантарь ученикам. — А вам предстоит война тайная, исподтишковая. Ваш враг вовсе и не с мечом может выйти, и не в воинской личине…

Он гонял учеников с раннего утра до позднего вечера. А зачастую и среди ночи поднимал. Молодые монахи начинали день не с молитвы, от которой особым распоряжением их освободил викарий, а с длительной пробежки по окрестным лесам. Кантарь прививал новикам не просто выносливость, но, прежде всего, умение передвигаться скрытно, не теряя при том направления. Потому уходили они в лес ещё до рассвета, чтобы выучиться и в темноте двигаться не хуже, чем при солнечном свете. И только после часа или двух подобных занятий наступала пора завтрака. Тоже необычного. В соответствии с другим распоряжением викария, ученики не соблюдали постов и вовсю поедали мясо. Чтобы не смущать нарушением обычных иноков, питались они отдельно, да и жили в особом, отгороженном от прочих монастырском закутке. Целый час после завтрака, новики читали книги и свитки. Отнюдь не богословские, не канонические. То были книги на всевозможных языках, какие только можно обнаружить в здешней книгарне.

Затем упражнялись на мечах. До того как попасть в руки Кантаря многие его воспитанники считали это дело самым любимым занятием. Теперь им пришлось пересмотреть свои взгляды. Теперь они готовы были выучить хоть ханьское наречие, если бы это помогло избежать ежедневного взаимного избиения во дворе. Но Кантарь требовал от них и того и другого. За мечами следовали луки, за луками — сулицы, за сулицами — топоры и чеканы. Не обходил Кантарь вниманием и самострелы, и шестопёры, и всевозможные кистени, ножи, удавки. Каждому оружию находилось в его уроках достойное место.

Алексий нередко приходил посмотреть на учёбу, на состязания. Он никогда не вмешивался в работу наставника, лишь стоял незаметно в сторонке и наблюдал. Из одиннадцати учеников Кантаря он особо выделял одного — того, которого приняли лишь по его, викария, настоянию.

Пересвет пока не подводил Алексия. Числился среди лучших почти во всём, а уж в старательности и упорстве ему не находилось равных. Особенно по нраву пришлась викарию сообразительность Пересвета. Заковыристые задачки тот всегда решал первым и задолго до всех прочих новиков.

Сейчас, когда Алексий вышел во дворик, чтобы взглянуть на любимчика, Кантарь занимался с другими. Пересвет же, сидя под навесом, читал книгу. Вопреки обыкновению, викарий подошёл к юноше, поздоровался.

— Каковы твои успехи? — мягко спросил он.

— Я ещё очень далёк от того, чтобы быть хоть чуть-чуть полезным вере, кир Алексий, — ответил юный монах и склонился.

— Тем не менее, я полагаю, что ты переймёшь науку Кантаря прежде остальных, — возразил священник. — Вот и теперь, когда все только учатся бросать топор, ты читаешь.