Sugar Mama - Андрей Филатов

Фернанделю пришлось начинать все сначала.

– Дело в том, – сказал он, – что Константин с сегодняшнего дня больше не отвечает за работу с вашим клубом. Теперь всеми текущими вопросами будет заниматься коммерческий директор.

И он представил Машку.

– Вы, наверное, немного знакомы? – добавил Фернандель.

– Да как вам сказать, – протянул Игошин, – сегодня утром яичницу вместе жарили.

– Не понял, – растерялся Фернандель. – Какую яичницу? Маша здесь что, завтракает по утрам?

– Алексей! – Маша умоляюще взглянула на Игошина. Но Леха сегодня не признавал компромисов.

– Да, иногда мы завтракаем в клубе, но сегодня утром предпочли это сделать дома, – ответил он.

– Дома? – глупо переспросил Фернандель. Машка закурила вторую сигарету подряд.

– Ты что же, Мария, живешь с ним?

– А вы что, ее опекун? – поинтересовался Игошин у Фернанделя.

«Ну, понеслось! – подумал я. – Вот уж действительно весело будет. Впрочем, тем лучше. С Машкой я о деньгах точно не собирался говорить. Через пять минут она либо останется с Фернанделем, либо с Игошиным, либо вообще свалит отсюда. Но в любом случае на двух стульях ей больше не усидеть».

– Подождите, Алексей, вы, кажется, просили меня приехать поговорить о деле. Я не очень хорошо понимаю, что происходит, – ответил Фернандель.

Он о чем-то раздумывал, нарочно растягивая слова. Вдруг глаза его налились кровью и нацелились на Машу.

– Так значит, все твои проблемы с женскими делами – это липа?

Маша быстро взглянула на Игошина. Леха напрягся и отбросил в сторону пачку сигарет.

– Ну-ка, ну-ка! – сжал он кулаки. – Ты чего несешь, хрен усатый? В репу тебе дать?

– Леша, не надо! – попросила Маша.

– Не надо?! А почему он рассуждает здесь о твоих женских делах? Он что, твой доктор? Я спрашиваю – он гинеколог твой?

Леха откровенно издевался.

– В общем, так, – сказал он, – никаких денег вашему радио я платить не стану. Хотите отбить бабки – приходите, устраивайте вечеринку или поминки. Мне равно. Чеки я сохранил. Приносите ваши бумажки – подсчитаем и сравним. Но только имейте в виду, цены будут по прайсу, как для всех. После этого забираете со стен всю вашу тряхомудию – и закрываем договор. Если не согласны, я его закрою в одностороннем порядке. А тебе, – он встал из-за стола и посмотрел на Машу, – я потом кое-что скажу.

Уходя, Леха громко приказал Светлане:

– Как только освободят стол, немедленно накрывай бизнес-ланч, поняла?

– Поняла, – испуганно кивнула официантка.

– Я ухожу, – встала Маша.

Фернандель попытался ее схватить за руку:

– Без меня не уйдешь!

– Я поеду одна! – истерично крикнула Маша и бросилась к выходу.

– Так, Константин, я полагаю, тебе пора ехать за деньгами. С клубом я сам разберусь и с Машкой тоже. Деньги привезешь лично мне, понял? – попытался он привстать, но уперся животом в тяжелый еловый стол и застрял.

– Мы еще не закончили разговор, – сказал я.

– Я же сказал, что сам теперь разберусь. Что неясно? Поезжай за деньгами. – Фернандель еще раз постарался подняться из-за стола.

– Ошибаетесь, – взял я его за локоть и посадил обратно на скамейку. – Без меня теперь не разберетесь.

Фернандель неожиданно замолчал, положил руки на стол и сцепил пальцы в замок.

– Думаю, вы понимаете, что предложение поработать пресс-атташе после того, что я сделал для станции, выглядит унизительным? – спросил я. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать имя человека, который затеял все это дерьмо. Но сейчас это не важно. Я ухожу и считаю, что сегодня мой последний рабочий день.

Фернандель кивнул, уставившись в одному ему известную точку.

– Естественно, я хотел бы получить расчет. Причем такой, как положено, – со всеми премиями, отпускными и долгами.

– Какими премиями, какими долгами? – монотонно спросил он.

– Теми, которые вы мне должны с февраля. Сегодня май, между прочим.

– А что, Машка тебе не платила? – пробубнил Фернандель.

– Да бросьте вы! Прекрасно же знаете. Далее Так как вы выкидываете меня на улицу, а по-другому это не назовешь, я хочу компенсировать всю разницу в курсе валюты и вернуть никому не понятные налоги с черной зарплаты. Расчет будет производиться с осени, когда я официально был назначен на должность.

– А проценты за программу ты в валюте получал?

– В валюте.

– Чистыми?

– Чистыми.

– Так какого хрена?!

– А такого, что, если бы ты еще и с процентами народ дул, у тебя бы вообще никто работать не стал! – не дал я ему передернуть.

– Так, – вскочил он, – разговаривать будем у меня в кабинете!

– Ошибаешься, – прижал я свой край скамейки к столу, – разбираться мы будем именно здесь и сейчас, потому что деньги за программы не у спонсоров, а у меня.

Фернандель обмяк и сел.

– Так вот, Фернандель, хочешь по-хорошему – слушай внимательно. Мне всех денег не нужно. Я заберу только то, что ты мне должен, понятно?

Молчание было коротким.

– Я не хочу здесь разговаривать! Выпусти меня! Дай мне выйти отсюда! – зашипел он.

Фернандель задергался, расставил локти и, упираясь в стенку, все-таки выбрался из-за стола. Мокрый от пота и красный от злости, он промчался через зал и загрохотал вниз по деревянной лестнице.

«Ну вот и все, – выдохнул я. – Что хотел, то и случилось. Но как же Фернандель струхнул, мамочка моя! Может быть, он решил, что я заодно с Игошиным? Хотя у Игошина теперь своя драма, не до этого. Одним словом – понеслось!»

Задерживаться здесь дальше не было смысла. Я надел куртку, взял рюкзак, оставил на столе двести рублей официантке и направился к выходу.

Света догнала меня у самой лестницы.

– У вас все в порядке? – спросила она.

– Абсолютно! Деньги на столе, привет Игошину. А чем я мог ответить на ее намеки? Спросить, когда она освободится? Для чего? Во-первых, с этого дня для всех в клубе я умер, потому что искать меня начнут именно здесь. Во-вторых, хватит романов с пустыми девицами. Хороши они лишь до того момента, когда понимаешь, что к твоему карману подключили пылесос. В-третьих, романтики на сегодня вообще более чем достаточно. Самое время подумать о том, что делать дальше. В первую очередь нужно сваливать с квартиры.

Я бросил рюкзак на заднее сиденье и завел машину.

«Что бы ни говорил Хусейн, но Фернандель сам отказался от денег, значит, теперь ко мне претензий быть не может, – подумал я. – Произошла так называемая экспроприация капитала, может быть, не слишком законная, зато все по Ленину – без аннексии и контрибуции».

Кто-то смотрел на меня. Я повернул голову. На тротуаре стояла Света. Я приоткрыл дверь.

– Вы зажигалку с сигаретами на столе забыли, – сказала она. – Я стала убирать, вижу, ваша «Zippo» лежит. Это же ваша?

– Свет, а ты ведь следишь за мной? – не удержался я.

Она рассмеялась:

– Не слежу, а наблюдаю. Может, вы мне нравитесь? Вот у вас сегодня неприятности, а вы не признаетесь.

– Неприятности будут у тебя – за отсутствие на рабочем месте, – заметил я.

– Не будут. Я в данный момент обслуживаю постоянного клиента, а у него привилегии.

– Ладно, спасибо за зажигалку. Мне ее на вечеринке «Харлей-Дэвидсон» знакомый один подарил. Жалко, если бы потерялась.

Я взял зажигалку и задержал руку девушки:

– Послушай… Я не глупый и все понимаю, просто сейчас ехать надо. Я тебя найду, договорились?

– Договорились.

Минут через десять я застрял в пробке при въезде на Большой Каменный мост.

«Поразительно, с какой скоростью меняются сюжеты! – подумал я. – Вчера в это же время я пил с Хусейном водку и слушал его умные советы, чтобы сегодня сделать все с точностью до наоборот. Год назад, когда я в одиночестве торчал на даче, больше всего мне не хватало такой вот Светы. А теперь я сам отказываюсь от красивой девчонки, которой и добиваться-то не нужно. Еще в конце лета я был безработным раздолбаем, а сейчас я опытный пиарщик, сделавший не один проект, и на переднем сиденье моей машины лежит рюкзак с тридцатью тысячами долларов, которые без боя сдал уже бывший мой директор. Впрочем, и пиарщик я уже тоже бывший.

Но впереди лето. Летом все проще. Пойду в какое-нибудь рекламное агентство и стану сочинять ролики».

Иногда в автомобильных пробках приходят в голову хорошие мысли. Может быть, пробка – это одна из немногих ситуации, когда можно о чем-то поразмыслить. Странно, что многие этого не понимают: нервничают, гудят, курят сигарету за сигаретой. Ведь это здорово, когда светофор меняет цвета: зеленый, желтый, красный, зеленый, – а ты сидишь и думаешь. Тихо и хорошо. Маленький дом на колесах, с креслом и музыкой. Зачем люди нервничают в пробке? Разве что-то можно изменить? В пробке мы похожи на клетки. Живем и двигаемся, пытаясь занять освободившееся впереди место. Но до тех пор, пока в Кремль не проедет черный кортеж и пока человек не отдаст ему честь и не получит по рации приказ пускать поток, ничего в жизни клеток не изменится. Это потом, вырвавшись и утопив педаль в пол, мы начинаем думать о себе по-прежнему, с уважением. Но это потом, а пока нам изредка позволяют проползти чуть-чуть вперед по мосту с роскошным видом на Кремль. «А интересно, – подумал я, – что, если сейчас плюнуть на все, выйти из машины и пойти к метро пешком? И остальные, посмотрев на тебя, тоже выйдут из своих машин и тоже пойдут пешком. Что будет? Наверное, президент позвонит мэру и спросит: