В темноте - Даниэль Пайснер

Прибытие палача совпало по времени с изоляцией гетто. Оно уже было окружено изгородью, и попасть в него можно было только через ворота, расположенные рядом с проходящим над Замарстыновской улицей мостом. Но до августа 1942 года это был не столько блокпост, сколько пункт проверки документов. Точно так же, как это сделали мы, переезжая в квартиру на Замарстыновской, 120, пройти под мостом мог любой, у кого эти документы были в порядке. Гетто было отделено, но еще не отрезано от города. Однако после августовской «акции» 1942 года «открытая» часть города была ликвидирована и оставшихся евреев загнали в обнесенный забором «Ю-Лаг». Все это было элементом немецкого плана, в соответствии с которым нас выдавливали во все меньшее пространство, чтобы нас было легче контролировать, чтобы над нами было легче издеваться, чтобы нас было легче уничтожать. Теперь мы, как говорил папа, «остатки львовского еврейства», были заперты за 4-метровыми стенами. Через каждые несколько метров вдоль стены располагались посты с вооруженными часовыми. Работавшим в городе евреям выходить из гетто разрешалось только строем. На входе и выходе из гетто рабочих пересчитывали по головам.

Маме, шившей армейскую форму на фабрике Schwartz Co. в Яновском лагере, выдали большую «R», которую нужно было носить на верхней одежде. Буква «R» означала Ruestung – «дневное время». Рабочие ночных смен носили букву «W» – Wernacht, «ночное время». Иногда немцы использовали эти буквы для сортировки евреев. Скажем, во время одной «акции» хватали только людей с «R», в ходе другой – помеченных знаком «W». Я подозреваю, что у отца были обе буквы. То есть дали ему какую-то одну, вторую он подделал, а потом каждый день надевал ту, что на данный момент была для него полезнее.

Да, папе хорошо удавались подделки. Однажды он подделал Meldecarta. Человека, не предъявившего этот документ и не поставившего в него штамп на определенных блокпостах, могли отправить в лагерь, а то и расстрелять на месте. Свой документ отец получил вполне официально, но хотел, чтобы такой же был и у мамы. Я помню, как в одну ночь несколько мужчин сидели у нас в квартире и изготавливали эту подделку. Они взяли настоящую Meldecarta убитого немцами человека и при помощи мембраны из куриного яйца переделали ее на мамино имя. Я не знаю, откуда он узнал об этой технологии и насколько хорошо получилась фальшивка. Много лет спустя я посмотрела фильм «Большой побег» и, увидев там сцену, в которой английские военнопленные делают подложные документы таким же способом, сразу вспомнила ту ночь, отца и его приятелей.

Августовская «акция» продолжалась десять дней – с 12 по 22 августа 1942 года. За этот период немцы ликвидировали больше 40 000 евреев. К этому числу нужно прибавить еще и десятки тысяч убитых или отправленных в концлагеря во время предшествующих «акций» или по разным причинам погибших в промежутках между ними. Еврейское население Львова было практически уничтожено, то же самое можно было сказать и про нашу семью. Кроме нас четверых, выжить удалось только папиному отцу, маминой мачехе, дяде Кубе, мужу папиной сестры Цески, Инкиной мамы. Оставался в живых и мамин отец. Но всех остальных – тетушек, дядюшек, двоюродных сестер – на этом свете уже не было. После войны мой отец написал, что во всем Львове пройти войну без потерь удалось только трем еврейским семьям. Всего трем! Одной из них была наша. Но здесь мы говорим о малой семье – состоящей только из родителей и детей.

В первый день августовской «акции» папа проснулся очень рано и сразу заметил, какая тишина царит в городе. На улицах не было ни души. Отец вышел на улицу и, прячась в переулках и подворотнях, осторожно дошел до больницы. Там стояли грузовики, в открытые кузова которых, словно скот, загружали больных людей. Некоторые не могли ходить. Несчастных вывезли в Пяски, сбросили с грузовиков на землю и быстро, деловито расстреляли.

22 августа, в последнюю ночь «акции», к нам заглянул папин дядя узнать, кому из родственников удалось выжить. Я проснулась, услышав голоса. Помню, что мама поила отцовского дядю чаем. Он сказал отцу, что всю его семью схватили немцы. Потом он рассказал моим родителям, что спрятал в надежном месте деньги и другие ценности, и на всякий случай нарисовал карту.

Через минуту после его ухода на улице раздались выстрелы. Отец выглянул в окно и увидел лежащее на мостовой тело дяди. Возможно, он был самой последней жертвой августовской «акции»…

Мы не зря боялись этого Гжимека. Августовская «акция» была всего лишь одним из многих свидетельств его кровожадности. Кроме того, он был еще чрезвычайно дотошен и придирчив, но это проявлялось только в периоды «нормальной» жизни, т. е. в промежутках между «акциями». Гжимек был буквально помешан на порядке. По его приказу по всему гетто расклеили плакаты «Порядок превыше всего!». А еще он был самым настоящим садистом. Он славился тем, что давал своим узникам заведомо невыполнимые задания, а потом убивал их за неспособность с ними справиться. Скажем, если у человека хватало сил поднять только 50 кг, Гжимек приказывал ему таскать грузы весом в 150 кг. Такая вот была у Гжимека метода. Такое представление о порядке.

У поляков есть пословица «Z chlopa pan». Из грязи в князи. Так презрительно говорят о людях, рвущихся к власти, но не имеющих на нее прав ни по рождению, ни по воспитанию. Или о тех, кто уже получил эту власть, но нечестным путем. Именно таким образом мой папа характеризовал Гжимека, человека недалекого, невежду, но требовавшего к себе почтительного отношения. Люди не очень-то им восхищались. Подчиненные не очень-то мечтали отвешивать ему поклоны. И поэтому сразу по прибытии во Львов он приказал устроить в честь себя парад. Он приказал жителям гетто выйти на главную площадь и выстроиться аккуратными рядами по обе ее стороны.

Я не ходила на этот парад. Подобно остальным выжившим на тот момент еврейским детишкам, я давно перестала выходить из дома, но часть процессии видела в щелочку между шторами. Мне удалось увидеть начищенные до блеска черные кожаные сапоги и плащ Гжимека. Я слышала, как он выкрикивает приказы. Он проехал через город в ландо на паре прекрасных вороных коней. По словам моего отца, он проехал через площадь, как император Нерон. Он сам правил лошадьми. В одной руке он держал вожжи, а в другой – русский автомат «ППШ». Время от времени, просто чтобы показать, что ему дозволено все, Гжимек вскидывал автомат и стрелял в кого-нибудь из евреев, идеальными шеренгами выстроившихся вдоль улицы. Когда убитый падал на землю, его парализованные ужасом соседи даже не двигались с места.

Наконец Гжимек вышел из экипажа и отправился осматривать шеренги заключенных. Да, теперь все евреи стали заключенными тюрьмы под названием «Ю-Лаг». Близко к евреям Гжимек не подходил. Останавливаясь перед кем-нибудь из них, он говорил:

– Сделать шаг назад, чтобы твои вши на меня не перепрыгнули. Darnit euch die laeuse nicht enfienen!

Как ни печально, это была правда. Условия в «Ю-Лаге» были совершенно чудовищные, огромные массы людей жили в нем в абсолютной антисанитарии. В результате многие были заражены вшами. Мы жили в грязи и отбросах, а Гжимеку это не нравилось, и поэтому, завершив инспекцию, он махнул рукой и приказал отправить людей на уборку улиц.

Комендант обожал чистоту и порядок – «нарушителей» он просто расстреливал. Он постоянно разъезжал по улицам в открытой машине или ландо с русским автоматом в руках и непрестанно искал повод открыть стрельбу. Увидев грязную витрину, он приказывал остановить машину, подходил к магазину и выбивал витрину прикладом. Заметив на тротуаре окурок, он расстреливал того, кто был к нему ближе, не разбираясь, мужчина это, женщина или ребенок. Гжимек был не просто убийцей – он был настоящим маньяком. Его действия невозможно было предугадать. Он мог без причины убить человека или закрыть глаза на беспричинное убийство. И он ненавидел евреев – мужчин, женщин, детей, особенно грязных еврейских детей…

Во время той первой инспекции, когда Гжимек катался по улицам в ландо, мой отец допустил большую ошибку, о которой нам еще придется сильно пожалеть: он привлек к себе его внимание. Когда Гжимек приказал евреям отправиться на уборку улиц, мой отец вышел из шеренги и спросил, нельзя ли использовать его, опытного плотника, как-то более разумно. Кроме того, он сказал, что работал в гетто с бригадой таких же профессионалов. Наконец папа попросил господина оберштурмфюрера дать им какую-нибудь значимую работу, вместо того чтобы отправлять махать метлами на улицах. Гжимек взбеленился – наглый грязный жид смеет давать ему указания! – и несколько раз хлестнул отца по лицу плеткой… (С этого момента папа стал плохо видеть левым глазом.) Затем Гжимек вручил отцу лопату и тряпку и приказал заняться делом. Истекающий кровью папа принялся за уборку…