Наш лисенок - Антон Таммсааре

Мама ничего не сказала на это, как бы соглашаясь со словами отца. А Атс до слез пожалел бедного петуха, особенно потому, что именно он, Атс, заставил петуха так яростно ненавидеть черный сюртук, что и привело его к гибели.

— А если бы у петуха из клюва не пошла кровь, он бы все равно умер? — спросил он у мамы.

— Нет, тогда бы не умер, петухи живучие, — сказала мама.

— Надо же было крови пойти! — вздохнул Атс немного погодя.

И долго-долго, входя в дом и выходя из него, старался не ступать ногой на широкий камень, под которым покоился храбрый петух, так упрямо боровшийся против всех и вся, окрашенных в черный цвет. Больше того! Когда Атс видел или слышал, как отец с размаху ставит на камень, покрывавший могилу петуха, свой подкованный каблук, он чувствовал в ушах и груди какую-то щемящую боль. А мама, как будто догадываясь о чувствах Атса, с этих пор почти всегда стелила перед порогом свежие еловые ветки, которые меняла каждые два-три дня. Она объяснила, что так не заносится песок в дом, но Атсу казалось, будто она говорит, что так бедному петуху мягче лежать и он меньше чувствует кованые каблуки отца.

Вот такая история приключилась с пестрым петухом, сын которого распевает теперь на радость курам. Атс дразнит петуха так же, как дразнил его отца, погибшего, когда его сын был еще в яйце, которое высиживала курица. По черный сюртук Атс уже больше никогда не трогал — он боялся, что если молодой петух научится ненавидеть все черное, как ненавидел старый, он может умереть такой же ужасной смертью, какой умер его предшественник, и его тоже похоронят где-нибудь под порогом в назидание будущим петухам.

Вот почему Атс не очень надеялся на то, что петух станет своим пением вовремя будить его, если он захочет просыпаться по утрам раньше мамы. Пусть уж лучше все останется по-прежнему: мама будет, подниматься спозаранку, иногда вместе с солнцем, иначе ей не справиться с делами, а Атс — только тогда, когда солнце уже стоит высоко над лесом. Теперь ведь уже ему и терять нечего: что особенного могло случиться рано поутру, если Мосса и Пийтсу уже выяснили свои отношения.

И в самом деле, все теперь пошло как по проторенной дорожке: каждый день Мосса и Пийтсу играли вместе ранним утром, поздно вечером или в полдень, это зависело от обстоятельств и от их настроения и от того, позволяло ли свободное время Пийтсу повозиться с лисенком. Потому что игра с Моссой была далеко не единственным ее занятием. Кроме нее, у Пийтсу была еще куча всяких дел: она рыскала по деревне, все обнюхивая, на свой страх и риск выслеживала зайцев и птиц, хотя это было ей строго-настрого запрещено, сидела или лежала на обочине дороги, наблюдая за всеми, кто проходил или проезжал мимо. Пешеходы ее не особенно интересовали, зато когда мимо с грохотом проезжала какая-нибудь телега, для Пийтсу не было большей радости, чем прыгать и лаять под самым носом у лошади, помня, однако, о том, чтобы не попасть ей под ноги. Лошадь может больно ударить, это Пийтсу знала с давних пор. Года два назад такая беда с ней уже случилась. К счастью, дело было зимой и землю покрывал мягкий снег, не то Пийтсу, чего доброго, погибла бы раньше срока, как пестрый петух, которого лесник ударил палкой по голове. Пийтсу знала, что бегать и лаять сзади телеги или саней не следует, особенно нельзя было слишком близко приближаться к ним, потому что тогда кончик кнута с завязанными на нем узлами мог так хлестнуть ее по носу, что искры из глаз посыплются.

Но самым большим удовольствием для Пийтсу было ходить с лесником в лес. Это было запрещенное удовольствие, и Пийтсу редко удавалось насладиться им. В лесу было много интересных зверей и вообще разных разностей, много сладких и острых запахов. В лесу были зайцы, белки, всякие птицы — большие и маленькие, а кроме того, ежи, мыши, лягушки, кузнечики и даже змеи. Они поднимали голову и шинели, как только Пийтсу подбегала к ним. От всего этого собака приходила в неистовство и носилась как безумная среди кустов и деревьев, так что лесник, который боялся потерять ее из виду, то и дело свистел и звал ее.

Из лесного похода Пийтсу возвращалась домой мокрая и грязная, с высунутым от усталости языком. В таком виде она являлась к Моссе и укладывалась под елкой или где-нибудь поблизости. Мосса бросалась к ней навстречу и с любопытством обнюхивала ее со всех сторон, как будто хотела по запахам определить, где побывала Пийтсу. Лесные запахи очень сильно действовали на Моссу, лисенок приходил в крайнее возбуждение, начинал взволнованно бегать на цепи, как будто тоже хотел гуда, откуда Пийтсу принесла с собой все эти чудесные запахи, которые он учуял в ее длинной взъерошенной шерсти и вокруг тяжело дышащей пасти. Иногда Мосса, обнюхав Пийтсу со всех сторон, садилась возле нее и принималась тихонько скулить. Однажды Атс услышал ее и спросил:

— Почему ты скулишь? Что с тобой?

Но Мосса, не обращая на него внимания, продолжала повизгивать.

— Разве Пийтсу не хочет сегодня с тобой играть? — не отставал от лисенка Атс и тут же пояснял — Пийтсу устала, Пийтсу хочет спать, она ходила далеко в лес. Но ты не грусти, дорогая Мосса. Если папа и Пийтсу еще когда-нибудь отправятся в лес, мы с тобой тоже туда пойдем. Вот только как я сниму твою цепь со стены?

Дело это было немаловажное: как снять цепь со скобы, вбитой в бревно? Атс долго ломал над этим голову. А сам стал приучать лису ходить на цепочке. Но Моссе не нравилось, что Атс держится за ее цепь. Она любила сама перебегать с места на место, так что цепочка звенела на весь двор.

Однажды отец увидел, как Атс возится с цепью, и, рассердившись, сказал ему:

— Оставь цепочку в покое, парень!

— Так я же ничего плохого не делаю, я только хочу научить Моссу ходить на цепи, — оправдывался Атс.

Очевидно, ответ был такой, как надо, потому что отец больше не стал выговаривать Атсу, он подошел к нему и спросил:

— Значит, ты думаешь, что лисенок будет ходить на цепи, как собака?

— Я хотел научить его, но видишь, он не ходит, упирается, — проворчал Атс и подергал за цепочку.

— Так ты делаешь ему больно, — сказал отец. — Давай-ка цепь сюда, я сам попробую.

Теперь отец сам стал возиться с Моссой. Однако и у него дело не пошло. Наконец мама тоже подошла посмотреть, что мужики — так она их называла — делают с бедным лисенком. И сразу поняла, что не мужики что-то с ним делают, а он с ними: чего они только не придумывали, чтобы заставить его сдвинуться с места. И Пийтсу, конечно, тоже была тут как тут, она помогала мужикам советом, прыгала и визжала, как будто вся эта история невесть как смешила и радовала ее. Хорошей забавой казалось это и всем остальным, только лиса оставалась печальной и даже начинала сердиться — того и гляди, вцепится в руку того, кто посмеет дотронуться до нее. Даже своего закадычного друга Пийтсу она сейчас ненавидела и скалила свои белые зубы.

— Так из этого ничего не получится, — промолвила наконец мама, — предоставьте дело мне, я сама попытаюсь ее научить, когда принесу ей поесть.

Лисенка оставили в покое. Но Атса по-прежнему мучил все тот же вопрос, и он спросил у отца:

— Если мама научит лисенка ходить на цепи, ты возьмешь его в лес?

— Там видно будет, — ответил отец.

— А как ты снимешь цепь Со стены? — продолжал допытываться мальчик, потому что это и было самое главное.

— Ну уж как-нибудь справлюсь, — неопределенно ответил отец.

— Наверно, вытащишь скобу из стены? — спросил Атс.

— Зачем же сразу скобу вытаскивать? — в свою очередь спросил отец.

— Значит, разобьешь одно звено в цепочке? — расспрашивал мальчик.

— Незачем его сразу разбивать, — ответил отец уклончиво.

— Что же ты тогда сделаешь? — не отставал мальчик.

— Видно будет, когда до дела дойдет, — проговорил отец, — Чего нам раньше времени голову ломать, может, лиса и не захочет ходить на цепи, вот и все разговоры ни к чему.

— Она непременно захочет, — уверял мальчик и опять стал приставать к отцу, чтобы тот сказал, как он будет снимать цепь со стены.

Но отец будто замок на рот повесил, и Атс так и не узнал его тайны. Наверно, поэтому ночью ему приснился странный сон: лиса послушно ходила на цепи, но никто не умел снять цепь со стены — ни мама, ни папа, ни он сам, Атс. Тут подошли какие-то чужие люди, поглядели, посовещались и, качая головами, ушли. Последним пришел какой-то маленький старичок — с длинной черной бородой, весь лохматый и даже немного похожий на Пийтсу. Он тоже рассматривал цепь, придумывал разные способы, как снять ее со стены, и наконец сказал отцу так четко и ясно, что даже Атс услышал: «Придется сломать дом».

Отцу это предложение, очевидно, показалось вполне разумным и естественным. Он подозвал маму и сказал ей так же четко и ясно: «Придется сломать дом».

Мама повторила эти слова Атсу, и тот очень обрадовался тому, что дом будут ломать: по крайней мере, он увидит тогда, как он сделан. И они все сообща принялись ломать дом. Но тут сон стал каким-то бессвязным, все смешалось, и так продолжалось до тех пор, пока дом или что-то другое с грохотом не обвалилось. Атсу стало так страшно, что он проснулся. Еще в полусне он услышал слова мамы: