Наш лисенок - Антон Таммсааре

— Зачем же ты уходишь со своей больной ногой так далеко, — сказала мама, — сидел бы лучше дома.

— Но нога ведь болит не так сильно, чтоб я совсем не мог ходить, — возразил Атс.

— Значит, когда надо идти домой, нога болит, а когда бежать из дома, здорова, — сказала мама.

Мальчик ничего не ответил на это, и они молча вошли в ворота. Но дворе Атс первым делом поспешил к лисенку и стал в щель рассказывать ему:

— Папа уже пошел в лавку! Вот увидишь, когда он вернется, он принесет тебе ошейник с пряжкой. Вороне не принесет, а тебе принесет. Это потому, что ты живой. Если бы ворона была жива, папа и ей тоже принес бы ремешок с пряжкой, а теперь не принесет, какой в этом толк. А скоро тебя выпустят из ящика. Где папа тебе место найдет, я еще не знаю, но ты не сомневайся, местечко он найдет такое, что и ты будешь довольна. Папа всегда говорит маме: «Будь довольна, пока душа в теле, положат в могилу, будет время грустить». Запомни это!

Скоро эти умные речи наскучили самому Атсу, а отец все не шел и не шел. Солнце уже повернуло в сторону леса и стало склоняться к макушкам деревьев, а об отце не было ни слуху ни духу. Два раза Атс украдкой выскальзывал за ворота и добегал до опушки леса, глянуть, не покажется ли он вдали, но всякий раз возвращался разочарованный: отца не было видно. И каждый раз с больным пальцем повторялась одна и та же история: по дороге из дома он не болел, как будто его и не было вовсе, зато на обратном пути мальчику приходилось ступать на пятку. Наконец терпенье Атса лопнуло. Он пошел к маме и, уже сердясь, сказал ей:

— Наверно, папа сегодня совсем не вернется домой!

— Вернется, — успокоила его мама, — солнце еще только-только начинает садиться.

— Вот увидишь, не вернется, — упрямо настаивал на своем Атс. — Если бы он хотел вернуться, давно уже был бы здесь.

И как раз в эту минуту скрипнула калитка, и когда Атс подбежал к окну, он увидел, что во двор входит отец.

— Папа идет, папа идет! — закричал Атс и стремглав выбежал во двор, как будто у него никогда не болел ни один палец. — Ты достал ошейник и пряжку? — выпалил он.

Отец равнодушно ответил:

— А как же иначе! За деньги все можно достать.

— Покажи, — стал упрашивать мальчик, ухватив отца за полу пиджака.

Но отец не хотел показывать и, отстранив сына, сказал:

— Да потерпи ты немножко. Вот поем, тогда и посмотрим, что из всего этого получится.

Для Атса слова отца прозвучали, как гром с ясного неба. Ему страшно было подумать, что придется ждать еще, пока папа стянет с ног сапоги, сменит воскресную одежду на будничную и сядет за стол обедать. Любое испытание он перенес бы легче, чем такое долгое ожидание. Лучше уж бегать с окровавленными пальцами, чем сидеть и смотреть, как папа спокойно, даже равнодушно занимается своими делами. И уж совсем невтерпеж стало ему, когда отец вынул из кармана какой-то сверток в желтой бумаге и положил его на подоконник. В свертке, несомненно, было все то, что так ждал Атс. Он подкрался к нему, потрогал его пальцем, чтобы почувствовать, что там лежит, завернутое в бумагу, но она зашуршала, кажется, только от одного его взгляда, и отец не оборачиваясь сказал:

— Атс, оставь сверток в покое!

Атс так и сделал и вышел из комнаты.

— Куда ты? — закричала мама ему вслед. — Иди есть, не то остынет!

Но Атс сделал вид, будто ничего не слышит или как будто у него такие неотложные дела, что он обязательно должен выйти из комнаты. У него были свои планы. Сверток лежал на подоконнике, окно было открыто. И Атс подумал: «Развернуть покупку на подоконнике я не смогу, папа услышит, как шуршит бумага. А вот если бы мне удалось через открытое окно стащить сверток и убежать с ним за угол дома, я смог бы открыть его и все хорошенько рассмотреть, ведь папа оттуда не услышит шуршания. А потом можно будет все снова завернуть в бумагу и через открытое окно положить на подоконник. Потом я вернусь в дом и сяду за стол, на душе у меня будет спокойно, и я с аппетитом поем».

Оттого-то Атс и стал глухим, когда мама звала его обедать. План его, как выяснилось, был рассчитан что надо и удался на славу: Атс схватил сверток с подоконника, унес его за угол дома, открыл и обследовал содержимое. По, к своему удивлению, обнаружил в нем множество вещей, не имевших никакого отношения к ошейнику: какие-то медные гвозди и шурупчики, пара крючков и скобок. Была еще полоска кожи, свернутая в трубочку, а ошейника не было. Не было и золотистой медной пряжки. У Атса даже сердце екнуло: неужели папа забыл об ошейнике или не нашел в лавке ничего подходящего? Ну конечно, в лавке не было ничего такого, из чего можно сделать лисенку ошейник. Да и в самом деле, с какой стати торговать такими вещами, раз ни у кого нет лисенка. Ни у кого! Только у них, да и то лишь потому, что сгорел молодой сосняк. Папа очень жалеет лес, каждый день горюет о нем, но зато теперь у них есть лисенок. Из лисьей шкуры когда-нибудь получится хорошая теплая шапка или воротник на шубу, говорит папа. У других лес не горел, вот у них и нет лисенка.

Так рассуждал Атс сам с собой, направляясь в комнату, потому что мама опять позвала его обедать. Но когда мальчик садился за стол, на сердце у него было тяжелее прежнего. Раньше он сгорал от любопытства и ожидания, теперь же чувствовал одно только разочарование: ведь в свертке не было ни ошейника, ни пряжки, только какие-то бесполезные медяшки, от которых Атсу было ни холодно ни жарко.

Но после обеда дело обернулось и того хуже. Теперь папа в свою очередь взял сверток и развернул его. Почему-то он первым делом стал пересчитывать свои гвоздики и винтики и выяснил, что двух не хватает. Он снова пересчитал их, но чего не было, того не было.

— Что за чепуха, — бормотал он себе под нос, — ведь я сам пересчитывал винтики и собственными руками завернул в бумагу, чтобы они не затерялись, а теперь двух не хватает.

Он встал со стула, подошел к своей одежде и проверил карманы. Но в карманах их тоже не оказалось. Тогда он внимательно осмотрел пол, сдвинув с места стулья, но и на полу ничего не нашел.

— Прямо обман зрения какой-то! — воскликнул отец. — Чудеса, да и только! Сам считал, сам завернул в бумагу, бумага цела, карманы целы, бумагу не разворачивал, из кармана не вынимал, а винтики исчезли, как будто их корова слизнула.

— Что ты там ищешь? — спросила мама из кухни.

— Два медных винтика потерял, нигде найти не могу, — ответил отец.

— Может, ты забыл и не взял их столько, сколько думаешь, — сказала мама.

— Да нет, я на бумаге записал, сколько взял, — проговорил отец.

— Куда же они девались в таком случае? — удивилась теперь и мама, входя из кухни в комнату.

Но уже на пороге ей бросилось в глаза странное обстоятельство: дверь во вторую комнату была слегка приотворена, и в узкую щель выглядывал чей-то испуганный глаз. Заметив мамин взгляд, испуганный глаз тотчас исчез. Все это показалось маме подозрительным.

— Послушай, Атс, ты не лазил в отцовский сверток? — воскликнула она.

— Нет, не лазил, — ответил мальчик каким-то странным голосом и в подтверждение своих слов добавил: — Ведь я и не мог, до обеда я был во дворе.

Вот эти-то слова и навели маму на верную мысль: не для того ли Атс и вышел во двор, чтобы стащить сверток через открытое окно. Она спросила у отца:

— А ты не заметил, твои винтики лежали в том же порядке, как ты их в лавке уложил?

Отец недоуменно взглянул на маму и сказал:

— В самом деле, бумага была свернута иначе, чем я ее складывал. Кто же это мог сделать?.. — Отец подумал и позвал: — Атс, поди-ка сюда!

Но Атса и след простыл. Отец снова позвал его, на этот раз громче, но и теперь никто не отозвался. Мама пошла во вторую комнату за сыном, но, входя, увидела, что мальчик успел вылезть в окно и бежит в лес — его фигурка мелькала на опушке между деревьями. Мама подбежала к открытому окну и закричала во весь голос:

— Атс! Атс! Куда бежишь, тебя отец зовет!

Услышав свое имя, мальчик остановился как вкопанный.

— Возвращайся немедленно! — приказала мать и, когда мальчик подошел к окну, спросила: — Это ты трогал папин сверток? Ну вот, а теперь у папы пропали два винтика. Куда ты их подевал? Что с ними сделал?

— Ничего я с ними не делал, — отпирался Атс.

— Так куда же они девались? — допытывалась мать.

— Не знаю, — стоял на своем мальчик.

— Ты должен знать, — настаивала мама. — Признайся лучше, куда ты их подевал, не то это добром не кончится.

— Не брал я их вовсе, я только посмотрел на них, а потом снова завернул в бумагу, — признался наконец Атс.

— Если бы ты положил их обратно, они так бы в бумаге и лежали, а папа говорит, что их там нет.

— Не брал я их, — упорствовал Атс.

— Приведи-ка сына сюда, я погляжу, найдутся винтики или нет! — крикнул отец маме, и Атсу пришлось лезть обратно в окно, чтобы предстать перед отцом; он и до того уже чуть не плакал, а теперь слезы сами полились из глаз.