Седьмое лето - Евгений Пузыревский

Но пока их время ещё не пришло.

Поминки, заказанные в заводской столовой, проходили по стандартной схеме, «Отче наш» перед усаживанием за стол, трапеза простая, без излишков («Чтоб не отвлекать от процесса») из зерновых и мучных, одинаковые маски на лицах и воспоминания о праведных делах двух усопших.

К счастью, такие мероприятия случаются не часто, а, за редким исключением, именно с такой периодичностью, которая необходима человеку – «Чтоб не расслаблялся». Но есть такая закономерность, что всегда, независимо от количества пришедших, обязательно кто-либо найдётся (чаще всего женского пола), кто разбирается во всех тонкостях процедуры – рассадит по нужным местам, объяснит, что можно делать, а что нельзя, как себя вести, как и о чём говорить, как пить, какие носовые платки дарить и так далее и тому подобное. Что бы мы делали, без таких «кто-либо»? Даже в последний путь нормально проводить не смогли бы…

Несмотря на сильную холодину, Марина пошла домой пешком.

Надо подумать, надо просто напросто подумать. Попытаться, не подсознательно, попробовать себя оправдать, смыть угрызения в том, что не досмотрела, не углядела, недоследила. А ведь всё могло быть по-другому. Или не могло? Может бесполезно пытаться извернуться, помешать, обмануть, растянуть жизненные отрезки, выделенные неизвестно кем, да и собственно неизвестно для чего. Вдруг действительно существует загробная сторона и там прекрасно, счастливо, идеально, а мы изо всех сил цепляемся за наше сиюминутное.

А может, есть и Бог?

Он нам намекает, подталкивает, помогает оторваться от земных корней, являющимися вегетативными органами высшей формы растения существования материи, что оплетают тела человеческие, разум и душу. Он проводник, дающий неосязаемый путь между тем и этим, между явным и эфемерным. В ответ, получающий лишь угрозы, обвинения, прошения, требования, слёзы, смех, злорадство и далее по списку.

«Атеист: «Я не верю, что бог существует»

Агностик: «Я не знаю, существует бог или нет»

Игностик: «Я не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите «Бог существует»»» [10]

Марина шла домой, «на автомате» передвигая свои толстые ноги, неся своё огромное тело по городским улицам, где ещё недавно гуляла с младшей Леной и, пытаясь упорядочить ход своих мыслей, что лихорадочно носились от одного к другому.

Холодно.

Человек универсально существо, способное переносить любые внешние явления, в том числе и очень низкую температуру. Единственная часть тела (в количестве двух штук) которая мёрзнет по-разному – это ноги. Если брать сверху вниз, то их можно поделить на три части:

Первая – от паха до колена. Бедро начинает, как бы распухать, но при этом становится твёрдым и бесчувственным. Лицевая часть упирается в джинсы (брюки, колготки и т. п.) образуя с ними одно целое, словно прирастает к искусственной материи, обмениваясь молекулами. Тыловая же наоборот, куда-то пропадает и остаётся неощущаемой.

Вторая – от колена до лодыжки. Она приносит самые странные и необычные ощущения. Такое чувство, что с голени подчистую срезали всё мясо, оставив только белоснежную кость, которая, при соприкосновении с одеждой, посылает в мозг непрекращающиеся ноющие сигналы.

Третья – то, что осталось. Стопам достаётся больше всех, а если точнее, то только пальцам. Уж они то, маленькие и беззащитные, первые в очереди на обморожение, за исключением разве что носа и ушей, но те к ногам ни какого отношения не имеют, так что в данном хит параде, им места нет.

Всё вышеперечисленное, усугубленное излишней массой тела, Марина, в полной мере, испытала на себе.

Зайдя домой, она почувствовала сильную усталость, прогрессирующую с каждой минутой. Выпила горячий чай и несколько, полагающихся в таких случаях таблеток.

Не помогло.

Значит, остаётся только одно – сон, уж он-то издавна известный лекарь. Разделась, легла, провалилась.

На двадцать шесть часов.

«Девять пятнадцать»

Тишина.

Павлик либо спит, либо играет где-то вне дома.

Марина тяжело села на кровати и увидела на правом бедре чёрное пятно. Легонько дотронулась – больно. Подошла к зеркалу и осмотрела тело – ничего, всё как прежде. Оделась и, немного прихрамывая, отправилась на кухню готовить завтрак.

С улицы вернулся сын и начал весело рассказывать, размахивая руками, как уже почти научился с разбега прыгать далеко в сугроб и что скоро, всего через неделю упорных тренировок, он сможет победить на соревнованиях чемпиона мира, в этом опасном спорте, который специально придумали не для слабаков.

Мать, слушала, улыбаясь и нарезая картошку.

Затем Павлик, высказав самое главное, спросил, почему она спала так долго, и почему на кухне был такой беспорядок, который он, как порядочный и ответственный мальчик, разбирал полдня, вместо того, чтоб заняться более важными делами.

На этих словах Марина вспомнила про недоеных/некормленых коз, наказала говоруну дорезать за неё, быстро оделась и побежала в конюшню.

Вернувшись через двадцать минут, она продолжила готовку пищи, параллельно разучивая с Павликом, по памяти, остатки, начатого пару дней назад, стихотворения Хармса:

«Самовар Иван Иваныч!На столе Иван Иваныч!Золотой Иван Иваныч!

Кипяточку не даёт,Опоздавшим не даёт,Лежебокам не даёт»[11]

На следующее утро чёрное пятно на бедре стало больше.

19

Дверь в предбанник была открыта.

Тот, кто привык находиться один, играть по пустым и заброшенным домам, видевший за свою жизнь (в сознательном возрасте) всего пять человек и уверенный в том, что других в ней нет, и не будет – испугался.

Там кто-то есть!

Павлик взял в руки литовку, которую заметил по пути от ворот, и, выставив её вперёд, при этом стараясь не порезаться сам, вошел в баню.

Никого.

Банные принадлежности валялись на полу, везде, занесённая с улицы грязь, куски различного хлама, в углу засохшая кровь.

Это точно не человек, он бы не стал так свинячить.

Приученный к чистоплотности и порядку, Павлик был уверен, что и в остальном мире живут точно по таким же правилам и нормам.

Как же он ошибался.

Но именно в этом случае, оказался прав. В бане похозяйничал не представитель рода людского, а какое-то крупное животное и судя по следам крови – хищник. Что ему тут понадобилось? Может, перезимовало? Странно – лесные же обычно боятся выходить из своего древесного дома. По крайней мере, так говорил папа.

А папа всегда прав.

Надо соображать быстрее – новый банный хозяин может вернуться в любое время.

Павлик снял висевший на стене сушенный берёзовый веник, вымел из помещения весь мусор и собрал в одну кучу валяющиеся тазы с вехотками.

В ситуации нехватки времени – это довольно таки бесполезное занятие, но он не смог себе позволить, оставить маму среди беспорядка.

Следующее действие – второй за сегодня порог. Но, в отличие от первого, его нужно было отковырять аккуратно, чтоб потом приделать обратно, ведь в щель под дверью может залезть кто-нибудь из маленькой живности. За инструментом идти не вариант (почему не подумал сразу его взять?) так что надо обходиться подручными средствами.

Обследовав двор и не найдя ничего более подходящего чем полено, Павлик стал им отстукивать прибитую к полу деревяшку.

С одной стороны, с другой.

С одной стороны, с другой.

Постепенно, усиленно сопротивляясь, она всё же, вместе с гвоздями, была отделена и отложена в сторону.

Далее мальчуган взялся за тележку и, толкая, завёз в предбанник. Затем, присел под её ручкой, в которую упёрся руками, напряг ноги и стал выпрямляться, наклоняя средство перевозки.

Мёртвая толстая женщина потихоньку поползла по диагонали в сторону пола. Голова, шея, плечи, грудь, живот… и вдруг застряла.

Сын уже стоял, выпрямившись в полный рост, сжимая, от натуги свои молочные зубы.

Угол уже был максимальный, выше не поднять.

Павлик опустил тележку в прежнее состояние, пролез под ней между колёсами и свисающими руками, взялся за маму и потянул.

Бесполезно – силы, несоизмеримые с весом поставленной задачи, явно не предназначались к такому уровню нагрузки.

Упорство – наше всё.

Просунув руки под Маринины подмышки, и упёршись ногами в борт тележки, он стал раскачиваться вправо-влево, потихоньку распрямляя колени.

Тело поддалось.

Тут, произошло то, что в принципе является предсказуемым, но, для неопытного в таких делах Павлика, совершенно неожиданным – мама, подчиняясь законам физики, полетела вниз, подминая под собой сына.

И началась истерия, в лучших традициях больных, изучаемых доктором Жан-Мартеном Шарко.

Мальчик, придавленный огромной мёртвой горой, кричал, ревел, смеялся, хрипел, метался, размахивая не прижатыми конечностями. Ему вдруг стало душно, воздух отказывался проникать в легкие, и оставалось, только беззвучно открывать/ закрывать рот, пытаясь нормализовать газообмен между организмом и окружающей средой. Голова поплыла, зрение помутнело, сознание начало медленно проваливаться.