Утро нового года - Сергей Черепанов

И покосился на мать. Нагроможденные спереди корзины заслоняли ей дорогу, степное приволье, дымчатый, в мареве, горизонт. Да она и не глядела туда.

Свои труды и заботы Марфа Васильевна строго разграничивала. Не кончив одного дела, не начинала другого. Теперь вот, слава богу, вовремя и выгодно сбыла овощи, не попортила, малой крохи не выбросила. А скоро вишня поспеет, смородина, малина, ранет. Не ахти как много наберется, не возами, а ведрами, но зато по двойной цене. Трудов меньше, а денег больше. Не зря сказано: кто вперед успел, тот шанежку съел, а опоздал, так воду хлебал! Пока горторг раскачается и цену собьет, к тому времени выручка будет в кармане лежать. Вот и премудрость вся…

Тут Марфа Васильевна с присущей ей резкостью критикнула горторговских начальников. Для личного интереса, несомненно, полный простор и воля, когда продавцы в магазинах мух считают, либо в пору, когда от очередей стены трещат. Народищу-то в городе! Каждый покушать хочет. Попробуй-ко, всех насыть! А начальники всякие водятся. Один зада от стула не оторвет, через бумажки торговлей командует. Туда бумажку, сюда бумажку, а товар-то жди-пожди. Другой мастер возле огонька лапки погреть. Третий шебутной, говорливый, но неуправный. Пока товар с базы вывезет, разложит для продажи, половину сгноит. К примеру, взять помидоры. Разве станет этакая нежная овощь ждать? Ну, день пождет, два, а потом ее и даром не надо. И все потому — не своим торгуют, казенным. Казенного, выходит, не жаль! Государство богатое, вроде от их убытков не поморщится. Непорядок, это уж точно, что непорядок!

На сегодня дел еще невпроворот. Успеть хоть мало-помалу позавтракать и опять в хомут. В чулане лежит нестиранное белье. Надо побывать у Баландина: не даром же его кислушкой потчевала. Обещал десять листов кровельного железа «достать», — надо кровлю чинить. Да вот еще, как бы, случаем, не запамятовать: в промтоварном магазине успеть очередь занять за шерстяными платками. И еще забота: ближе к вечеру ведра на коромысло и — к Лепарде в столовую за кухонным сбросом для хряка. Прожорливый стал хряк-то: на день двух ведер сбросов не хватает. Ну, слава богу, зато растет, как на дрожжах. К Октябрьскому празднику можно будет продавать. Откормила, отпоила без затрат. Не сплоховать бы: погода на праздники бывает неустойчивая. Забьешь, а вдруг оттепель. Пожалуй, выгоднее продать живым весом, тогда и мяснику за разруб не надо платить. А Лепарда-то дура ленивая! Иная на ее месте завела бы при столовой свой откормочный пункт…

Выходит, нет у нее, у Марфы Васильевны, за весь белый день ни минутки свободной. А замениться некем. Теперь приспичила еще беда: Корней! Не следовало его отпускать из дому. Мог, и не выезжая, сдать за последний курс. Так сплоховала и отпустила. Пожил в чужом месте год, насмотрелся, чего не требуется, и голос начал повышать, перечить. Либо это опять его та девка, Земцова, с ума сводит? Парень красивый, видный, а привязался к пигалице. Хвати, так этой ночью с ней где-то шлялся. Пришел недовольный. Ох, не доведет она его до добра! Не то какая-нибудь вольная зауздает. Ребеночка подкинет, нагулянного не с ним, а с другим, и скажет: женись! Коли запротивится, может еще припугнуть: бери в дом, не то в озеро кинусь! Не устоит, приведет. Лучше, поди-ко, не ждать, а женить его, пока не поздно. Кстати, невеста есть на примете…

На том и поставила точку: женить!

Дома, когда Корней почистил и поставил мотоцикл в гараж, Марфа Васильевна предложила определенно:

— Теперича, сынок, побывай в заводе, определись на должность и хватит тебе холостяжничать. Пора мне помощницу дать.

Это приказание сначала удивило его, потом развеселило:

— Я хоть сейчас готов.

— Обожди, не торопись. Мне твою прынцессу даром не надо.

— А на другую смотреть не буду.

— Пошто не будешь-то? — ласково, но каменно произнесла Марфа Васильевна. — Товар купим справный, не лежалый. Сдобную-то кралечку, что на базаре ко мне подходила, видал? Вот на ней и женю!

Корней захохотал.

Завтракать они собрались поздно, когда жаром пылали окна. Сидели втроем на веранде, доедали оставшиеся после гулянки пельмени. Не смотрели друг на друга. Назар Семенович, давясь, нерешительно покашливал в кулак.

— Ох, господи, — наскоро покончив с едой и выходя из-за стола, вздохнула удовлетворенно Марфа Васильевна, — напоил, напитал, никто не видал!

— Я видал, — пошутил Корней.

— Уж ты-то увидишь! — язвительно сказала Марфа Васильевна. — Тебя, дурачка, любая обкрутит. Поманит пальчиком, а ты и рад. Да разве можно всем и каждому верить? У девок на уме черт ногу сломал. Один хахаль за порог, а другой уже на пороге. Вот, небось, твоя прынцесса клянется-божится, без тебя тут от тоски сохла. Стала бы она год ждать! Как, бывало, ни повстречаешь, ручка калачиком то с Яшкой, то еще с кем-нибудь. Родителей-то нету, приглядеть некому. Шаляй-валяй туды да сюды! Срамота одна.

— А может, по общественной работе? — загоревшись, но еще не веря, спросил Корней. — Не клевещи, мама!

— Не знаю, по общественной ли? А мне клеветать нет резону! Не захочу, к себе во двор не пущу! Тебя, дурачка, жалко. Пока ты возле нее крутишься, Яшка свое возьмет. Не ахти красавец, зато поученей тебя, половчей и партейный. Ей с ним, поди-ко, куда проще: станут вместе на верхи пробиваться. А у нас она чего забыла? У нас ведь робить надо…

Тоня однажды спрашивала, почему это живут два товарища в одном переулке, работают на одном заводе, даже в школе сидели на одной парте, а вот настоящей дружбы у них нет, оба не схожие.

Тогда Корней объяснил это просто: дескать, не единым хлебом питались. Имел он в виду, конечно, не хлеб, а ту сторону материальной жизни, которая будто бы развивает способность приспосабливаться. Незадолго перед этим он прочитал кое-что у Дарвина. Впрочем, доказать Тоне, как и для чего «приспосабливается» Яков, он так и не мог.

— А мне кажется, — сказала Тоня, — идут по дороге двое, один из них шагает быстро, круто, у него до цели долгий и трудный путь, а другой топает за ним вразвалочку, ему спешить некуда.

Действительно, он, Корней, никуда не спешил, для него многое было уже создано руками матери, — «фундамент жизни», как утверждала Марфа Васильевна, — и лишь бы он, сын, продолжал его надстраивать и не тратил времени попусту.

Окончив вместе с Яковом косогорскую неполную среднюю школу, Корней сделал передышку. Она затянулась почти на пять лет. Между тем, многие косогорские парни, его одногодки, поразбрелись: одни в техникумы, другие на стройки и на большие заводы, иные успели жениться и уже растили ребятишек. Яков два года подряд, работая на заводе, ездил в городскую среднюю школу, получил аттестат зрелости и, опять-таки, не остановился, махнул дальше, в институт. Однако же ни одному бывшему однокашнику Корней не завидовал, а только Якову, потому что по нему измерял самого себя.

— Да уж, у нас робить надо, горба не жалеть, — повторила Марфа Васильевна с некоторым даже достоинством, — бегать по чужим делам и хлопотам недосуг. Ты полагаешь, твоя пташечка об этом не соображает? Уж как бы не так! Иначе тебя давненько обула бы! Ты ведь увалень. Ей-богу! Кто ж тебя разберет, в кого ты такой уродился? Схватился за один подол и никак тебя от него не оторвешь.

— Ты несправедлива к ней, — осторожно сказал Корней. — Конечно, Яшка меня обогнал, пока я тут с домашними делами чухался, но переманить Тоньку ему не удастся.

— Ишь ты, какой уверенный!

— Я все же на ней женюсь…

— Без спросу? Убегом, что ли? Прежде девок убегом брали, а теперь, выходит, девки парней воруют. Ну, и убегай! Пес с тобой! Голышом. В чем есть! От меня подмоги не жди. Я подожду, пока ты с ней натешишься и обратно домой запросишься.

— Может, не попрошусь.

— Так я сама все, чего нажила, промотаю. Под старость хоть поживу и погляжу, на чем свет держится.

— Неужели я без твоего наследства не сумею сам на ноги подняться?

— Не подымешься. На корню засохнешь. Вот деньги-то все клянут, а без них ходу нет.

— Только для меня.

— И вообще!

— Кабы только в деньгах было счастье!

— А еще в чем?

— Я бы, пожалуй, променял все наше добро на что-нибудь другое, например, с Яшкой поменялся бы!

— Вот уж нашел добро! — принимаясь мыть грязную посуду, спокойно заметила Марфа Васильевна. — Есть, поди-ко, чему позавидовать. Ни себе, ни в себе. Разве только, бог даст, в начальники выбьется. Так в начальники-то и тебе путь не заказан.

— В его жизни содержание заложено, а что в моей?

Это вырвалось как-то само собой. Марфа Васильевна притопнула кованым каблуком. Чтобы избежать грозу, Корней вышел во двор, взял лопату и принялся чистить сад.

В сорок третьем году весной Яшка Кравчун убежал из дому на фронт. Парнишка он был разбитной, не трусливый, и солдаты, следовавшие в эшелонах на запад, охотно отдавали ему краюхи хлеба, кормили армейской кашей, нередко совали в карманы завернутые в обрывки газет обвалянные махоркой кусочки пайкового сахара. Начальство не раз отправляло его назад, в тыл, но он упорно прорывался к переднему краю.