Из тьмы и сени смертной - Константин Калашников

Слышались, сквозь крупный частый дождь хлопков, возгласы: «Нет, ты только послушай!», «Ай да Илюша!», «Ну, артист будет!». Они доносились до его слуха как сквозь туман. Но краем глаза он заметил и внимательный взгляд Машиных зеленых глаз – ей в тот момент говорил что-то на ухо, улыбаясь, самодовольный Аркадий.

– Всех просим за стол! – Внятный, давно ожидаемый призыв прозвучал как нельзя кстати – поросенок на блюде торжественно проплыл в столовую.

Детский стол был приставлен углом к взрослому по торцовой стороне, так что сидели хотя и вместе, но и чуть порознь. Стрелки стенных часов приближались к двенадцати, радостное оживление нарастало. Но вот захлопали пробки шампанского, которое, ради такого случая, налили и молодежи – пока что провожали старый год. И общий разговор о делах прошедших, и новогодние закуски, кочевавшие по столам, и тосты – немудрящие, теплые, добрые – легко объединяли всех. А когда пробило двенадцать и заиграл гимн, все бросились чокаться, со звоном бокалов забылись старые волнения – страна входила в новый, пятьдесят четвертый год, и целая ночь веселья была впереди!

Илья, сидевший между Машей и Лизой, коснулся и рюмки Аркадия – с его существованием он почти примирился. Настолько, что не заметил тонкой усмешки на изогнутых губах, когда тот поздравил Илью с «поэтическим дебютом». Музыкальный юноша был слегка уязвлен тем, что не нашлось ему места за «взрослым» столом, но и бунтовать не было причины. Зато Ольга Николаевна, опередив пластиночную музыку, едва инерция новогодних тостов ослабела, пошла к инструменту, и вот уже упругие волны штраусовского вальса, да еще с вокалом, которым она, по долгу службы, неплохо владела, несутся из Илюшиной комнаты. Ее чуть просевшее контральто уверенно выводит: «Наполним бокалы на нашем столе, чтоб солнце играло в резном хрустале», что было, признаться, как нельзя более уместно.

Аркадий и тут оказался на высоте – умелый танцор, он подхватил Марию, они уверенно закружились на свободном пятачке рядом со столами. Кто-то отправился к исполнительнице; несколько мужчин, покинутых на время женами, затеяли жаркий спор о делах фронтовых – было им что вспомнить!

Лиза спросила Илью:

– Ты вальс танцуешь? Пользуйся случаем, живая музыка!

Но ни вальса, ни фоксов или танго он не умел, не готов он был к такому обороту. Между тем Штраус был спет и станцован, и отец Ильи, как он частенько делал на встречах с друзьями, поставил пластинку с песней Карельского фронта «В белых просторах», добавил звук радиолы, а Ольга Николаевна – вот уж где пригодился ее талант! – сразу схватив мелодию и аккомпанемент, тут же подыграла.

У Ильи, на много лет, так и осталась в памяти картина – стоят, обнявшись за плечи, отец с друзьями и поют хором:

Кружится, кружится, кружится вьюга над нами,Стынет над нами полярная белая мгла… —

женщины – все молодые, одна красивее другой – им подпевают, а из столовой несется мощный хор фронтового ансамбля, и кажется, что это – один хор, только по чистой случайности разнесенный в пространстве. Шары на елке отливают серебром, золотом, красным и синим, празднично горят гирлянды, люстра потушена, только слабо рассеивает свет повернутая к стене лампа на пианино. Заманчивый еловый дух идет по комнате, дети взрослым тихонько вторят, стараясь не отстать – им слова не так знакомы. Вот кто-то зажег бенгальские огни, детские и женские лица по-новому подсветились, стали загадочней, но все – милые, радостные.

Ольгу Николаевну, так славно поддержавшую веселье, позвали вниз – она и там была нарасхват. Лизе тоже было пора, незаметно исчез и Аркадий.

Радиола заиграла танго. Маша просто, не терпящим возражений жестом взяла Илью за руку, положила ее себе на талию и повела в танце. Илья приноровился, поймал шаг и для первого раза совсем недурно изобразил что-то похожее на танго. Мария, знавшая с десяток фигур, одобрительно кивала в такт его первым шагам. Все это происходило в его комнате – остатки взрослой компании сидели в столовой, где возобновились новогодние тосты. Дети, жившие по соседству, благополучно разошлись по домам, так что был у них – Марии с Ильей – если и не «вальс при свечах», то, по крайней мере, «танго при гирляндах». Сквозь тонкую ткань, не совсем правильно положив руку, чувствовал Илья гибкую спину Марии, ловил ее взгляд, в котором нет-нет да проскальзывал ребенок, но всплывала и женщина, да не одна – целый букет переменчивых ликов являлся его взору, чему весьма способствовало коварное освещение. Много ли надо подростку, который вот так вот, «по-настоящему», танцевал впервые в жизни. Умолчим о том, какие чудные фантазии посещали его на протяжении долгих зимних ночей, и вернемся к реальностям ночи новогодней.

Спросившись у взрослых, выходят они «обновить год» в подсвеченную праздничными окнами морозную темноту двора. С высокого берега смотрят на белую ленту реки и черный лес за ней. Воздух чистый, пустынно, только вдалеке какое-то движение и радостные голоса. Кто-то неподалеку – да не видно откуда – пускает ракеты, белая, красная, зеленая чередовались наугад.

Мария предлагает:

– Загадаем желание? Если зеленая – желание сбудется, красная – нет, белая – может быть!

Бог его знает, что там она загадала, но в желаниях Ильи разобраться было куда как проще. Ракета взлетела белая…

– Ну, так даже интересней. Я знаю, что ты уезжаешь. На юг куда-то, надолго. Может, насовсем? Вот видишь, потому и ракета белая. Ничего не ясно, все – может быть! А может и не быть…

Когда возвращались, Илья не пошел напрямик. Желая побыть с Марией подольше, он повел ее кружным путем, мимо новых, недостроенных еще домов. Массивное здание для новых жителей, скрытое отчасти лесами, исподволь обретало свои настоящие черты. Были в нем и размах, и претензия – помпезное строение с колоннами подавляло и, казалось, таило в себе непонятную угрозу его дому, его миру, такому родному и привычному. Грядущая власть осторожно, но быстро прибирала страну к рукам, готовилась к реваншу и в его до последнего камня знакомом дворе. Он еще не забыл ни здорового жара после вечерних штурмов снежных крепостей, ни прохладных, пустых первомайских песочниц, ни зеленого склона холма с желтыми одуванчиками, где стояла заброшенная церквушка – на нее быстро, мелко крестилась выводившая его во двор тетя Лина, ни утренней дороги через арку, ведущую в школу, куда отец провожал его, по занесенной снегом наледи, ноябрьским утром, на первую в жизни контрольную. Великая эпоха, порождением которой был и он, Илья, давала первую трещину, как лед на реке в дни неурочной оттепели. Это был почти неуловимый, но внятный для чуткого уха знак – приходил черед уйти и ей, ее людям, героям, идеалам, всему строю жизни. Великий Обыватель через десятилетия должен был овладеть миром – ЕГО миром. И пусть этот новый враг не вошел, не вполз еще в его дом, пусть пока в маске, но он уже стоял у ворот!

Мария взглянула в сторону помпезного серого нароста – наверное, по-своему схватила ту же мысль. Была она тоже ведь плоть от плоти той же великой – Великой, что бы там ни говорили, эпохи!

Николай Георгиевич дожидался Машу. Прощание было скорым, но теплым, с ноткой горечи от неизбежного, близкого теперь расставания. Легкий поцелуй в щеку был наградой Илье, а еле заметный след от спички на ее верхней губе – напоминанием о чудесном вечере, об отлетевшей в страну воспоминаний лезгинке.

Какие-то неопределенные, сладкие мечтания не оставляли Илью в ту ночь при так и не потушенных гирляндах. Он то кружился в вальсе с Марией, то пел – солистом впереди огромного хора – песни военных лет, то читал с эстрады стихи, а Мария с Лизой сидели в первом ряду, и гром аплодисментов был ему наградой.

Прошел Новый год. Долго стоявшая елка наконец начала осыпаться, лишилась всех игрушек и в один из вечеров с почетом была вынесена во двор. Игрушки были убраны в картонки и заняли выжидательную позицию в столовой – ведь ясно было, что отъезд в далекий южный край неминуем.

Чтобы достойно завершить отношения добрых соседей, было куплено четыре билета на «Спящую красавицу» в Большой, из них два – для Лизы. Но, как это уже было, в последний день она заболела, билеты чуть не пропали. Да вернулась со школьных каникул Мария, в минуту подменила подругу – пошла на балет со своим дедом. По крайней мере, должна была пойти.

Илья узнал об этом два часа назад, он сам все делал в некоторой спешке, вот и с Лекой встретился уже в метро. Очутившись в зале, тут же стал высматривать их – билеты были в разных местах. Марии не было нигде – впрочем, ожидать можно было всего, это было так похоже на его непредсказуемую знакомую.

Отзвучала увертюра. Пробежал ветерок от занавеса, пахнуло запахом декораций, долетел до слуха слабый стук балетных туфель о деревянную сцену. Дирижер ворожил над пультом. Мерцала в темноте позолота бенуара, кто-то, согнувшись, быстро шел между рядами. Илья еще раз оглянулся, но заметил лишь отраженный свет на внимательных, слегка напряженных в ожидании волшебного зрелища лицах да чуть заметное движение в полутьме зала.