Обида, прощение, жизнь. Новелла о женщине - Дарья Третьякова

Обида, прощение, жизнь

Новелла о женщине

Дарья Третьякова

Иллюстратор Дарья Третьякова

© Дарья Третьякова, 2017

© Дарья Третьякова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-7510-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи являются вымышленными. Любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

(От автора)

Часть 1. Ребенок

1

Когда-то давно я хотела быть, как мама. Ведь все то, что мы видим в семье в нашем детстве кажется нормальным, правильным и прекрасным. Хочется подражать взрослым, поскорее вырасти. Будучи ребенком, засыпая, ты не боишься, что завтра произойдет что-то плохое. Ты видишь одну и ту же картину изо дня в день, и это и есть твой сказочный мир. Нерушимый уголок, где все подвластно старшим, где они всегда знают верный путь. Грязный халат твой матери, мытье раз в неделю или перед утренником, неубранное с пола кошачье дерьмо, суп из пакетика, сладости, от которых сутки язык синего цвета – все это было естественным и не смущало ребенка.

Взрослые вели свой образ жизни. Уклад в семье был у каждого свой тогда. И дети были у всех разные, но под стать своим родителям. Одна мамина подруга долгие годы терпела избиения своего мужа. Постоянные синяки, жалобы – это я, будучи ребенком, слышала через день на очередной кухонной посиделке взрослых. В иные дни, когда побоев не было, она рассказывала о страстных примирениях и о счастливой женской судьбе.

Как-то летней ночью я проснулась от стука в железную дверь нашей квартиры. На пороге стояла тетя Таня. Маленький рост, плохая кожа, полнота. Все лицо и руки были в крови. Не трудно догадаться, что все это старания ее муженька. Как выяснилось, он порезал ее ножом. Жила тетя Таня в общежитии, в тридцати минутах ходьбы от нас, но, видимо, бежать и прятаться в ту ночь ей больше было негде. Без сомнения, она его простила, но и история не об этих взрослых, а об их сыне.

Прошло достаточное время после этого события. Временные рамки из детский воспоминаний всегда какие-то размытые и не четкие. Мама и тетя Таня решили сходить, как в то время выражались, «в кабак». Иными словами, посидеть в дешевой кафешке, выпить местного разливного пива с салатом «Чафан» и, если повезет, познакомиться с двумя-тремя деловитыми мужчинами в кавычках, знатно располагающими комплиментами и несколькими сотнями рублей.

Меня оставили дома одну, как говориться, за старшую с сыном маминой подруги. Где был мой отец – это позже. Пацан тогда и в школу не ходил, посещал садик. Тетя Таня в нем души не чаяла. Называла «котиком» и «маминой отрадой». Уже не помню, как развивались события, помню только, что мы играли во что-то и, видимо, возник спор. До раннего утра, пока не вернулись взрослые, я просидела в туалете, держа дверь руками. Привязав поясом от того самого грязного халата дверную ручку к крючку, на котором висело дырявое полотенце, я шептала о помощи… Но не плакала. Ведь я за главную осталась, значит возложенную ответственность нужно было исполнить с честью и достоинством.

Костя, так звали ребенка, убежал на нашу кухню и схватил самый большой нож, который имелся. Кинулся на меня с ним в руке, умело размахивая. Я начала кричать и угрожать, воспитывать на столько, насколько мог мой мозг это сделать в состоянии шока во втором классе начальной школы. Мальчик орал, что зарежет меня, как его отец резал мамку недавно. Потом ломился в дверь, потом, видимо, уснул. Но свое туалетное убежище я не покинула. Взрослым я ничего не сказала, им было не до этого. Они всегда возвращались навеселе. Да и как «котик» мог такое сотворить? Утром бы палки полетели на меня, потому что, по мнению моей мамы, всегда была виновата я. Кстати, сейчас Косте около двадцати пяти, наверное. Бьюсь об заклад, его жене не повезет, а может уже не повезло. Ведь терпеть она точно будет, как и его мать когда-то, всю свою жизнь.

Была еще другая закадычная подружка – тетя Кира и ее сын Антон. С ним я обожала оставаться, когда наши мамы уходили сами знаете куда. Игры у нас были веселые, и он всегда слушался меня. А когда не слушался – мы не играли вообще. Такая вот матриархальная система была. Мы играли в школу, к его приходам в гости я готовила задания по географии и про животных. Вообще-то, мы редко ссорились. Первой любовью Антон мне не стал, наверное, потому, что был младше меня года на два, что в детском возрасте недопустимая грань в отношениях! Дружба наша была до моих лет тринадцати, потом наши матери рассорились, потом снова мирились, но, тем не менее, больше с Антоном я не общалась.

Как только совершеннолетний возраст настиг Антона, он женился на своей учительнице по географии, которая была порядком взрослее его. Видимо, мои игровые уроки отложили отпечаток на роль и образ женщин в его жизни. Стоит ли говорить, что тетя Кира была в глубокой печали, ведь в маленьком городе долго судачили об этом случае. Но сына и невестку она не отвергла. Приняла. К счастью, у тети Киры есть трое младших детей от другого мужа, которые, возможно, оправдают ее надежды на правильно воспитанных отпрысков, на опору в старости и прочее о чем мечтают матери.

Тетя Юля – работала на рынке, продавала дешевую одежду и всю жизнь искала любовь. У нее тоже был сын, но я его толком и не знаю, хотя учились мы в одной школе. Просто кто-то был занят собой и своими отношениями настолько, что ребенок всегда был где-то там, промелькивал в разговорах, в жалобах о плохом сыне. Кстати, однажды тетя Юля нашла свою любовь, но мужчина умер от сердечного приступа вскоре после начала отношений. Помню тогда ее блеклые глаза, свет совсем погас в них. Она начала сильно выпивать, приходила к нам поздними вечерами и одна, найдя слушателя в лице моей матери, распивала большую бутылку крепкого спиртного.

Все эти подружки четко сохранились в моей памяти: их стиль одежды, манера говорить, темы для разговоров. Не то чтобы я подслушивала в детстве, но посидеть на кухне и погреть уши, прикрывая это тем, что просто пью чай – это было дело святое. В детстве я не подвергала анализу их поступки, слова и истории из жизни. Они просто представали неким образом о том, что значит быть взрослыми. Это было просто восприятие поведения женщин, одной из которых я могла бы стать через несколько лет. Мне нравились их новые наряды, обувь и стильные пластиковые ногти. Что-то даже восхищало. Но ничего не вызывало осуждения.

Осуждала их моя мама. После кухонных бесед всегда следовал звонок ее тетке, моей двоюродной бабушке. Несмотря на разницу в возрасте, они были очень близки и дружили многие годы. Вот именно из этих разговоров я поняла, что такое анализ. Пересказанные истории, собственные домысли, плюс некоторые уроки жизни – вот что представало в ушах бабы Ани. Разговоры могли длиться часами, а я могла этими же часами лежать на диване, рисовать и слушать. Рисование всегда поощрялось мамой, но когда в альбоме начали появляться голые женщины и темные тона – наступил период разочарования во мне.

Все детство я была очень послушной девочкой. Никаких замечаний по поводу шума, помощница, умница в школе, игры с любимой мамой, чтение, тотальное нахождение дома и никаких прогулок. Все это было нормой моего детства. Я прочитала кучу книг и изрисовала тонны бумаги, разучила массу композиций на фортепиано, развела и продала около сотни хомячков в местном зоомагазине, построила домик куклам, раскрасила уйму раскрасок. Все это очень и очень хорошо, сейчас я чувствую, что мне это помогает, но тогда я просто это делала, так как вся эта творческая волокита одобрялась матерью и не вызывала никакого ее негатива.

Негатива я очень боялась в то время. Он был подобен смерти. Стыд и страх охватывали меня, когда за какую-то провинность или слова мама переставала со мной разговаривать до тех пор, пока я не умоляла простить меня. «Мамочка, любименькая, прости, я больше так не буду никогда. Пожалуйста, прости!» От этих слов до сих пор потеют ладошки и щемит в области сердца. Говорить мне их следовало всегда, когда мама начинала молчать и игнорировать меня. Иногда я не знала причину. Сейчас мне это напоминает игры молодых девушек со своими парнями. Когда дама обижается, а кавалер должен угадать, приползти и, конечно, что-то подарить или пообещать миллион алых роз и светлое будущее. А вот тогда, в детстве, мне такие ситуации ничего не напоминали, а обрушивали мой мир, в центре которого находился самый главный человек, обиженный мной… Мной, ребенком. Порой я не хотела идти просить прощения, отпущения своих грехов. Тогда ультимативное молчание затягивалось на несколько дней. Детское сердце не выдерживало, и я снова ползла с мольбами к дорогому мне человеку. Тащила ей какие-нибудь поделки или рисунки, которые всегда мастерила с любовью. Мама всегда прощала меня, а я была счастлива, как приласканный нашкодивший щенок.