Обида, прощение, жизнь. Новелла о женщине - Дарья Третьякова

Решением суда был тюремный срок и конфискация имущества. У нас забрали все. Подаренные отцом украшения мать прятала в отделении для батареек огромной мягкой игрушки. Часто приходили полицейские с осмотром. По ночам в дверь ломились наркоманы, которые справлялись о положении дел моего отца. В подъезде было страшно ходить. Я вечно оглядывалась. Денег не было совсем. В школах не платили зарплат, мама работала за идею, как, собственно, и другие учителя. В тот период у нас с ней был свой мир, в котором она была любимой королевой, а я ее фанатом и верным слугой. Поделки, открытки и стихи, мое детское преданное сердце – все это принадлежало ей. Мир вокруг был очень злым, а дом и мама спасали меня. Так я думала. В этом меня убеждали каждый день.

Перед судом мне разрешили подержать отца за руку, взрослых не допускали до клетки с заключенным. Полицейский подвел меня к папе. Я хотела плакать, но сдержалась. Сказать ничего я не могла от горечи, да и не знала, что можно спрашивать, когда вокруг суровые дяди в форме. Это продлилось около полуминуты, и меня снова отвели к моим взрослым.

– Почему ничего не спросила у батьки? – резко спросила мать.

– Я не знаю.

Мне стало стыдно, что я снова расстроила маму. Мама всегда винила меня во всем, а я ругала себя внутри. В детстве мне казалось это нормой – быть в ответственности за все. Не только за себя, но и других. За их поступки.

5

Когда отец попал в тюрьму, баба Аня очень нам помогала. Я любила бывать у нее, часто ночевала. Однажды, вернувшись домой с такой ночевки, я легла кровать, на которой мы спали вместе с мамой. Странный запах чужого пота и мужского одеколона врезался мне в ноздри. В восемь лет я знала, что взрослые девочки и мальчики могут чем-то заниматься в постели. Чем именно – без понятия, но могут. И чей это одеколон я прекрасно понимала.

Дядя Сережа мне очень нравился. Он приходил к нам по вечерам, смотрел с нами телевизор, дарил мне игрушки и сладкое. Он забирал маму и меня с вечерней смены после ее работы и моей учебы, водил нас в ресторан. Он был красивый и добрый. И это был его запах на моей половине постели…

Прошло около двух лет после тюремного приговора моего отца. Мама ждала его, писала письма, ходила на встречи. Но еще в нашей жизни был и другой мужчина. Мне ясно дали понять, что, если вдруг я расскажу папе о дяде Сереже, то мама очень сильно расстроится. И папа тоже. А папе нельзя грустить в тюрьме, так как там и без моих рассказов очень плохо. Я не могла ослушаться маму, да, если честно, то сильно и не хотелось. Мама всегда знала, что есть правильно, и я не сомневалась в этом ни на минуту.

У дяди Сережи была своя жена и дочь, но, тем не менее, время он проводил с нами. Номер его автомобиля отложился в памяти. Когда мой отец вышел из тюрьмы, на его новой машине, купленной моей бабушкой, по какому-то невероятному совпадению оказались те же цифры…

Перед освобождением отца, мама затеяла со мной такой разговор.

– Тебе кто больше нравится: батька твой или дядя Сережа?

– Дядя Сережа больше нравится.

– А с кем бы ты хотела жить? С папкой или с дядей Сережей?

Миллионы литров пота тогда сошли с меня за пару секунд. Отца я уже стала забывать за столько лет, а мамин новый мужчина был действительно классным. И, как мне кажется, он нас любил. Папа ушел далеко-далеко за задний план, я даже не могла называть его отцом. Он сильно поменялся за годы в тюрьме, стал мне чужим. Тоже самое произошло и в его отношениях с мамой. Но мне было очень жаль отца, я его любила и помнила наше с ним общение в детстве. Что такое предательство и как плохо предавать – этому меня научили книги, которые я бесконечно читала. И как это – быть брошенным и одиноким, я почему-то тоже понимала…

– С папкой.

Я думаю, женское счастье моей матери было поломано вместе с тем моим ответом. И мое детство тоже кончилось вместе с ним. Мать осталась с отцом. Дядя Сережа приезжал к нам несколько раз после освобождения отца. Однажды они даже встретились у нас дома. Мама что-то наврала отцу, а мне было велено молчать. Больше дядю Сережу я не видела. То была жертва, виной которой снова стала я.

6

В начальной школе я выглядела, откровенно говоря, стрёмно. Мальчику, которого я так любила в то время, я абсолютно не нравилась. Он просто не обращал на меня внимания. Зато двоечник, сидевший со мной за одной партой, однажды на перемене при всех поцеловал меня в щеку. Припоминаю, каким огнем пылало тогда мое лицо. Девчонки-одноклассницы сразу побежали в соседний кабинет и доложили моей маме о случившемся. Я же делала вид, что ничего не произошло. В общем-то, этот двоечник мне нравился. Но он не нравился другим. Выходец из полу-цыганской семьи, вечно грязный и вечно ничего не делающий на уроках – таким он представал перед всеми. Сейчас он вырос, занимается рабочей профессией, достойный человек и гражданин. Но мы-то с вами знаем, какое огромное влияние оказывает общественное мнение.

Близких подруг в классе я не имела тогда. Крутые девочки не хотели со мной общаться, потому что были крутыми. А я носила розовую кофточку с медведем, две тонюсенькие косички и не имела красочных блокнотов и дорогих карандашей. Денег не было. Не обижали меня они только из-за моей мамы, которая работала в этой же школе.

К окончанию начальной школы у меня начали появляться проблемы с математикой. Плохие отметки в четверти мне не ставили по той же самой причине, по которой и не обижали в классе. Беда с точными науками будет преследовать меня всю жизнь. В средней школе будут прогулы из-за боязни учителя алгебры, в старшей – истерики из-за предстоящих экзаменов. С подругой Софой мы будем ходить на дополнительные занятия, которые дадут свои результаты, но самые и самые низкие. А мой первый муж будет учить складывать меня дроби на досуге на кухне за вечерним чаем, а я так ничего и не пойму. Гуманитарные науки, творчество, языки, но не счет, не логарифмы, не проценты и не дроби…

Я очень любила животных. Мама их терпеть не могла из-за вони и грязи, но разрешала мне заводить питомцев при условии, что я сама буду все чистить, убирать и ухаживать за ними. Кот, черепахи, хомяки, рыбки – все эти создания обитали в моей комнате. Я обожала рисовать их, читать книжки о содержании и уходе. Мне хотелось стать ветеринаром, но мамина фраза: «Что хочешь по локоть в коровьей жопе всю жизнь торчать?» – отбила желание, а ее личный пример работы в школе дал и привил будущий образ жизни.

Пожалею ли я о том, что не копаюсь в коровьих жопах? Да. Поэтому, если ребенок хочет кем-то быть, кем-то полезным и нужным, то лучше всегда это поддерживать, даже если это не соответствует ожиданиям. Дети, вообще, в целом, всегда не соотносятся с идеальным образам. Но задача взрослых не соотносить и сравнивать, а любить и поддерживать, развивать то, что заложено с рождения. Тогда выйдет счастливый будущий человек, тратящий отведенное ему время на любимое дело. Тогда цель будет. Тогда будет счастье. Но мои родители сами никогда не были счастливы. С чего бы и их чаду познать это?

Потом я захотела стать поваром. Но приготовив суп к приезду родителей с поездки в соседний город, я получила не очень ожидаемый отзыв о своем первом кулинарном творении. «Я на зоне баланду вкуснее ел! Еще бы землей посыпать и будет один в один!» Суп мой вылили тогда в унитаз, а готовить я стала сама только годам к девятнадцати. Так я захотела стать, как мама – учителем. Ей все восхищались в школе. Ученики обожали и говорили, что завидуют мне с такой красивой, умной и доброй мамой. Я тоже хотела, чтобы меня любили и восхищались. А так как хомяки и суп восторгов не вызывали, то выбор был очевиден.

Примерно за два года до случая с супом, я узнала, что такое работа врача-гинеколога. Помывшись в ванне у бабы Кати, я подхватила очень серьезную гинекологическую инфекцию. Баба Катя была женщиной под пятьдесят, но любила молодых мужчин, один из которых, по всей видимости, заразил ее этим. Когда появились первые симптомы – гнойные зловонные выделения на плавках, я очень боялась сказать маме. Симптомы все усиливались, тайну я хранила долгое время. Во время стирки я поняла, что мама раскроет мой секрет по запачканным трусам. Я решила признаться.

– Зад может лучше вытирать будешь? Бежит там что-то у нее… Да…

Уж не помню, как мне поверили, но курс лечения был долгим. Уколы и диета на твороге и молоке многие месяцы. Водили меня к знакомому доктору неофициально, чтобы избежать огласки. Осмотры проходили в каких-то непонятных местах. Мне было стыдно, страшно и неловко. Через двадцать лет это будет причиной моего проблемного зачатия. А тогда это было просто каким-то внутренним позором восьмилетней девочки.

Конец ознакомительного фрагмента.