Зарытый в глушь немых годин: Стихотворения 1917-1922 гг. - Михаил Штих
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Зарытый в глушь немых годин: Стихотворения 1917-1922 гг.
- Автор: Михаил Штих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Штих. Зарытый в глушь немых годин: Стихотворения 1917-1922 гг.
«В далекой реке отраженье огней…»
В далекой реке отраженье огнейЗатеплил у города вечер…Как плачет в глуши опустевших полейОсенний тоскующий ветер!
На западе отблески солнечных снов,И всё это кажется ложью –И ветер и жалобы перепеловНад стынущей скошенной рожью.
О, как мне, мой ветер, в тебе не узнатьМетелей далекого гула!Я знаю: ты, осень, вернулась опятьИ душу тоской захлестнула.
1917, Романов-Борисоглебск«Вся жизнь – таким немудрым знаком…»
Вся жизнь – таким немудрым знаком,Вся цель и все мои грехи –Как уходящий красный бакан*,Огонь береговой вехи.
Уж ночь близка. Мрак неминуем.Всё, как огни, уйдет назад…О, ты, не смытый поцелуем,Разлитый по реке закат!
* Бакан – устаревшее бакен.ОТЪЕЗД («Их не было.И мы их не хотели…»)
Брату
Их не было. И мы их не хотели.Их срезал колокол – все вереницы слов,И за меня тебе привет пропелиПевучие цимбалы буферов.
И паровоз, захлебываясь плачем,Рванулся в ночь, как раненый дракон…Дыханьем лета пыльным и горячимДышал мой город в прорези окон.
Вокзал ушел. Не помнишь и не знаешь,Что были мы иль не были вдвоем…Я знаю, что ты взглядом провожаешьВагон последний с красным фонарем.
1917НЕЗНАКОМКЕ
Дымила грязь. Снег почерневший таял…Вы в легком белом шли – задумчиво-грустны,Как ангел падший, изгнанный из раяИ брошенный сюда, в водоворот весны.
Осколки луж – как окна на болоте,И Вас засасывал весенний черный гной.А мне казалось – Вы как будто ждете,Что встанут просини и крылья за спиной.
Но – темнота. И только плыли тени,Как птица вздрагивал и бился желтый газ…Вздохнула ночь туманом испарений,Прилипла к улице и разлучила нас.
1917, МоскваОТЪЕЗД («Уж обессилел кровью плакать…»)
Н.И. и В.И.Ш.
Уж обессилел кровью плакатьЗаката длинный тонкий меч…Там, за окошком, ночь и слякоть –Вожатой проводов и встреч.
Прильнул щекой к оконной раме.Огни на дальнем берегу…Я образ дней, ушедших с Вами,В душе надолго сберегу.
Уйдет капель – разлук подруга…Пусть. Больно знать лишь, что за нейВзметнется и заплачет вьюгаИ заметет следы саней.
И больно знать, что всё на свете –Как этот хрупкий санный след,Что мой рассвет замрет, заметенМетелью пролетевших лет.
1917, Романов-БорисоглебскРОССИЯ
Россия, нищая Россия,Мне избы серые твои,Твои мне песни ветровые,Как слёзы первые любви.
А. Блок
Леса сквозят. Бессилье… Лень…И в воздухе тлетворный морок…Но пасмурный осенний деньТак сердцу несказанно дорог.
Пусть уплывают в даль года,Пусть юность оплетут седины, –Мне будут милы как всегдаТвои унылые равнины.
И пусть в речных затонах кровьК воде подмешана зеркальной, –Я сохраню мою любовьТакой же светлой и печальной.
И, отходя к иному сну,Я вспомню блеск ночей метельных,Твою последнюю веснуИ грусть просторов беспредельных.
1917, Москва – СокольникиТЕАТР ОСЕНИ
Что поле? – Сцена. Смену декорацийКисейный занавес осеннего дождяРевниво прячет от рядов акаций,Что ждут, рукоплеская и гудя.
Лишь стане тихо – занавес совьется.Там только радуга над сваленным плетнем,Там только стадо хмурое плететсяВслед за осенним уходящим днем.
Среди равнин, на кочке – пастушонок –Унылой оперы тоскующий статист…И звук рожка так жалобен и тонок,И дальний лес так призрачен и мглист.
Ведь поле – сцена. Песнь рожка допета.Уходит радуга. Кулисы – за горой…И там, на сцене, умирает лето –Израненный, развенчанный герой.
1917, Романо-БорисоглебскЯПОНСКАЯ ХУРМА
Я оставлю, когда умру,Просьбу, только просьбу в наследство:Заверните меня в красную курмуИ вспомните мое далекое детство.
Я помню – тогда, тогда –Диковинные японские звери,Как слова «Калиф» и «Багдад»,Распахивали сказочные двери.
И каждый зверь оживалИ двигался по красному шелку,Я с ними обо всем толковал,Но в общем… не понимал их толком.
А на мертвом… шелковая курма(Право же, это не так нелепо!)Разгонит и оживит дурманПогребальных великолепий.
1917, МоскваДУША МОЦАРТА
Ты думаешь – в дымной слякоти МартаГрохочет безумный год?Это Реквием Уходящего в вечность МоцартаВыпущен на волю, под церковный свод.
Тесно там. – Хочется в поле, на ветер.Слышишь – скрипка заплакала и осталась одна?Со стоном гобоя догорает вечерВ готическом переплете окна.
Ах, нет! Нет, – то не вечернее небо,На котором – обманом – Любовь и Добро, –Это Его глаза хрустальные,Тихие, немного печальные,Оправленные в старинное серебро.
1918, Москва. Церковь Петра и ПавлаЗАТЕРЯННЫЙ В ВЕКАХ
Я путешествовал по времени –В глуши ночей, по склонам дня.Моя нога дрожала в стремениКоня, несущего меня.И развевал мне ветер волосы –Вихрь от летящих дней и лет…На небе огненные полосыСтирал и вновь чертил рассвет.
Я на день пролетавший взглядывалИ знал одно: нельзя упасть.Но дрожь в ногах… мой конь угадывал,Что я над ним теряю власть.
Полупривстал на стремя звонкое,Узда – как поручни весла…Вот мы над роковой стоянкоюБез времени и без числа.
Всё, всё вокруг такое странное,Неведомое для меня.И понял я: то первозданная, –То первозданная земля.Светила в небесах багровыеПолзут, свиваются в клубок…Конь в стороне дробит подковоюСухой, дымящийся песок.
– Мой конь! Скитался слишком много я,– Скорей, в знакомые века!Но вместо сбруи воздух трогаетМоя дрожащая рука.
И меркнет дивный конь. Не верится –Горячий, разъяренный зверьНа месте в диком беге стелется…Исчез. Он здесь, но не теперь.
Над ним теперь мелькают ночиИ дни, как взмахи птичьих крыл…Он возвратиться не захочет.Он путь обратный позабыл.
– О, Боже! Если можешь, – встреть его!– Верни его! Ведь я один. –– Веками и тысячелетьями– Зарытый в глушь немых годин.
1918, Москва«Иду как всегда. Не согнувшись. Кто так…»
Иду как всегда. Не согнувшись. Кто такРазлуки и горечи снес бы?Над городом, погруженным во мрак,Большие, мохнатые звезды.
То Он над тоской и бессильем людей –Он, кто так суров и всесилен –Затеплил взамен городских фонарейОгни своих синих светилен.
1918, МоскваМОЛИТВА
Отче наш, иже на небесах еси,А мы на земле одни.Кто думал, кто знал, что теперь на РусиЗадымят такие огни?
А Ты в угодьях своих голубых,На светлом, солнечном троне.Из дымных пальцев пожаров земныхТебя ни один не тронет.
Бьёмся в лавинах летящих годин,В крови очистительном Ганге, –И будет ли чище нас хоть один –Хоть самый безгрешный Твой ангел!
Поля, пустыри, перелески – спят,Но видит ли старческий взор Твой,Что каждый десятый из нас распятНа груди родины мёртвой.
1918НОВЫЙ ГОД (Мне говорят:«В бокал вина нацеди…»)