Фартовый город - Николай Свечин

Николай Свечин

Фартовый город. Происшествия из службы сыщика Алексея Лыкова и его друзей

Художественное оформление Петра Петрова

Иллюстрации в блоке текста и на переплете Екатерины Асадчевой

© Свечин Н., текст, 2018

© Асадчева Е., иллюстрации, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Глава 1

На ревизию

Коллежский советник Лыков сидел в приемной директора Департамента полиции уже десять минут. Трусевич заставлял себя ждать, что было на памяти Алексея Николаевича впервые. Сам же назначил ровно на три! Секретарь делал непричастное лицо и копался в бумагах.

– Да кто там у него так долго? – не выдержал Лыков.

Секретарь хотел ответить, но дверь распахнулась, и в приемную вышел генерал-майор Драчевский. Градоначальник Петербурга принялся кого-то искать глазами. Следом появился директор и указал на сыщика:

– Да вот он. Алексей Николаевич, подойдите сюда.

Лыков приблизился. Драчевский буквально ел его взглядом, а потом спросил действительного статского советника:

– Он точно справится?

Трусевич не обратил внимания на вопрос и сказал подчиненному подчеркнуто вежливо:

– Прошу извинить, что заставил вас ждать. Но дело связано с просьбой господина столичного градоначальника. Генерал Драчевский… Вы ведь с ним лично не знакомы?

– Не имею чести, – сдержанно ответил Лыков.

– Тогда пройдемте в кабинет.

Все трое уселись вокруг рабочего стола хозяина, и тот начал:

– Даниил Васильевич получил назначение на нынешнюю высокую должность с поста ростовского градоначальника. Здесь он человек относительно новый. И старые связи, недоконченные дела… Словом, есть еще нити, что связывают его превосходительство с Ростовом-на-Дону.

Лыков слушал и не мог понять, к чему весь этот разговор. Трусевич заметил это и смутился. Странно – с чего бы Максимилиану Ивановичу смущаться? По мнению сыщика, он был порядочный циник и опытный бюрократ, притом уверенно вел дела Департамента полиции в сложной обстановке. И вдруг не может подобрать слов для рядовой беседы. Лыков знал, что Трусевич, как умный человек, старался ладить с сильными фигурами. Это полезно, так легче служить. Драчевский, занявший свой пост после убийства Лауница, считался восходящей звездой. Неведомыми путями он попал в поле зрения государя и получил завидную для многих должность. И директор его обхаживал. Как-никак, тот имел право личного доклада у Его Величества, да и отвечать за столицу нелегко – нужно помочь неопытному человеку…

– Так вот, – продолжил Трусевич, – мы сейчас готовим ревизию некоторых местностей. Все чиновники особых поручений разъехались, остались вы, Алексей Николаевич, один-одинешенек. И вот нашлось дело и для вас.

Лыков насторожился. На календаре май тысяча девятьсот седьмого года. Только-только, по мнению несведущих людей, подавлен мятеж. Или революция, как утверждает левая пресса. Сведущие же люди знают, что это не так. Большой пожар потушен, но осталось много непогашенных кострищ. Крестьяне центральных губерний громят помещичьи усадьбы, латыши жгут немецкие мызы, в Польше каждый день убивают русских, на Кавказе кровь льется без конца, и замирения не видать. Начальство обеспокоено. МВД действительно разослало по всей империи ревизоров, якобы проверить делопроизводство. На самом деле командированные должны оценить степень напряженности в обществе и дать оценку местным властям – достойно ли те действовали в условиях мятежа? Из всех старших чинов департамента сыщик один не получил назначения. Но похоже, пришла пора и ему собирать чемодан.

– Так вот, Алексей Николаевич, – продолжил после глубокомысленной паузы Трусевич. – Вы едете на ревизию Ростовского-на-Дону градоначальства. Того самого, которым еще недавно заведовал Даниил Васильевич. Он пришел попросить самого опытного из моих сотрудников и самого объективного. Я назвал вас.

Драчевский, доселе молчавший, заговорил – нервно и торопливо:

– Господин Лыков, я хочу быть правильно понятым. Не то чтобы я боюсь! Упаси Господь, я ничего не боюсь. И не надо приглаживать результаты вашей ревизии. Но если вдруг возникнет вопрос, или недоумение какое, или там померещится упущение… Не торопитесь делать выводы, а свяжитесь сначала со мной. По телеграфу либо письмом, как вам удобнее. И я разъясню все, отложу другие дела и быстро-быстро отвечу. И сочту, так сказать, за одолжение с вашей стороны. Вот.

Коллежский советник понял: Драчевский опасался, что в ходе обследования ростовских событий всплывут какие-то старые грешки. И шлейф от них дотянется до столицы. У градоначальника всегда много недоброжелателей. Уж больно лакомое место, и по содержанию[1], и по статусу. Вот генерал и решил подложить соломки, заранее сговориться с проверяющими, чтобы смягчить доклад министру внутренних дел.

Алексей Николаевич встал:

– Ваше превосходительство…

– Для вас Даниил Васильевич.

– Благодарю, Даниил Васильевич. Я много лет служу по департаменту и знаю, что хорошие отношения с петербургским градоначальством есть залог нормального хода нашей службы. Одно дело делаем. Обещаю ничего не писать в рапорте министру без самой строгой проверки фактов. Вещи спорные или непонятные предварительно разъяснять с вашей помощью. И вообще, гадить или подличать тут не принято. Максимилиан Иванович не допустит, да и я не большой этого любитель.

Генерал рассыпался в любезностях и вскоре удалился. Трусевич проводил его до дверей приемной и вернулся; он снова выглядел смущенным.

– Уф, как утомил меня этот человек!

– Чего он так нервничает? – спросил сыщик. – Ну, ревизия. Мало ли их было? Или в Ростове осталось что-то непотребное, опасное для Драчевского?

Действительный статский советник пожал плечами:

– По моим данным, ничего страшного он там не натворил. Иначе не попал бы на такую должность. Просто…

Он задумался.

– Ну, провинциал, в Петербурге новичок и без особых связей, высокого родства тоже не имеет. И помнит русскую поговорку: была бы шея, а хомут найдется. Им уже многие недовольны, хотя он прослужил тут всего ничего. Норовят очернить и перед государем, и перед Столыпиным. А в Ростове в пятом году был еврейский погром, а следом вооруженное восстание.

– Погром, а потом восстание?

Союзник – член «Союза русского народа», черносотенец.

– Да. Вот бедняга и мучается подозрением. Вы же знаете, Алексей Николаевич, как меняются ветры в голове начальства. Ругают то за излишнюю жестокость, то за мягкотелость. Войска вынуждены были стрелять в бунтовщиков, имелись жертвы. Потом город два дня громили союзники[2], сожгли несколько домов, убили сколько-то евреев. Попало в прессу… Как это сейчас оценить, задним числом, когда все успокоилось? Даниил Васильевич опасается, что передернут карты. Я его понимаю. И вот что скажу: давайте ему поможем. Хорошие отношения со столичной полицией нам действительно на пользу.

– Слушаюсь. Но если там что-то и впрямь безобразное, я вам честно доложу.

– Конечно. Тогда станем думать, как быть. Пока Драчевский справляется, особых глупостей не творит. Уж получше Лауница, упокой Господи его грешную душу…

Лыков промолчал, но про себя подумал: надо поддержать генерала. Он вспомнил, что одного года с Драчевским. И Даниил Васильевич точно так же, как и сыщик, юным добровольцем пошел на турецкую войну. В девятнадцать лет Лыков бился на Черноморском побережье и едва выжил. А Драчевский оборонял Шипку и тоже был тяжело ранен.

– Разрешите выезжать?

– Приказ я уже подписал. Срок вашей командировки – месяц. Достаточно?

– Вполне, Максимилиан Иванович. А в случае чего продлите.

– Это вряд ли. Здесь тоже полно забот. Держите меня в курсе дела и помните о просьбе градоначальника быть объективным.

Лыков пришел домой и с порога крикнул:

– Ольга!

Три месяца назад они с Ольгой Дмитриевной Оконишниковой, как сейчас говорили, сошлись. То есть стали жить вместе, а не встречаться время от времени. Коллежскому советнику пришлось переехать в более просторную квартиру на Николаевском проспекте. Старая прислуга Нина Никитична, чьего осуждения Лыков немного опасался, одобрила его решение:

– Вот и хорошо, Лексей Николаич. Нечего жить бобылем да в книжку вечерами смотреть. И ей легше, и вам.

Подобное сожительство уже никого не удивляло, тем более в Петербурге. Лыков даже предложил Ольге Дмитриевне обвенчаться, чтобы оформить отношения. В свое время, требуя развода, женщина взяла на себя вину за прелюбодеяние – лишь бы сбежать от ненавистного мужа, гуляки и развратника. Все отдала в обмен на свободу: дом в Ростове, отцовский капитал и даже честное имя. И уехала в столицу, где жила тихо и скромно на остатки своего наследства. Оконишников быстро женился на другой и так же быстро раструсил состояние первой супруги. Пустился в авантюры и запутался в махинациях с земельными участками. Деньги, взятые в банке под залог дома, он вернуть не сумел и в результате разорился. Поступил было на службу в городскую управу, но попался на вымогательстве. Находясь под судом, за три дня до вынесения приговора пошел купаться и пропал. Обнаружили тело незадачливого дельца на одной из многочисленных донских отмелей. То ли несчастный случай, то ли самоубийство – следователь разбираться не стал и дело прекратил.