Центромурцы - Сергей Колбасьев

Колбасьев Сергей Адамович

Центромурцы

Колбасьев Сергей Адамович

Центромурцы

1

Ртуть висящего на переборке термометра, постепенно отступая, ушла в шарик; На болтах и дверных ручках медленно нарастает иней. Быстро стынет чугунка, и часы, звонко тикая, отмечают продолжающееся падение температуры.

Давно пора топить. Давно об этом думают все четверо, лежащие на диванах. Покрытые, перекрытые и заваленные одеялами, шинелями, фланелевками и даже брюками - всем наличным обмундированием.

Они не спят и лежат затаив дыхание. Надо выскочить из-под теплой тяжести, добежать до сидящей на мозаичном паркете чугунки, засыпать ее углем, - но от одной мысли об этом начинается ломота в костях.

Ближе всех к печке лежит Григорий Болотов, и положение его безвыходно. Остальные же утешаются, размышляя о нем.

Гришка - герой: инженер-механик, а начал с машинного юнги. Такой может в подштанниках прыгать на мороз. И прыгнет, потому что, как сознательный человек, не потерпит беспорядка. Взовьется, точно взрывом разбросав свой гардероб, загремит печной дверцей и по положению обложит ленивых прохвостов.

А потом в железной трубе заревет огонь. Можно будет снова уснуть, накрыв голову одеялом, чтобы не видеть белесого, невыносимого света белой ночи.

Так начинается каждый день. Продолжается он постепенным потеплением, борьбой с удушливыми снами, пробуждением в поту и зное. Для троих он идет от еды к еде, от сна к безделью, - они сторожа яхты "Соколица", сторожат, что некому красть, и за сны свои получают паек и даже обмундирование.

Четвертому же, Болотову Гришке, положено за них троих и еще за многих думать и действовать. Гришка - человек политический - выборный член Центромура.,

Председатель Центромура Плесецкий от секретных бумаг поднял глаза и обрадовался:

- Здорово, Гришка.

Но матросская простота его голоса была ненастоящей. По слишком новенькой, тоже ненастоящей фланелевке, по рассеченной пробором светлой голове, по восторженным глазам он был несомненным студентом и правым эсером.

- Здравствуйте, - ответил Болотов на вы, потому что не любил Плесецкого.

- Новости, Гришка. Едет к нам из Питера большевик Лазаревич. Портной какой-нибудь, а еп.ет комиссаром.

- Может, тоже студент?

Но Плесецкий точно не услышал.

- Наверное, потребует, чтобы эскадра подняла красные флаги, а это невозможно. Даже Крайсовет понимает. В самом деле, как подымешь красный, если державы признают только андреевский.

- Плевать надо на державы, - неохотно возразил Болотов. Возразил, потому что державы надоели, неохотно- потому что надоело возражать.

- Плюй! - И Плесецкий кивнул в сторону окна.

В широком окне был весь рейд. От белизны прибрежного льда вода казалась почти черной. "Чесма" и высокотрубный "Аскольд"- не корабли, а коробки, мертвые и бездымные. Правее - англичане: броненосец "Глори" и броненосный крейсер "Кокрэн" в зверской, точно индейцы, боевой раскраске. Эти-то живы, может быть даже слишком живы. Еще правее француз "Амираль Об", американец "Олимпия" и итальянец "Эльба". Барахло, но все-таки великие державы.

- И плюну, - сказал Болотов, - Плюну и поеду домой. Надоело.

Плесецкий вдруг покраснел.

-- Никуда не поедешь. Наше место здесь, понимаешь? Наш долг охранять северную окраину республики от немецких посягательств!

- Посягательств? - удивился Болотов.

- Посягательств! - загремел Плесецкий. - Читай! - И бросил Болотову телеграмму.

Болотов прочел. Телеграмма была с поста Цып-Наволок. Она сообщала о гибели "Сполоха", расстрелянного неприятельской подлодкой у Вайда-губы.

- Большевики заключили мир! - Плесецкий размахивал рукой, точно с трибуны. - Разве это мир, если немцы топят наши пароходы? Это война, а раз так, мы будем защищаться! Мы вооружим наши миноносцы и бросим их на немцев! Мы будем драться до последнего человека!- И, неожиданно остыв, закончил: - Крайсовет с нами согласен. Так и скажу большевику Лазаревичу - пусть кушает.

Отвечать не стоило. Болотов вышел из кабинета председателя и плотно прикрыл за собой дверь.

Самым выдающимся членом Центромура был Иван Федорович Мокшеев, делегат линейного корабля "Чесма", сам грузный, точно броненосец, лысый матрос в золотом пенсне.

В иные времена он пытался бы стать вождем, но в дни его юности властью были деньги, а потому он сделался бухгалтером. Однако до денег он с бухгалтерского стула не дотянулся, и, разочарованного, его выручила война и романтика.

Он поступил на флот. Десять тысяч верст до Владивостока, назначение на купленный у японцев броненосец, поход через одиннадцать морей и четыре океана!

Увы, романтика - неуловимый дым! Звонкое звание "баталер" обозначало простую писарскую должность.

На "Чесме" водились особо кусачие муравьи, и гальюны оказались перестроенными японцами по собственному вкусу так, что ни встать, ни сесть.

В Индийском океане было очень жарко, в Ледовитом очень холодно, везде одинаково скучно без спуска на берег. Власть жила в кают-компании и была недосягаема, как в бухгалтерские дни. Деньги же оказались ненадежными: судовая макака Колька из личной неприязни разорвал в клочки и опакостил все его двести сорок долларов.

Все это подготовило его к революции, а революция вознесла до небывалых высот: он сделался почти анархистом, но, рассчитывая в конце стать Кромвелем, остался сторонником твердой власти, а потому попал в секретари Центромура, у которого таковой не было.

Сверкнув пенсне, он молча пожал Болотову руку и молча показал ему на стул. Рукопожатие у него было короткое, с безразличным лицом и чуть оскаленными зубами. Английское.

- Воюем, Иван Федорович, - садясь, сказал Болотов.

- Воюем, - подтвердил Мокшеев. - Утром подписали постановление Центромура.

- Уже подписали?

- На ходу. Заседать некогда.

Болотов кивнул головой. Он не подписывал, и с ним не советовались, но это было безразлично.

- А что команда?

- Команда? - Мокшеев выгнул брови. - Не их ума дело. Наберут добровольцев пополам с иностранцами.

- Как пополам?

- Совершенно просто. Каждый миноносец наполовину укомплектуют союзниками. "Сергеева" - англичанами, "Бесстрашного" - французами. Офицерство тоже смешанное, и никаких судовых комитетов. Понимаешь - никаких!

Болотов усмехнулся. Это уже измена. Конечно, по приказу союзного военного совета - защищать окраину от немцев... А кто защитит от союзников?

Ответа не было, но искать его не хотелось. На Мурмане страшный воздух: разреженный и сладкий, как мороженый картофель. От него бывает цинга и политическое безразличие.