Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков - Андрей Болотов

С. М. Ронский. "Болотов и его время"

К концу XVIII века крепостное право в России достигло своего апогея, приняло законченные формы, которые нельзя иначе определить, как диктатуру поместного класса над трудом и личностью крепостных. Екатерина II, либеральничавшая ученица Монтескье, забыв о высказанных ею ранее воззрениях, благодушно соглашалась со всеми ультракрепостническими взглядами, выражаемыми дворянами в комиссии для составления нового уложения 1767 г. Дворянам возражали представители других сословий — купцы, промышленники, духовенство и домовитые казаки, но не в смысле ненормальности самого крепостного порядка, а в смысле желательности получения и для этих социальных групп прав крепостников-помещиков.

Преимущества дворянского класса в крепостническом государстве манили к себе и другие сословия. Организации фабрик дворянами в своих поместьях и интенсификации сельского хозяйства способствовали, с одной стороны, поддерживаемое правительством вытеснение фабрикантов "недворянского состояния", т. е. купечества, которому указом 1762 г. фактически было запрещено приобретать под фабрики населенные дворянские имения, с другой стороны — целый поток указов, явно клонившихся в пользу дворян-помещиков и устанавливавших ряд исключительных льгот для дворянского землевладения. Если ко всему этому еще добавить, что именно в то время русские сельскохозяйственные продукты получили крупное значение на европейских рынках, куда им был открыт широкий доступ, то станет понятным пышный расцвет крепостного хозяйства, расцвет, продолжавшийся до конца первой четверти XIX века. Крепостная Россия XVIII века вызвала яркую характеристику иностранца Жана Бенуа Шерера, который в своей книге о русской торговле (1788 г.) пишет следующие строки: "Там нет ни буржуазии, ни купечества в собственном смысле слова, исключая духовенство и военное сословие, — всюду мужик, в сущности говоря, раб".[1]

Записки Андрея Тимофеевича Болотова, в настоящее время переиздаваемые, дают исключительно яркие картины, рисующие поместное хозяйство и быт эпохи.

Происходя из старинной, но обедневшей семьи (род Болотовых восходит к XVI веку), Андрей Тимофеевич родился 7 октября 1738 г. в принадлежавшем издавна его семье сельце Дворянинове Алексинского уезда Тульской губернии, где он, "окончив делать карьеру", и писал свои «Записки». По семейным, обычным для того времени, традициям Андрей Тимофеевич был зачислен шестнадцати лет от роду в армейский полк, которым командовал его отец. Не имея возможности по возрасту фактически исполнять военные обязанности, Болотов прервал службу для получения образования. Часть «Записок», рассказывающая об этом периоде его жизни, как в фокусе, отображает методы и характер воспитания и образования молодого дворянства, проходившего целиком под знаком увлечения всем иностранным. В небогатых дворянских семьях образование находилось в руках лиц духовного звания: священников, дьячков, пономарей и т. д. Ученье было весьма несложно — учили, главным образом, читать церковные книги (знакомство со светским чтением было исключением), писать учили редко, а цифрам еще реже. Ученье начиналось с азбуки, на изучение которой со всеми ее хитростями, с повторением старого — "с задами", как говаривали тогда, — полагалось около года. Редко образование продолжали дальше, — в таких случаях доходили до псалтыря. Воспитание большей части дворянства находилось целиком в руках иностранцев и сводилось, главным образом, к выучке «козировать» (разговаривать, болтать) на французском и реже на немецком языке. Это увлечение иностранцами и иностранным, а в период царствования Елизаветы Петровны в особенности французским, эта тяга к подражанию иностранной моде была так велика, что "севский архиерей Кирилл Флиоренский приказал, чтобы все окружающие его в священнодействии были причесаны с пуклями и под пудрой…"[2]

Этим принципам воспитания отдал дань и Болотов. Учивший его вначале немец не только мучил его «каверзными» арифметическими задачами, но и «мучительствовал», т. е., попросту, зверски избивал своего питомца. Без удивления повествует Болотов о том, что отец его, случайно узнавший об одном таком избиении, не только не прогнал преподавателя, но в противовес матери одобрительно отнесся к случившемуся и принял сторону обидчика. Таков был дух эпохи. В памяти у всех глубоко была догма воспитания, нашедшая выражение в знаменитых виршах "Лозою дух святый велит дети бити…" Природная любознательность Андрея Тимофеевича и случайное стечение обстоятельств позволили ему пополнить свое образование, дали ему возможность, хотя и бессистемно, приобрести начатки знаний. Болотов поднялся над общим культурным уровнем своих современников и резко выделялся из окружавшей его среды. Достигнув возраста, в котором необходимо было уже нести хотя и немудреные обязанности воинской службы, Болотов возвратился в полк. За несвоевременность возвращения из своего второго отпуска Болотов, имевший чин сержанта, был обойден при производстве своих сверстников в следующий чин подпоручика. Но, несмотря на это, через короткое время Болотов догнал своих однокашников. Несомненно, что дело здесь не обошлось без вмешательства власть имущих петербуржцев.

Приехав в Петербург ходатайствовать о своем производстве в чин подпоручика, Болотов обратился к фавориту графа Шувалова подполковнику Яковлеву. Яковлев оказался знакомым отца Андрея Тимофеевича, и благодаря этому обстоятельству дело приняло для него благоприятный оборот. Позднее в своих «Записках» Болотов по своему обыкновению точно и ярко показал обстановку жизни этого фаворита "из небольших". Перед подполковником Яковлевым только по одному тому, что он был любимцем Шувалова, тянулись во фрунт и подобострастно сгибались в поклонах генералы и чиновники. Такова была особенность режима. Традиции Меншикова, Бирона, а потом Потемкина и Аракчеева были усвоены и копировались имевшими ту или иную власть маленькими начальниками; они находили себе фаворитов, и порядки их домов соответствовали в миниатюре порядкам дворца.

Описание у Болотова утреннего приема подполковника Яковлева, перед дверью спальни которого часами простаивали просители от мелкой сошки до генералитета, дает возможность провести аналогию с большими выходами особ царствующего дома и их фаворитов.

Возвратившись из своей поездки в Петербург офицером, Болотов, вместе со своим Архангелогородским полком, участвовал в прусском походе во время Семилетней войны.[3]

Выделяясь из числа своих сослуживцев знанием немецкого языка и работоспособностью, Болотов был переведен из строя в канцелярию. С 1758 по 1761 г. он служил в канцелярии русского военного губернатора в оккупированной тогда Восточной Пруссии. Исполняя, главным образом, обязанности переводчика, Болотов не участвовал в обычной разгульной жизни офицерства, а отдавал все свое свободное время занятиям. Большое впечатление произвел на него весь уклад немецкой жизни, своими бытовыми особенностями резко отличавшийся от того, что он привык видеть. В своих научных занятиях он, наряду с занятиями естествознанием и натурфилософией, отдает дань и рисованию, к которому у него всегда были наклонности. Познакомившись с камерой-обскурой и в скором времени получив ее в собственность, Болотов еще более усиленно занялся рисованием.