Змея - Анджей Сапковский

Анджей Сапковский

Змея

(жжурнальная версия перевода)

Прочел книгу А. Сапковского «Змея», потом долго перечитывал отдельные места. Потом решил сделать сокращенную версию перевода.

Перевод здесь чередуется с пересказом. Перевод дан курсивом, а пересказ — прямым шрифтом.

Книга посвящена в первую очередь советско-афганской войне 1979–1989 гг. Но в ней уделено также место войнам, которые вели в тех местах Александр Македонский и британцы в середине XIX века.

Главный герой — прапорщик Павел Леварт, ленинградец, поляк по происхождению. Во время одного из боев с душманами его рота понесла большие потери, Леварт был контужен, командир роты погиб. Леварт попал в госпиталь в бессознательном состоянии. После выхода из госпиталя получил вызов в особый отдел, где его допрашивал майор Савельев, известный всем по прозвищу Хромой. Дело в том, что в том бою командир роты получил автоматную очередь в спину. Савельев вел расследование. Леварт был у него под подозрением.

Майор Игорь Константинович Савельев был высок, даже тогда, когда сидел. Волосы на висках у него были более чем седыми, а на темени — более чем редкими. Хотя и щуплый, ладони имел как у колхозника — большие, красные и бугристые. По чертам лица был не менее благородный, чем его шеф, а его глаза, задумчиво-добрые, были цвета увядших васильков. Однако это Леварт отметил чуть позже, когда майор наконец счёл нужным поднять голову и взгляд. Но пока не было никаких признаков того, что он сочтёт это нужным. Он сидел за столом, поглощённый, казалось бы, целиком папкой из бурого картона, переворачивая закреплённые в ней документы красными лапищами колхозника.

— Прапорщик Леварт, Павел Славомирович, — выговорил он наконец, по-прежнему с носом в папке, как будто и не говорил, а вслух читал какую-то из папочных бумаг.

— Как там ваш сотрясённый мозг? Успокоился? Находитесь в состоянии полной вменяемости?

— Так точно, товарищ майор.

— Способны отвечать на вопросы?

— Так точно, товарищ майор.

Савельев поднял голову. И увядше-васильковые глаза. Взял карандаш, стукнул им по столешнице.

— Кто, — спросил он, контрапунктически постукивая, — стрелял в вашего старлея? Старшего лейтенанта Кириленко?

Леварт сглотнул слюну.

— Докладываю, что не знаю, товарищ майор.

— Не знаете.

— Не знаю. Не видел этого.

— А что вы видели?

— Бой. Потому что шёл бой.

— А вы сражались.

— Так точно, товарищ майор. Сражался.

— А за что вы, любопытно, сражались, прапорщик? За правое, по-вашему, сражались дело? Или за неправое?

Леварт вновь сглотнул слюну от неожиданности. Савельев глядел на него из-под опущенных век.

— Прошло, — сказал он, акцентируя важность некоторых сказанных слов стуком карандаша о столешницу, — четыре года и восемь месяцев с заседания Политбюро, на котором незабвенной памяти товарищ Леонид Ильич Брежнев, с помощью совета незабвенной памяти товарища Андропова и Громыко постановил, что нужно помочь партии и пролетарским властям Демократической Республики Афганистан в подавлении распространения контрреволюции. Подогретого через ЦРУ фанатизма. Уже четыре года и восемь месяцев ограниченный контингент нашей рабоче-крестьянской армии под просвещённым управлением партии исполняет в ДРА свой интернациональный долг и обязанность. А в рамках контингента, в составе третьего батальона сто восьмидесятого полка механизованной сто восьмой мотострелковой дивизии также и вы, прапорщик Леварт.

Правильно поняв, что это не был вопрос, Леварт сохранил молчание.

— Воюешь значит, — констатировал факт майор. — Интернационально исполняешь, что следует. С энтузиазмом, рвением и полной уверенностью в правильности того, что делаешь. Я прав? С полной? А может не полной? Может у тебя другая оценка советского военного присутствия в ДРА? Иная оценка решения Политбюро? И его незабвенной памяти членов?

Леварт оторвал взгляд от мерзко облезлой штукатурки потолка, глянул на Савельева. Не на его лицо, а на ладонь и стучащий о столешницу карандаш. Майор как будто это заметил, потому что карандаш замер.

— Интересно, — начал он, — было бы узнать, как же ты, представитель низшего уровня командования, смотришь на эту проблему. Что? Леварт! Открой наконец рот! Я задал вопрос!

— Я, товарищ майор, — Леварт кашлянул, — одно знаю. Родина велела.

Савельев молчал в течение минуты, вертя карандаш пальцами.

— Да уж, — сказал наконец, изменяя тон с язвительного на как будто задумчивый. — Стоит отметить. Представитель младшего командного состава при проверке политической сознательности отвечает не лозунгами, а цитатой из Окуджавы. Думая, наверное, что вопрошающий цитату не распознает.

— А цитата та, — майор вернулся к обычному тону, — в твоём конкретном случае на шутку похожа. Фамилия такая какая странная, ой, Русью то оно не пахнет, не пахнет. А русский дух? Укрепился ли через поколение? Прадед, польский бунтовщик, умер ведь и лежит в могиле тёмной, к тому же дурной католической, в Таре, в бывшей Тобольской губернии. Дед тоже поляк… Хочешь что-то сказать? Говори.

— Мой дед, — сказал спокойно и тихо Леварт, — не вернулся в свободную Польшу, хотя мог. По возвращению из Сибири остался в Вологде, у бабки, из дома Молчановых. А его младший сын, мой отец…

— Участник Великой Отечественной, награждённый Орденом Славы I степени за бой на Курлянском полуострове в марте года 1945, — так же спокойно не позволил закончить майор. — Самый молодой, наверное, в истории кавалер этого ордена. Всё есть в документах. Всё, Леварт, о тебе, и твоей семье, о родственниках и знакомых. И это есть великая сила бумаги, многое из того может быть использовано… Когда будет нужно. Потому ещё раз спрашиваю: кто стрелял в спину старшему лейтенанту Кириленко?

— Не знаю. Не видел. Шёл бой.

— Если, — карандаш снова завис в воздухе, — я узнаю от тебя то, что хочу знать, обещаю, за неделю ты будешь дома. В Питере. Тьфу, хотел сказать: в Ленинграде. Войну будешь смотреть по телевизору. Ходить на Фонтанку на пиво с приятелями. Привлекать девушек медалью и афганским загаром. Ну, пускай, устрою тебе интервью в «Комсомольской Правде», а после, возможно, сам начнёшь какую-нибудь деятельность, сам понимаешь, какие откроются перспективы… Устрою тебе это всё. Если скажешь, кто стрелял.[1]

Допрос, однако, окончился благополучно.

Роту в связи с этим инцидентом расформировали, Леварт, получив под свою команду сержанта Жигунова, младшего сержанта Станиславского и трех молодых солдат, был направлен на одну из застав для дальнейшего прохождения службы. Станиславский окончил МГУ им. Ломоносова, за что и получил прозвище Ломоносов. Он работал научным сотрудником в Институте ботаники, то ли он подписал какое-то из диссидентских писем, то ли принял участие в какой-то демонстрации, его уволили, мобилизовали в армию. Леварт проходил вместе с ним подготовку в Ашхабаде.

До места добирались с колонной десантников, на броне бетеэра. Ломоносов рассказывал о том, как в этих местах воевал Александр Македонский. Внезапно Леварт приказал всем одеть каски. Через несколько секунд после этого их колонну обстреляли со стороны ближайшего кишлака. Колонна остановилась. Из «василька» дали несколько залпов по кишлаку.

Леварт услыхал возбужденные голоса. Капитан, командир роты десантников, громко объяснял командиру группы саперов:

— Место, откуда стреляют, я не называю населенным пунктом. Место, откуда стреляют, называется огневой точкой противника. Вам ясно, младший лейтенант Берзин?

Ответ младшего лейтенанта Берзина был заглушен гулом турбореактивных двигателей. Через секунду раздался взрыв.

— Что они делают! — заорал капитан. — Что они делают, идиоты? Должны были ударить к северу от дороги! К северу… О-о-о, ёб твою мать!

Над их головами с ревом промчались два МИГа. Земля и дорога задрожали, горы как будто подпрыгнули и упали, казалось, прямо на них. На ногах оставалось несколько закаленных в боях десантников, но через секунду их швырнул на землю страшный грохот, а после него быстрая серия взрывов и сверлющий уши свист стальных пулек. Самолеты промелькнули и исчезли. Небо не обрушилось, горы снова встали на место. Остались только дым, медленно оседающая пыль и удушающий смрад аммотола.