Музы Припарнасья - Виктор Каган

Музы Припарнасья

Виктор Каган

Иллюстратор Lorе Schlee

© Виктор Каган, 2017

© Lorе Schlee, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-7752-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Виктор Каган

Там на Парнасе музы, боги и вдохновения дары. А мы присядем у дороги отдаться баловству игры словами то всерьёз, то в шутку, то с умыслом, то просто так. Вернёмся в детство на минутку и встанет на ребро пятак. И посмеёмся друг над другом и над собой – не всё ж стонать. И бог нас не поставит в угол, а к нам подсядет поиграть.

Эта книга – маленькое собрание малых поэтических форм – подражания, пародии, шаржи, частушки, поэхи, считалки, бляшки – для склонных улыбаться другим, подтрунивать над реальностью, посмеиваться над собой и, позволяя себе где смех сквозь слёзы, где слёзы сквозь смех, не отягощать жизнь, как говорил Н. А. Тимофеев-Ресовский, звериной серьёзностью.

Зверь стихов

Кажется (не знаю, не пробовал), пародии пишут, чтобы было смешно. Так мне и было – раньше, когда я читал пародии Виктора Кагана, в те времена ещё не объединенные в эту книгу, и потом про себя повторял то «Стихи – это вам не пахать и рожать», то «Стою я с междометьем на лице», то «Ну зачем вы со мной так по-свински»… Над некоторыми из пародий, признаюсь, хохотал в голос – правда, смущаясь, потому что иногда находил их весьма беспощадными… – и тем не менее не будучи в силах устоять перед точностью-вежливостью-королей.

На сей же раз, получив книгу и пробежав глазами те из пародий, которые помнил, я на много дней вдруг застрял в цикле с обещавшим много-много радостей названием «Из жизни поэтов и Л. Н. Толстого» – сначала приготовившись смеяться, да тут же и забыв о своём намерении. Это были стихи, пародирующие стихи. Пародирующие стихотворство как занятие. Пародирующие поэзию как возможность самовыражения посредством поэзии, когда «ангел леший зовет к столу творить стихов» того, чьё преклонение перед искусством слова окончательно беззаветно и кто не только не стыдится собственного косноязычия, но и ничего не знает о нём. Несчастного Бальзаминова, который забыл, что он Бальзаминов.

Это очень сложная игра. Играть в косноязычие пытались и пытаются многие, однако мало чьё косноязычие выглядит естественным: очень уж трудно тут не заиграться. Косноязычие авторского альтер эго в этой книге – подлинно: оно не отрефлексированное косноязычие напоказ, но как бы сама мучительная невозможность воспользоваться изжившим себя поэтическим языком при создании нового текста Перед нами пример своего рода самоубийства в процессе высказывания, или, как называют это в лингвистике, иллокутивного самоубийства – беспощадного и тем более трагического, что совершается оно на границе между литературой и реальностью… чужой литературой и собственной реальностью: «Он вдохновенной головою качнёт звездой во лбу светя и то как зверь стихов завоет то их заплачет как дитя».

Вообще говоря, у Виктора Кагана, этого зверя стихов, есть, во всяком случае, одна уникальная черта: спрятавшись за десяток ассоциаций, цитат, реминисценций, аллюзий и иллюзий, кивков и экивоков – вдруг вовсе без маски выпрыгнуть навстречу читателю и тоненькой шпагой поразить его в самое сердце. Вот хоть и в невинном таком (по-моему, уникальном для поэзии) жанре считалочек, от которого никак не ожидаешь полёта в экзистенциальную бездну… в которую однако проваливаешься – и, что самое странное, вовсе не спешишь её покидать: «девка тётенька карга мальчик девочке слуга раз два три четыре пять вот и время помирать».

Так что… не знаю, для чего пишут пародии, но к концу книги уже не только не смешно, но и просто отчаянно – не спасают даже развесёлые «бляшки». Может быть, потому, что, если к кому-то Виктор Каган действительно беспощаден, то прежде всего к самому себе, а это качество в современном литературном контексте, к сожалению, весьма и весьма редкое… «исчезающе редкое», как говорят в Дании.

бартошки

Эдуард Асадов

Когда ты уронишь вдруг мишку из плюша —всякое может быть —советчиков всяких недобрых не слушай,что скажут, мол, лучше забыть.

Ты вспомни, как верен он был вашей дружбеи в дождь, и в снег, и в жару,как мало ему от тебя было нужно,и он повторял: «За тебя я умру!»

Сурово и горько скажи себе: «Надо!Мой друг пропадает в беде.И чтоб от сограждан не прятать взгляда,я должен с ним быть везде».

Оторванной лапой тебя призываети верит – поможешь, спасёшь.Он любит тебя и поэтому знает,что другу на помощь придёшь.

И пусть насмехаются злые невежды,игрушки свои не любя,я верю, что ты оправдаешь надежды,ведь смотрит страна на тебя.

Белла Ахмадулина

Не Ванга, но провидчески слепая так была божественно глупа,на цыпочках взлетая в сны о детстве,что не заметила, как не во сне, а вьяве,к судьбе припала, как Сократ к отраве,о том не ведая в опаснейшем соседстве

с летящими предметами. И вотони вершат таинственный полёти среди них, как с крыши камнем, книжка,в которой кто-то мишку уронил,задумавшись иль просто был дебил,но вот уже без лапы бедный мишка.

Ясней, чем наяву, себе я снюсь.Я одиночества пронзительно боюсь.Упал и подозрительно затихтоварищ мой. А я в тоске и страхерыдаю о несчастном замарахе —ведь я люблю товарищей своих.

И чтоб моя не дрогнула рука,армянского приму я коньяка,спущусь под стол, где круг девятый ада,спасу его, пришью ему конечность,и наша дружба будет длиться вечность.Хороший мишка. Мне других не надо.

Анна Ахматова

И девочка, что мишку уронила,и мальчик, что поднять его не смог,и их любви таинственная сила,и с приворотным зельем пузырёк…

Я помню всё. Оторванная лапкаи в пуговицах глаз стоит слеза.Не находя потерянного тапка,на тёмные крещусь я образа.

Не надо мне ни почестей, ни славы.О, был бы мишка – друг заветный мой.Но херувим шепнул в ночи лукаво,что никогда не будет он со мной.

Эдуард Багрицкий

Весна зеленеетлягушьей икрою,как платье природыигрою покроя,и майской грозыполыхает шутиха.Но тут приключаетсястрашное лихо.Мой мишка с кроватилетит, как с откосанесчастная Анналетит под колёса,и падает смаху —до смеха ли? – на пол,теряя в полётепереднюю лапу.Такому кошмаруво сне не присниться.Мне мишку спастинепременно хотится.Лежит под кроватью,бедняга, страдаети лапу другоюк себе прижимает.Слезаю с кровати,от страха шалея,поскольку я мишкуужасно жалею.То в холод бросает,то бешено жарко.Я мишку спасу,как в бою санитарка.Его никогдани за что я не брошу.Играть с ним хотится.Он очень хороший.

Константин Бальмонт

Я разлучён с тобою, мишка,мне без тебя Париж не мил,стихов моих пожухла книжкаи жалко хохлится афишка,свалялся бант, в слезах манишка.Кто тебя на пол уронил!?

Твоя оторванная лапка,как девья золотая прядь,но скрылась за туманом шляпка,без ножки стынет в спальне тапка,цветов ненужная охапкаосталась в вазе умирать.

Взяла тебя судьба-злодейка,любовь отъята навсегда.Мне без тебя вся жизнь копейка,мне помнится твоя шубейка,с тобой я пел, как канарейка,да не припомню уж – когда.

Александр Блок

Кушетка, шкаф, комод, два стула,на письменном столе пенал.Где мишка? Будто ветром сдуло —упал, свалился, запропал.А смерть захлопнет жизни книжку,увидите – поэт был прав:опять роняет кто-то мишку…комод… кушетка… старый шкаф.

Александр Вертинский

Это всё, что от мишки осталось —шерсти клок и лапа в руке.Уронили – какая жалостьсеребром холодит в вискеОдиноко и так печальноон лежит щекой на ковре,так естественно и натурально,словно шёлк на вашем бедреЯ куплю себе туфли к панаме,лягу с мишкой грустить визави.Вы сказали, не будет меж намиослепительно нежной любви.

Евгений Винокуров

Моя любимая храниламеня от бытовых забот,но мишку на пол уронила,он завалился за комод.

Она и так, и сяк, и эдак,но не достать его никак.Комод тяжёл. Позвать соседок?Ведь засмеют – какой пустяк!

Моя любимая не знала,что делать? Шваброй зацепить?Но только лапу оторвалаи не к чему её пришить.

Со лба стирала пот солёныйи снова пробовала, ноне получалось. Я, влюблённыйв неё, следил за ней давно.

В царапинах родные руки,в глазах печаль, морщинок сеть,в груди клокочущие звуки…Ну как такое не воспеть!

Владимир Высоцкий