Волчий лог - Валерий Голев

Волчий лог

Валерий Иванович Голев

© Валерий Иванович Голев, 2016

© Ксения Валерьевна Колева, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-1400-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Эта книга посвящается памяти моего отца, его друга детства и всем мальчишкам, чьи лучшие годы юности выпали на это тяжёлое, военное время. Всё, что здесь написано, имело место быть в данной местности и в данное время. Записано мною с рассказов моего отца о его военном детстве. Имена героев вымышленные, но… дорогие мои земляки, если кого и задел, обидел чем – простите Христа ради, не для славы писал, а для памяти, чтобы помнили, как всё это было на самом деле.

Всё, что касается деревни – всё правда. Всё остальное – домыслы, основанные на фактах и архивных документах того времени.

Имя Сталина в веках будет жить,Будет реять оно над землёй,Имя Сталина нам будет светитьВечным солнцем и вечной звездой.

…жители живут довольно хорошо; занимаются скотоводством, ловят в борах много тетеревей, стреляют белку. Для них в том нет неудобства, что далеко от погоста, что кругом их пустыня; для их счастья немного нужно: было бы в избе тепло, был бы кусок хлеба, скот в загоне да подать была оплачена – и они счастливы в этой глуши.

Глава 1

Почтальонша пришла поздно, мать её уже не ждала, стукая и прокатывая доской-рубелем по намотанной на скалку утирке, гладила на обеденном столе стиранное и подсушенное намедни бельё. Бах, трррр… бах, трррр… глухо разносилось по избе. Ребята, как всегда, легли на полу, единственная сестрёнка Маша сидела на кровати, она ложилась с матерью. На печи кряхтел и тихо покашливал дед Вова. Вместе с почтальоншей зашёл сосед, Тихон Васильевич, старый верхнедонской казак, воевавший ещё в германскую с австрийцами. Он до морозов ходил в синей фуражке с красным околышем и в шароварах с лампасами, заправленными в латаные валенки. На селе его дразнили дедом Тишуней, он не обижался, в вопросах мировой политики он был первым «дипл матом» – дед всегда говорил это слово раздельно, считая, что так, как он выражался, глубсвенней.

– Я… новостей с фронта послухать. Дозволь, – обратился он к матери и, не дожидаясь ответа, опустился на корточки у притолоки двери. Ванька одиннадцати лет и Володька восьми лет, средний и младший братья, продолжали пихаться под старым лоскутным одеялом, на полу, на подстилке, стараясь занять, как им казалось, лучшее место, с краю у печки. Старший брат Мишка, тринадцати лет, вылез из-под овчинного тулупа, под которым он любил спать, и сел на пол, обняв руками колени.

– Ну, будя, будя! – прикрикнул он нарочито зло на расшумевшихся братьев. Возня под одеялом прекратилась, но Ванька и Володька не стали высовываться из-под цветастого одеяла, они очень не любили, когда тараканы, ползавшие по потолку, падали им на головы и шебуршали в подстилке. Уж больно долго их приходилось вытряхивать, а тараканы, рыжие, прусаки и большие чёрные, уже проснулись и вовсю шуршали под газетами, которыми был оклеен потолок и стены избы. Ходики, висевшие на кухонной перегородке, мерно тикали, покачивая маятником, стрелки показывали без четверти одиннадцать. В углу на восход, перед образами, янтарной капелькой горела лампадка. Иконы, стоявшие на полке, были накрыты аккуратно расправленной белой, расшитой красными узорами утиркой. Под стеклом икон лики святых обрамлены дутым стеклом золотистого и серебристо-зеркального цвета, по краям украшены красными, синими и жёлтыми бумажными цветами. Мать, сложив выглаженное бельё на кровать, выкрутила побольше фитиль керосиновой лампы, пламя загорелось ярче, и повесила лампу над дубовым столом. Они с почтальоншей сели на лавку, бережно развернув треугольник и положив письмо на стол, мать начала читать.

Здравствуйте, милые и дорогие мои, родные папаша Владимир Архипович, и любимая, дорогая супруга Анна Владимировна, и милым, дорогим деткам: Мане, Мише, Ване, Володе от супруга и папаньки вашего Петра Михайловича, шлю я вам свой сердечный привет и с любовью низкий, дорогой поклон, и желаю я вам от Господа Бога доброго здравия и всего наилучшего в жизни вашей. Ещё шлю я сердечный привет и с любовью низкий, дорогой поклон свояченице Дуне с Толей и мамане Аксинье Фёдоровне, и желаю я им от Господа Бога доброго здравия и всего наилучшего в жизни ихней. Ещё передавайте пламенный привет от меня всем моим родным и знакомым, и желаю я им от Господа Бога доброго здравия и всего наилучшего в жизни ихней. Во-первых, спешу сообщить я вам, дорогие мои папаша В. А. и милая, дорогая Анюта, что я пока по милости Божьей нахожусь жив и здоров. Письмо я ваше получил, которое послано вами 30 июля, за которое я вас сердечно благодарю со товарищами. Мы все трое вместе, дубовской Тишаков и кривополянский Погонин…

Почтальонша достала из сумки какую-то металлическую штуку, похожую на карандаш, и стала ковырять её булавкой, отстегнутой от отворота своей кофты.

– Что это? – спросила мать.

– Да вот, нонче на дороге нашла, – ответила та и продолжала тыкать булавкой. Мишка увидел непонятную штуковину, поднялся с пола и подошёл к столу.

– Дай мне, – сказал он и протянул руку. – Дай, я гляну, – громко попросил он.

Мать перестала читать и зло сказала:

– Зараз1 ложись спать, завтра в школу вас не подымешь.

Мишка, недовольно ворча, стал опять укладываться.

…Милая и дорогая Анюта, новостей у нас пока нет никаких. Ждём, нонче или завтра2 пошлют в бой. Дорогая, ещё написать письмецо вам придётся или нет, так же и от вас, не то дождуся, не то нет. Таперече3 видно, что Господь пошлёт, его Святая Воля, какая моя судьба, никто не знает. Дорогие детки, слухайте4 дедушку, он вас научит добрым делам. И маманькю слухайте и помогайте ею. Дорогие сынок Миша, Ваня, Володя, рвите коровке сор, кормок. Я на вас надеюсь, потому что вы стали большие. Милая и дорогая Анюта, пока писать больше нечего, остаюсь жив и здоров, того и вам желаю – быть здоровыми навсегда. Получите письмо, пишите ответ, я буду ждать. Ещё терпение и пропишите, какие новости и как живёте.

Тихон Василич внимательно слушал и, прищуривая левый глаз, молча крутил козью ножку. Скрутив, засыпал в неё с жёлтой, морщинистой ладони махорку и, завернув края, чтоб махра не высыпалась, встал, кряхтя, прикурил от лампы.

– Да… несладко им там, не всё таперече дозволено им гутарить5, немец прёт на нас силой великой, – раскурив козью ножку, подытожил он услышанное. Только он сел, раздался взрыв, звон стекла, и сильная вспышка озарила избу. Какое-то время была жуткая тишина, только тараканы продолжали шуршать в полной темноте, и было слышно, как керосин булькает, вытекая из лампы, валявшейся на полу.

– Боже милостивый, что это. Царица Небесная? – прошептала мать, подняла лампу и стала её разжигать трясущимися руками, чиркая спичкой.

– А-а-а… – заорала почтальонша нечеловеческим голосом.

Она вскочила с лавки и бросилась к ведру с водой в стряпку, за перегородку. В тусклом свете керосинки, коптившей без стекла, было видно, что кисти левой руки у неё нет. Она окровавленную культю окунула в ведро, вода тут же окрасилась в алый цвет. Мишка вскочил, резко отбросив тулуп под лавку.

– Доигралась, я говорил, дай, доигралась, – кричал он почтальонше. Она сунула культю во второе ведро, вода тоже стала красной от крови, подняв изуродованную руку кверху и обхватив её здоровой рукой со страшным криком, толкнула ногой дверь и выскочила в сени там, грохнув задвижкой, выбежала на улицу, громко крича.

– А-а-а… – голос её удалялся. Мишка, в одних кальсонах, босой, бежал за ней, хлеща незавязанными штрипками по земле.

– Доигралась, доигралась, – кричал он. Ванька и Володька молча лежали на полу, только глаза были видны из-под одеяла. Маша приподнялась с подушки, с белым, как пшеничная мука, лицом от страха. С печки, отодвинув цветастую занавеску, крестился и дрожащими губами шептал молитву Николаю Чудотворцу дед Вова, удивлённо смотря вниз. Тут раздался тихий стон Тихона Васильевича.

– Анюта… Анют, глянь-ка, – тихо прохрипел он. – Всё, настал мой час, – еле выдавил он из себя. Мать взяла лампу, поднесла её к лицу деда. Шея у него была в крови, рука, которой он держался за шею, тоже была в крови, и из неё торчал кусок мяса.

– Боже ж ты мой. Царица Небесная, – причитала мать. Она тихо отняла его руку от шеи, кусок мяса, звучно чмокнув, упал на деревянный пол. Мать взяла полотенце, намочила его и аккуратно провела по шее. – Нет тут ничего, хрыч старый, напугал до смерти. Кусок прилип просто, – закричала мать на него. – Иди домой, убраться мне здесь надо.