Скелеты на пороге - Мария Некрасова

Мария Некрасова

Скелеты на пороге

Глава I

Злая земля

Если бабушка просто что-то говорит – она шутит. Если бабушка просит, то это серьезно: надо немедленно все бросать и выполнять. Я это понял еще десять лет назад, когда познакомился с чугунным утюгом. Бабушка сказала, что утюг кусается, и попросила немедленно оставить его в покое. Я тогда, в силу мелкого еще возраста, понял только шутку, а просьбу выполнять не спешил, из-за чего и обжегся. Реву было! Но это наш с бабушкой секрет, и вообще, неважно. Важно другое: говорить бабушка может все что угодно, не стоит принимать всерьез ее, бабушкины, шуточки. А вот просьбы выполнять-таки надо, потому что это все-таки бабушка.

Я это к чему? Я к тому, что, когда бабушка попросила меня съездить в подмосковный город Клоп и купить у вокзальных бомжей килограмм глины, я собрался и поехал без разговоров. Понимать ее тонкий юмор я не обязан, а прокатиться в Подмосковье вместо первых двух уроков (глина должна быть обязательно утренней) – дело чести. Бабушка не первый год жаловалась на больную спину, но последнее время ей становилось все хуже и хуже. Она грешила на лекарства, пробовала новые, вспоминала народные рецепты и в конце концов докатилась: «Купи у вокзальных бомжей сто граммов утренней глины. Буду прикладывать, вдруг поможет!» Конечно, я не верил в целебные свойства глины и, конечно, отправился за ней.

По ногам проехалась ручная тележка. Шестая по счету, значит, скоро выходить. Клоп – седьмая станция от Москвы, я стою в тамбуре и старательно уворачиваюсь, поэтому больше одной тележки за остановку по мне еще не проезжало. Была одна внеплановая коробка с яблоками, ее тащили волоком и поставили мне на ногу. Но это не больно, так что не считается. Сентябрь, будь он неладен, закрытие дачного сезона! Коробки, тележки, грабли… От последних укрылся я, забившись в угол, к дверям, так что выйду теперь спокойно, без толкотни.

Сзади, как водится, напирали пассажиры, за окном, как водится, пробегал пейзаж. В школе давно началась физ-ра, где никто ни на кого не напирал и никаких пейзажей за окном не рассматривал, а просто все бегали по кругу, высунув языки. Они там, я здесь. Ну и что, что от лица до двери пара миллиметров, а на моей ноге опять стоит чья-то сумка! Мне все равно лучше, чем им на физ-ре, так что пусть завидуют!

Электричка зашипела, я кубарем вылетел на платформу и сразу отошел подальше, к лавочкам. Сейчас пассажиропоток схлынет, и я смогу найти продавца. Бабушка не называла конкретных имен, просто сказала: «Купишь у бомжей». Они, что ли, все торгуют лечебной глиной?

Двоих я приметил сразу: они распивали у киоска и что-то яростно друг другу доказывали. Один махал руками, другой ловил его за эти руки и, судя по мимике, был совершенно не согласен с мнением оппонента. Протиснувшись сквозь шеренгу старушек и получив по ноге ручной тележкой, я подошел поближе.

– Ты не понимаешь! – кипятился первый (поверх сапог у него были надеты красные пластиковые пакеты. Наверное, чтобы ноги не промокли). – Не понимаешь, они же неграмотные! Мой сын не читает ничего, что читал в его возрасте я!

– Ну, может, у них просто другие вкусы. – Второй попытался утихомирить его. На нем был щегольский, когда-то белый шарф в зеленую полоску.

– Вкусы? – Бомж в пакетах так махнул рукой, что расплескал содержимое своего стакана. – Скажешь тоже: «Вкусы!» Нет у них вкуса, понял? Нет! Я своему сопляку недавно «Поднятую целину» раскопал. Знаешь, что он мне сказал на это?

– Не осилил, много буков?

– Не, он сказал: «Акутахава лучше». Кто такой этот акутахава? Комикс небось?

Бомж в шарфике пожал плечами, сказал: «Плюнь».

Тот, в пакетах, действительно плюнул, выпил и занюхал рукавом. Я подошел уже совсем близко, глаза заслезились от окружавших этих граждан ароматов. Господи, у них еще и дети есть!

Бомж в шарфике первый меня заметил:

– Чего надо, парень?

Второй в пакетах обернулся и молча кивнул, типа: «Да, чего надо?! Не видишь, отдыхают люди!»

– Глины, – говорю, – лечебной. У вас есть?

Бомж в пакетах подмигнул другому, указал на меня:

– Во, видал?! Глины ему! Какие тут вкусы?! Да мы в твои годы…

– Мне для бабушки, – перебил я. Интересно, чем ему глина не угодила и при чем тут вкус?

– Во! – Бомж в красных пакетах возмущенно кивнул другому. – Видал, и бабушке мозги запудрил! Да что за манера такая – всякую гадость в рот тащить!

– Я думал, ей спину мажут.

– Думал он! О чем ты думал? Как ты вообще можешь думать?

М-да, покупка глины превращается в чреду бессмысленных оскорблений. Надо это прекращать!

– Я за глиной пришел, бабушка просила. И ваше мнение меня не интересует. Меня интересует глина. У вас есть?

Бомжи перемигнулись.

– А он мне нравится!

– Угу, с характером такой.

– Ладно, парень, уговорил. То, за чем тебя бабушка послала, это все туфта. Я тебе настоящую глину продам, хочешь?

– А бывает ненастоящая?

– Бывает лечебная, ее берут у родника. Это туфта. А настоящая лежит только…

– Не болтай! – перебил его Шарфик. – Может, ему простой лечебной надо, а ты…

– Именно простой лечебной, и чем скорее, тем лучше. Электричка через пять минут.

– Я ж говорил! – вздохнул Красный. – Парень хочет поскорее домой, принести абы что и отделаться. А помочь бабушке по-настоящему…

– Это какой-то особенной глиной, что ли? Я в эти сказки не верю, несите, что есть.

– Всего на десятку дороже, – вкрадчиво пообещал бомж в красных пакетах. Я, честно говоря, не знал, во сколько мне обойдется обычная глина. Бабушка дала стольник и сказала – этого хватит. Я был с ней согласен: много ли может стоить то, что валяется под ногами, и бомжи собирают это, как пустые бутылки?

– Тащите ту и другую уже! – рявкнул я, и бомжи испарились, словно только и ждали команды. Вот и хорошо. Бабушка сама разберется, какая там глина ей больше подойдет.

Через секунду Красный вынырнул из-за палатки, неся в руках два больших пакета. Судя по тому, как легко он ими размахивал, в каждом было лишь на донышке, но бомж протянул их мне с достоинством английской королевы:

– Лечись!

Я хотел ему сказать, кому из нас двоих следует подлечиться, но вспомнил, что скоро подойдет электричка.

– Где какая?

– Там все написано!

Я глянул: в каждом пакете по комку глины и по клочку бумажки с детскими каракулями – инструкции, ага. Сойдет! Отдал бомжам бабушкин стольник (судя по их лицам, малость переплатил), крикнул: «Пока» – и побежал к подъехавшей электричке. Уже в вагоне, плюхнувшись на свободную скамейку, полез читать инструкции. Написано было негусто: в первом пакете глину украшала бумажка с надписью: «Радниг», во втором: «Сдлая земля». И этот грамотей еще ворчал, что его сын читает что-то не то? Жаль парня. Живет себе где-нибудь в заброшенном доме, читает Акутагаву, а вечером приходит этот в пакетах и начинает ворчать: «Не то читаешь! Вкуса у тебя нет!» И не одернешь его так просто: вонючий, а все-таки отец…

«Сдлая земля» была мягче «Раднига» раз в сто. От нечего делать я мял в руках кусочек. Под пальцами сами собой появлялись голова, туловище, руки-ноги. Ногтем я сделал черты лица. Неандерталец какой-то вышел. Я подумал еще и вложил человечку в руки глиняный молоток, чтобы было похоже. Во, теперь точно неандерталец!

Интересно вот что: «Радниг», это понятно – «Родник», а что такое «Сдлая земля»? «Злая», наверное. Вон, человечек какой сердитый получился. И каких только названий не придумают жители подмосковных деревень! Мы однажды снимали дачу на Воньком проспекте. «Злая земля» на этом фоне выглядит вполне прилично.

Электричка взвизгнула: подъезжаем! Я сунул человечка в карман, сгреб пакеты и направился к выходу.

Глава II

История на истории

Бабушка живет совсем недалеко от школы, ближе, чем мы с родителями. Я и двух минут не потратил, заскочил к ней, отдал пакеты:

– Тут два вида глины, сама разберешься.

– Спасибо, Витек.

И побежал на историю. Но что это была за история! Если бы я тогда знал, пошел бы сразу домой, лег на диван, а лучше – под, чтобы меня не нашли, так бы и валялся до утра, изредка поругиваясь. Вот такая это была история!

Я вошел в класс, я кинул с порога рюкзак на свою парту (отработано, все-таки восьмой год здесь учусь), я поставил подножку Лысому (за вчерашнее), шепнул Ремневой: «Трусы видно», и она купилась, хоть и была в комбинезоне… Получил книгой по башке, сказал «Спасибо», потому что эту книгу Ремнева давно мне обещала. Сел. Встал, приветствуя Елену-историчку, опять сел. Потом опять встал, потому что меня сразу же вызвали к доске, вышел…

Класс заржал так, словно к доске вышел не я, а, по меньшей мере, Шварценеггер в балетной пачке или кто-нибудь, еще более нелепый. Елена проигнорировала хохот. «Расскажи, – говорит, – нам про становление индустриального общества». Я и начал рассказывать. А класс все не унимался. А класс все ржал, а Елена все игнорировала, пытаясь расслышать, что я там такое бормочу. А я бормотал и пытался понять – что не так? Ерунду, что ли, рассказываю? Нет, я все выучил, да и ржать начали сразу, как только я вышел к доске, не дожидаясь моих слов… Одежда, что ли, не в порядке?