Дни и ночи Невервинтера. Книга 2 - М. Волошина

Рыжая Эйлин

Дни и ночи Невервинтера 2

Глава 1

Чудесное спасение?

— Даже если меня саму затянет в эту проклятую тьму, я тебя вытолкну, слышишь?!

— Сынок, успокойся… Мы найдем ее… Она вернется…

…

— Вливай зелье!.. Да вливай же, не стой, как примороженный!.. Он сейчас все тут разнесет!

…

— Это моя ноша, понимаешь?.. У меня нет выбора…

— Все хорошо, сынок… Теперь ты уснешь… Все будет хорошо…

— Запомни: Дуг твой товарищ, а не мальчик для битья… Ты должен сам отвечать за свои поступки… Иди к отцу и скажи ему… Терпи, будь мужчиной…

…

— Ты ужасный… Нет, ты кошмарный… Ты… И за что только я тебя…

— Ну зачем ты туда полез?! А если бы ты упал… Ильмар, ты неисправим…

— Иди на хрен отсюда со своим успокоительным!.. Извини… Я чертовски устал… Подмени меня на пару часов…

…

— Ильмар, куда это ты собрался? Будь осторожен, ты же знаешь, как я волнуюсь…

— Я люблю тебя…

— Может, это успокоит тебя… Алданон сказал, что портал потух… Понимаешь, там ничего нет, и никого… Это надежда… Выпей это, сынок, это поддержит твои силы…

…

— Можно развязывать… Не бойся, с ним все в порядке…

…

— Вставай, мой золотой. Завтрак для морского волка…

…

— Просыпайся, сынок. Очнись.

Закопченный потолок. Запах восковых свечей и лазарета. Столбик солнечного света, протиснувшийся в щель между занавесками. В нем пляшут пылинки. В детстве они казались ему какими-то особыми маленькими существами, которые живут в солнечных лучах и путешествуют вместе с ними. Ему хотелось поймать их, но он боялся: а вдруг они умрут в его ладони?

Чья-то теплая рука похлопывает его по плечу. Грубое, морщинистое лицо. Давно нечесаные волосы, борода, заплетенная в две косички. Запавшие, покрасневшие глаза. Устал старик. Видно, давно нормально не спал.

— Иварр.

Касавир привстал на кровати, потирая лоб.

— Ты заставил меня поволноваться. Не думал, что ты так скоро выберешься. Молодец, — святой отец похлопал его по плечу. — Думаю, ты сейчас готов слона съесть.

— Да подожди ты со своим слоном, — отмахнулся Касавир, — что со мной было?

Иварр вздохнул и отвел взгляд.

— Как вы вернулись, помнишь?

Касавир стал вспоминать последние секунды в Мерделейне. Смерть казалась неминуемой — они все должны были погибнуть под обломками. Потом было странно. Эйлин и Ниваль преобразились, Гробнар что-то забормотал, заставляя их сдвинуться в круг — паладин тогда подумал, что, должно быть, теряет сознание и грезит. Затем их накрыл розоватый купол портала, за ним раздавались музыка, песня, плеск воды, какой-то невнятный разговор. А потом — они оказались во дворе крепости. Эйлин и Ниваля не было. С этого момента он не помнил почти ничего, кроме каких-то мутных картинок и обрывков фраз. Чей-то крик. Дикий, страшный, рвущий его легкие. Звон стекла, глухие удары. Чувство скованности. Он хочет подняться и бежать, но не может. Он — безвольная кукла. Внутри — сплошная боль, а потом высасывающая сознание пустота. Кто-то приподнимает его голову, уговаривает открыть рот.

Касавир отер со лба выступивший пот и тихо спросил без особой надежды:

— Эйлин?

Иварр покачал головой:

— Вряд ли это тебя утешит, но… ко мне тут приходило это маленькое создание, постоянно мелещее чушь. То рвался помогать, то начинал что-то рассказывать. Я хотел надавать ему пинков, но он говорил интересные вещи, касающиеся твоей Эйлин и сэра Ниваля.

Касавир поморщился.

— Ниваль меня меньше всего интересует.

— Не скажи. Гном совершенно уверен, что они оба имеют отношение к вашему спасению. Теперь они вместе, живы и рано или поздно вернутся домой. Звучит, как бред. Но из рассказов твоих друзей я понял, что вас должно было завалить в цитадели. Но не завалило. Неспроста это, согласись. Вас перенесло сюда чудо, другого слова не подберешь. Гном все болтал о какой-то древней легенде.

Касавир мрачно посмотрел на Иварра.

— Ты считаешь, есть надежда?

— Только не говори, что ты ее потерял.

— Если я ее потеряю, единственное, что мне останется — это сдохнуть.

Иварр потрепал его по шее.

— Успокойся, сынок. Тебе вредно нервничать.

Касавир досадливо мотнул головой. Нервничать! В его памяти снова всплыли подробности того, что произошло в цитадели. Он стукнул кулаком по кровати и зло сказал.

— Черт! Она все-таки сделала то, что обещала.

Он хотел вскочить с кровати, но Иварр накрыл его кулак своей широкой жилистой рукой, сжал его и твердо посмотрел ему в глаза.

— Успокойся. Не заставляй меня снова принимать жесткие меры. Если гном прав, она вернется. А тебе сейчас нужно восстановить силы. Ты пять дней на зельях держался.

— Ладно, — буркнул паладин после долгого молчания, — что там у тебя? Небось, бульон из потрохов?

Иварр посмотрел на Касавира строго, как учитель на непослушного ученика.

— Тебе сейчас окороками нельзя объедаться, сам знаешь. Так что, не ворчи и ешь, что даю. Смотри, чтобы и от этого не вывернуло. А я пойду, проведаю других пациентов.

— Кого? — Спросил Касавир, открывая горшочек с бульоном и недовольно принюхиваясь.

— Сэнда и Кару.

Касавир закрыл горшочек и удивленно посмотрел на Иварра.

— Так они живы?

— Да, мы успели их спасти. В том, что Сэнд поправится, я не сомневаюсь, хотя он еще плох. А Кара… сам не знаю, что с ней. Все цело, ни царапины, здоровью позавидовать можно. А воли к жизни нет. Растение. Мы ее поддерживаем пока. Ждем выздоровления Сэнда. Как я понял, они друзья.

— Угу. Не разлей вода.

— Может, это ей поможет, — заключил Иварр и вышел из комнаты.

— Собака.

— Какая собака, посмотри, это же лев.

— Где ты видела таких львов? Это собака… нет, теперь это дракон.

— Ниваль, ты ни хрена не понимаешь. Это же заяц с отгрызенным ухом.

— А кто ему ухо отгрыз?

— Лев.

— В жизни не слышал подобной чуши!

Они лежали рядышком на берегу прозрачной горной речки и смотрели в небо. Сначала они ничего не видели и не чувствовали. Постепенно пространство вокруг них стало наполняться красками, запахами и звуками. Появился запах земли и пряный аромат травы — такой горьковатый, с привкусом увядания. Потом спина стала ощущать неровности, тело почувствовало уколы мелких камешков и жестких травинок. Пронесся ветерок, чуть задев их, как гигантская бабочка нежным крылом. Пяткам стало колко и холодно. Они почему-то были босые. А потом они увидели по-зимнему бледное ясное полуденное небо с ползущим прямо над ними облаком, из которого ветер лепил все, на что у него хватало фантазии. И услышали голоса друг друга.

— Ну, а теперь что?

— Кружка, полная пива.

— Нет, эля.

Эйлин подумала немного и миролюбиво ответила:

— Да какая разница, главное, что она полная.

— Хоть в чем-то мы с тобой сошлись.

— Ага, блин, родственные души.

— Черта с два ты мне родственная душа.

Они повернулись, посмотрев друг на друга, и снова уставились в небо.

— Это ты мне черта с два родственная душа, — вздохнув, произнесла Эйлин.

Идиллия была прервана каким-то неприятным ощущением. Холодно. Чертовски холодно. Босые ноги начинают коченеть, а спина совсем заледенела. Они быстро встали и переглянулись, похлопывая себя по бокам и переступая с ноги на ногу.

— Ниваль, что это?

Черная земля, камни и островки жухлой травы были покрыты тонким рыхлым белым слоем. Белые кристаллики были на их волосах и одежде, надо сказать, довольной странной. Ни доспехов, ни оружия. Кроме рубашек и штанов на них не было ничего, да и те выглядели так, словно их месяц не снимали. Щетина на лице Ниваля была минимум пятидневной, и Эйлин, как ни напрягала память, не могла вспомнить, где они были и что делали столько времени. И почему на них ни царапины.

— Глупая, — сказал Ниваль, сгребая пригоршню белого вещества с пучка травы и поднося ее к глазам Эйлин, — это же снег.

Она смутилась.

— Ну, я знаю, что такое снег. Но никогда не видела его так много.

— Естественно, в Невервинтере его не бывает.

— Значит… мы не в Невервинтере? — Эйлин оглянулась. — А где все, где…

Она в ужасе посмотрела на Ниваля.

— Касавир! Боже, они… — ее взгляд потемнел, — они остались… там? Этого не может быть, — она схватила Ниваля за рубашку и стала трясти его, — скажи, что это не так!

Ниваль перехватил ее руки, сжал их и забормотал:

— Нет, конечно, нет.

Эйлин с надеждой смотрела на него, словно только он сейчас мог дать ответ. Мысли, заглушаемые страхом и болью, совершенно отказывались ей подчиняться. А Ниваль хмурился, пытаясь быстро и, по возможности, последовательно сложить мозаику из кусочков воспоминаний. Мозаика получилась яркой, но мало что объясняющей.