Сова и хлеб - Ирина Нечаева

Сова и хлеб

Роман о древнем Египте, написанный египтологом

Ирина Нечаева

© Ирина Нечаева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пролог

В день третий месяца второго сезона половодья года девятого в белый город Уасет1 вернулись корабли, за год до того ушедшие на юг искать Землю Бога. Все пять, длинные, стройные, ничуть не потрепанные ветром и волной, они медленно шли по Великой реке2, и в воздухе вокруг отчетливо пахло сладкой смолой, главным сокровищем Пунта, Земли Бога. Обнаженные спины гребцов отливали влажной медью под лучами злого летнего солнца, суетилась команда, разбирая причальные канаты.

На носу первого корабля сидел, изрядно мешая работе, Нехси, Носитель царской печати, человек, возглавивший этот поход. Как ни старался он казаться бесстрастным, полные губы сами собой кривились в довольной улыбке. Не ему ли ее величество Мааткара, да будет она жива, здорова и невредима, год назад отдала под начало пять кораблей и две сотни людей, выбрав его из многих и многих? Не он ли в одиночку провел их по Великому зеленому морю3, избегнув и бурь, и страшных бродячих волн в два десятка локтей, и хищных рыб с веретенообразными телами и вонючим мясом? Не он ли шел впереди всех по чужой жаркой земле, где люди селятся на деревьях, как птицы? Шел – и не боялся чужих ножей и копий. Не его ли почтительно встретил царь Пунта и его жена – отвратительно жирная, похожая то ли на карлика Беса, то ли на злобного речного бегемота? Разве не склонились они перед величием владыки Двух земель4, разве не признали себя его слугами? Разве не жил Нехси в их хижине, подобной пчелиному улью, разве не воздавали ему почести, равные царским? Разве не вез он в Уасет драгоценную смирну и ладан, и другие благовонные смолы, и дерево, черное, как кожа нубийских наемников, и другое дерево, идущее на строительство кораблей, и слоновьи бивни, и шкуры царственного леопарда, и жирафьи хвосты, и золото, и краску для глаз, и невиданных животных для царского двора, и стройных остроухих собак с золотой шерстью, так похожих на бога Инпу5, и другие прекрасные вещи? Разве не его встречает весь белый город?

Весточку о точном часе прибытия кораблей он благоразумно отправил заранее, и на берегу у пристани толпились, кажется, все, кто не был занят делом в этот утомительно знойный день, и конечно те, кто обязан был присутствовать здесь по долгу службы. Но восхищение простолюдинов не волновало Нехси – сейчас, оставив команду разгружать корабли под бдительным надзором писца царской казны, он отправится прямиком во дворец.

Пусть великому царю Мааткара Хатшепсут, да будет она жива, здорова и невредима, и негоже ожидать своего верного слугу на пристани, она примет его немедленно, только тем и показав свое нетерпение. Совсем скоро, еще до заката солнца, он бросится ниц перед троном, и невозмутимое, как погребальная маска, и такое же прекрасное, лицо живого бога дрогнет почти человеческой радостью. К вечеру Носитель царской печати Нехси прибавит к своему имени еще титул-другой – успех похода в Землю Бога превзошел все ожидания.

…Мягкий удар нарушил размышления Нехси – корабль ткнулся носом в причал, на берегу поймали канаты, загомонила толпа, раздались приветственные крики, и Носитель царской печати поспешно принял надменный и отстраненный вид. Он первым сошел на землю, принужденно улыбаясь взревевшей черни. Дружески поздоровался с писцом царской казны, встречавшему его у самого причала, и препоручил его своему ближайшему помощнику Небмени. И, не теряя времени, направился в сторону дворца – грузом займется Небмени, боги подождут, домашние тем более, но заставлять ждать царя никак нельзя. Она и без того ожидала этого целый год.

Толпа расступалась перед Нехси, но он все равно привычным жестом прижимал руки к телу, опасаясь за тяжелые дорогие браслеты, и внимательно смотрел, куда ставит ногу – навыки жизни в шумном столичном городе никуда не делись за год.

Вечером, должно быть, будет праздник во дворце. И уж наверное, в городе – двести десять моряков вернулись не только живыми, но и изрядно разбогатевшими, то-то радость для двухсот десяти семей.

И никому – ни Нехси, ни команде, ни горожанам, ни чиновникам, яростно спорившим с Небмени, ни царю Мааткара – не было дела до молодого парня, тихо стоявшего у самого причала и мрачно смотревшего на корабли. То есть до Хора Канехет-хаиме-Уасета, Хора в Золоте Джосера-хау, Двух владычиц Уах-несит, царя и государя Менхеперра, сына Ра Тутмоса, да будет он жив, здрав и невредим. Почти никто не узнавал живого бога, самим Амоном назначенного владеть Двумя землями, и уж точно никто не замечал.

Менхеперра, Тутмосу, едва минуло двадцать лет, одиннадцать из них он был царем, и девять из этих одиннадцати – не был. На троне его деда восседала женщина. Жена прежнего царя и мачеха нынешнего. Пусть она и называла себя царем, пусть приказывала изображать себя в полном царском уборе, пусть ставила свои статуи в образе бога Усира – все равно она оставалась всего лишь женщиной. Недолго боги будут терпеть такое нарушение мирового порядка Маат…

Но пока владыке Двух земель оставалось немногое. Приносить жертвы на храмовых праздниках, стоя за спиной мачехи – и то в нужные дни она старалась услать его подальше. Надевать синюю корону войны и вести за собой войска, когда бунтовали жители пустынь. Много ли славы добудешь, усмиряя крошечные племена жалких кочевников? А еще что? Бить уток в камышах, стрелять из лука, править колесницей… Любить молоденьких наложниц из стран Хару и Речену. Работать с глиной в уединенных покоях – и скрывать это, ведь не подобают царю такие занятия. Хотя не из глины ли бог Хнум слепил людей? Читать рукописи Дома жизни. И, конечно, мечтать о далеких странах.

Менхеперра, да будет он жив, здрав и невредим, очень хорошо помнил, как впервые узнал о земле Пунт. Был он совсем ребенком и только учился разбирать священные знаки. И когда жирно блестящие черные жучки, копошащиеся на гладком зеленоватом листе, вдруг сложились в слова сказки, много раз слышанной от кормилицы, он испытал невиданное прежде потрясение. Как будто распахнулись перед ним ворота в иную, светлую и прекрасную страну, где нет примеров на сложение и вредной сестры Нефрура, которая не чинится расцарапать лицо будущему царю. Зато в той стране были бескрайние зеленые волны, и смелые дружинники, и чудесные приключения – и никому, кроме него, не было туда ходу. До сих пор царь в горькую минуту предпочитал не услаждать себя музыкантшами, танцовщицами и акробатками, а брать упругий свиток папируса – и уходить на время за пределы Двух земель. Иногда ему хотелось даже развести чернил и самому начертать историю, возникающую у него в голове, но останавливал страх и мысль о небывалом кощунстве – как же это, дать имя и жизнь человеку, который не жил на земле?

Тутмос медленно двинулся прочь от причала, вверх по истертым ступеням. В город. В город, который должен падать перед ним ниц – и не падает. Не узнает и не признает своего царя. Менхеперра не верил в поход, отправленный мачехой. Он слишком хорошо помнил, какие испытания выпали на долю древних моряков, прежде чем они сумели прорваться в Землю бога. Корабли Нехси вернулись нетронутыми, совершив приятную прогулку по Великому зеленому морю. Да, корабли нагружены сокровищами – но они заплатили за них. Царь знал, чувствовал, что населенная краснокожими людьми страна Пунт, лежащая далеко на юге – это всего лишь еще одно племя данников, а великая, таинственная Земля бога, где живут золотые змеи, где реки текут молоком и медом, где растут невиданные деревья, откуда берет начало Великая река – эта страна еще ждет того, кто сумеет ее найти.

Царь тяжелыми, небыстрыми шагами шел к рынку, думая выпить вина или браги, послушать, что говорят люди. Он не боялся, что его узнают, и от этого было горько. А во дворце обойдутся без него. Да и не хотел он смотреть, как возносят хвалу мачехе, как чествуют Нехси, как напиваются писцы и моряки.

– Разве же в Земле бога побывали наши корабли? – послышалось от обочины дороги.

От неожиданности Тутмос споткнулся. Обернулся. Прямо на присыпанном песком камне сидел старик с арфой в руках. Не из тех, кто играет на царских пирах, получая за это золото, нет. Уличный музыкант, сказитель, слушатели которого могут дать ему разве что лепешку или полоску сушеного мяса. Но вокруг него собралась изрядная толпа, человек в пятнадцать – кто же откажется позлословить о царском дворе? Тутмос протолкался к арфисту, даже не морщась от людских прикосновений6 и не замечая смешанного запаха рыбы7, чеснока и дешевых притираний.

– Что ты говоришь, старик?

Арфист вздрогнул и поднял голову, уставившись на царя страшными проваленными глазами в жемчужных бельмах. Тутмос поежился – ему показалось, что явный слепец видит его и знает, кто он.