Фрактальный принц - Ханну Райаниеми

Ханну Райаниеми

ФРАКТАЛЬНЫЙ ПРИНЦ

Его портрет? Как мог бы я его изобразить? Я видел Арсена Люпена раз двадцать, и двадцать раз передо мной представал другой человек… либо, скорее, все тот же, от которого двадцать разных зеркал донесли до меня столько же искаженных отражений.

Когда мы смотрим на фрактал, мы должны вглядываться в одно зеркало, не обращая внимания на второе, стоящее где-то далеко позади.

Пролог

СПЯЩИЙ ПРИНЦ

Этой ночью Матчек ускользает из своего сна, чтобы снова навестить вора.

Во сне он видит себя в книжном магазине. Это темное неприбранное помещение с низким потолком и ветхой лесенкой, ведущей к небольшой мансарде. Полки прогибаются под тяжестью запылившихся фолиантов. Из дальней комнаты тянется пьянящий аромат благовоний, смешиваясь с запахами пыли и плесени.

Прищурившись в тусклом свете, Матчек разглядывает рукописные указатели на полках. Они немного изменились с прошлого раза, как изменился и список эзотерических тем. «Огнеглотатели». «Человек-ядро». «Невосприимчивые к ядам». «Езда по стенам». «Чудеса разума». «Освобождение от оков».

Он тянется к небольшому томику, название которого, выведенное округлыми золотыми буквами, гласит: «Тайная история пушки Заккини», и его пульс заметно учащается. Эти истории в снах нравятся Матчеку, хотя после пробуждения он не может их вспомнить. Он открывает книгу и принимается за чтение.

«Человек-ядро никогда не любил ее, несмотря на то, что говорил о любви не один раз. Единственной его любовью оставалось ощущение полета, когда его выбрасывало из огромной железной пушки, которую его дед изготовил из металла, по преданию, добытого из упавшего с неба камня. Человек-ядро хотел обзавестись женой, поскольку так было принято, и это помогло бы ему поддерживать в рабочем состоянии великолепный механизм, образуемый им самим и пушкой, но назвать это любовью было бы неправильно…»

Матчек моргает. Это не та история. Она не приведет его к вору.

От неожиданного кашля за спиной Матчек вздрагивает и резко захлопывает книгу. Если он обернется, то увидит сидящего за прилавком тощего владельца магазина, который неодобрительно посматривает в его сторону безумными глазами, увидит седые волосы на его груди, пробивающиеся сквозь петли грязной рубашки, увидит небритое злое лицо и проснется.

Матчек качает головой. Сегодня он не просто смотрит сон. Он здесь по делу. Он осторожно ставит книгу обратно на полку и начинает подниматься по ступенькам лесенки.

Дерево отзывается скрипом на каждый его шаг. Матчек чувствует себя неуклюжим. Перила под его рукой внезапно становятся мягкими. Стоит допустить оплошность, и он рискует провалиться в другой, более глубокий сон. Но вот среди серых фолиантов, сверху на крайней полке, где заканчивается лестница, он видит голубой проблеск.

Хозяин магазина внизу заходится отрывистым влажным кашлем.

Матчек поднимается на цыпочки и кончиками пальцев тянется к голубому переплету. Книга падает с полки, а вместе с ней вываливается целый каскад других томов. Пыль мгновенно забивает глаза и горло. Он начинает кашлять.

— Что ты делаешь там, наверху, парень? — раздается скрипучий голос, сопровождаемый шаркающими шагами и стоном половиц.

Матчек опускается на колени, разбрасывает книги о блошиных цирках и поющих мышах и отыскивает голубой томик. Сквозь царапины и потертости на обложке проглядывает коричневый картон, но серебряные минареты, звезды и месяц остались все такими же яркими.

По лестнице поднимается нечто, пахнущее благовониями и пылью, но это не хозяин магазина, а что-то намного хуже, что-то сухое и старое, как пергамент…

Не сводя глаз с книги, Матчек резко раскрывает ее. Слова с пожелтевшей страницы устремляются ему навстречу потоком черных шевелящихся насекомых.

«Одна из легенд о древних народах повествует о царе из династии Сасанидов, повелевающем армиями солдат и слуг, у которого было двое сыновей — старший и младший…»

Слова взвиваются вихрем. Бумага и буквы становятся объемными, принимают форму руки с черными и белыми пальцами и устремляются к Матчеку из книги.

Пыльное существо кашляет и шепчет, что-то щекочет плечо Матчека. Он изо всех сил сжимает протянутую руку, острые края пальцев-слов впиваются в ладонь. Но он не выпускает их, и рука внезапно увлекает его в простирающийся впереди океан символов. Слова перекатываются через него, словно…

…волны, вокруг босых ног бьются клочья прохладной пены. Над ним теплое вечернее солнце, навстречу широкой улыбкой расстилается белый песчаный пляж.

— Я уже пробыл здесь некоторое время и думал, что ты так и не соберешься это сделать, — произносит вор.

Он сжимает руку Матчека в крепком рукопожатии. Это худощавый мужчина в шортах и белой рубашке, глаза скрыты за линзами солнцезащитных очков, синими, как книга из сна.

Полотенце вора расстелено на песке неподалеку от пустых шезлонгов под зонтиками. Они с Матчеком садятся рядом и наблюдают, как солнце опускается в море.

— Я частенько бывал здесь, — говорит Матчек. — Раньше, как ты понимаешь.

— Я знаю. Я почерпнул это из твоих воспоминаний, — отвечает вор.

И пустой пляж внезапно заполняется, как в те субботние дни, когда Матчек приходил сюда с отцом. Сначала они посещали рынок, где торговали всевозможной техникой, потом раскладывали свои приобретения на песке и испытывали в волнах плавающих дронов или просто наблюдали за паромами и водными мотоциклами. Но, несмотря на ощущение песка между пальцами ног, несмотря на запах солнца, пота и соли на коже и красную линию скал на другом конце пляжа, что-то кажется Матчеку неправильным, не таким, как прежде.

— Ты хочешь сказать, что украл все это, — говорит Матчек.

— Я думал, что тебе это уже не нужно. Кроме того, я надеялся порадовать тебя.

— Да, наверно, так и есть, — соглашается Матчек. — Но кое-какие детали переданы неверно.

— В этом ты должен винить свою память, а не меня, — возражает вор.

Его слова вызывают у Матчека беспокойство.

— Ты тоже выглядишь несколько иначе, — говорит он, просто чтобы что-нибудь сказать.

— Это помогает, если не хочешь быть пойманным, — отвечает вор.

Он снимает очки и убирает их в нагрудный карман. Он действительно немного изменился, хотя Матчек мог бы поклясться, что тяжелые веки и легкий изгиб губ остались такими же, как прежде.

— Ты никогда не рассказывал, как тебя поймали, — говорит Матчек. — Только о самой тюрьме и о том, как тебя вытащила оттуда Миели. [2]И о твоем путешествии на Марс в поисках воспоминаний, необходимых, чтобы украсть что-то для ее босса и обрести свободу.

— И что было дальше? — Вор улыбается, как будто только одному ему понятной шутке.

— Ты отыскал свои воспоминания, но другой ты тоже пытался ими завладеть. Поэтому ты запер его в тюрьме и получил только Ларец, в котором заключен бог. И воспоминание о том, что тебе необходимо попасть на Землю.

— У тебя действительнохорошая память.

В висках у Матчека неожиданно начинает стучать гнев.

— Прекрати надо мной насмехаться. Я не терплю, когда люди смеются надо мной. А ты даже не человек, а просто моя выдумка, или то, о чем я прочел в книге.

— А разве в школе тебе не объясняли важность выдуманных вещей?

Матчек фыркает.

— Только для читрагупт. Великая Всеобщая Цель почти достигнута. Смерть реальна. Враги реальны.

— Я вижу, ты способный ученик. Так что же ты здесь делаешь?

Матчек поднимается и сердито шагает к морю.

— Знаешь, я ведь мог бы рассказать им о тебе. Другим ченам. И они уничтожили бы тебя.

— Если сумели бы поймать, — уточняет вор.

Матчек разворачивается. Вор смотрит на него снизу вверх, щурясь от солнца, склонив голову набок и усмехаясь.

— Расскажи мне о том, что произошло в прошлый раз, — говорит Матчек.

— Ты должен меня попросить.

Матчек готов высказать вору все, что думает: что тот всего лишь плод его воображения, и Матчек не должен ни о чем просить. Но вор смотрит так весело, совсем как маленький Будда, всегда стоявший в саду его матери, что слова замирают у него на губах, и он только резко втягивает воздух. Матчек медленно возвращается к расстеленному полотенцу, садится и обхватывает руками колени.

— Ладно, — соглашается он. — Расскажи, как тебя поймали в прошлый раз. Пожалуйста.

— Так-то лучше, — отвечает вор.

От солнца на горизонте остался только золотой отблеск, но вор все равно надевает очки. Закатные лучи разливаются по морю жидкой акварелью.

— Хорошо. Это история, отрицающая смерть, как я, как ты, как все мы. Этому-то тебя учили в школе?