Фрактальный принц - Ханну Райаниеми

— Только не сейчас, когда она в таком настроении, — отзывается корабль. Бабочка-аватар делает круг над моей головой. — Но, может быть, тебе стоит с ней поговорить. Об общем плане.

Миели действительноведет себя странно. Ее и в лучшие времена нельзя было назвать душой компании, а в эти долгие недели путешествия от Марса к Земле она стала еще более замкнутой и основную часть времени проводит в медитациях в пассажирском салоне или в рубке пилота.

— Эта идея кажется мне абсолютно неприемлемой, — отвечаю я. Обычно я последний, с кем она хочет говорить.

О чем это толкует корабль?

— Возможно, тебя ожидает сюрприз.

— Ладно, поговорю. Сразу после того, как открою эту штуку.

Я хмуро смотрю на Ларец. Бабочка-аватар усаживается мне на нос, и я отчаянно моргаю, пока наконец не решаюсь смахнуть ее рукой.

— Сдается мне, ты пытаешься от чего-то отвлечься, — заявляет корабль. — И похоже, не хочешь признаваться мне в этом.

— Ничего подобного. Я как открытая книга. — Я вздыхаю. — Неужели тебе больше нечем заняться? Психотерапевтических роботов изобрели уже четыре сотни лет назад.

— А ты уверен, что не разговариваешь с одним из них? — Бабочка-аватар рассыпается пузырьками ку-точек, оставляя после себя легкий запах озона. — Тебе надо немного поспать, Жан.

Я прикасаюсь к Ларцу, ощущаю твердое теплое дерево и снова раскручиваю его в воздухе, пока грани не сливаются в одно расплывчатое пятно. Движение нагоняет дремоту. «Перхонен» права. Думать об этом легче, чем о Марсе, дворце и богине. А как только я закрываю глаза, все они тотчас возвращаются.

Дворец памяти на Марсе мог быть моим, со всеми его залами, восковыми и бронзовыми статуями, драгоценностями и камнями зоку, украденными у алмазных разумов и богов. Теперь все это, вся моя жизнь пропала, все поглощено архонтами, превратившими замок в тюрьму. Единственное, что мне осталось, это Ларец и сопутствующие ему воспоминания.

Я мог протянуть руку и все вернуть, но не сделал этого. Почему?

Я не Жан ле Фламбер.

Я мысленно прохожу по мраморно-золотым коридорам и через открытые двери заглядываю в комнаты украденных воспоминаний.

Здесь время, когда я не хотел быть Жаном ле Фламбером. Я жил на Марсе, в городе забвения под названием Ублиетт. [7]Я создал себе новое лицо. Я построил новую жизнь. Я встретил женщину по имени Раймонда. Я спрятал все свои тайны даже от себя самого.

Здесь происходит Вспышка, исключительное явление в технике и пространстве-времени. Яркий взрыв в марсианской ночи, умирающий Юпитер осыпает жителей Ублиетта квантовыми грезами.

Здесь находится зал, названный Переходом между Рождением и Смертью, — построенное мною здание, напоминающее бессмертным о конце всего.

Здесь живет возлюбленный одного архитектора, чьи воспоминания я… меня вдохновляли. Он поражен Вспышкой. В его разуме я видел пламя богов. И захотел им завладеть.

Здесь марсианские зоку. После Протокольной войны они принесли с собой Ларец. Внутри заключен гогол Основателя Соборности, одного из правителей Внутренней Системы. Плененный бог.

Здесь живет женщина по имени Джилбертина — еще один предмет моего желания, хотя мне и не следовало ее желать. В ее памяти я и спрятал Ларец. Я носил лицо, полное холодной решимости, которое теперь кажется мне совершенно чужим. «Стать Прометеем», — что-то вроде этого сказал ей прежний я. И именно этого хочет от меня богиня с улыбкой змеи, которой служит Миели.

Здесь женщина Сюэсюэ из парка роботов, бывшая на Земле загрузчиком. До Коллапса, до возникновения Соборности, она превращала детей в бессмертных программируемых рабов.

Потому меня и влечет к колыбели человечества я ощущаю важность этих воспоминаний и чувствую, будто есть нечто, что я должен отыскать в мире призраков.

И еще есть запертая дверь.

Я открываю глаза. Ларец все еще вращается. Я отвлекся. Ответы находятся на Земле и в запертой комнате у меня в голове.

Что бы в этом случае сделал Жан ле Фламбер?

Я беру Ларец и напеваю несколько нот из произведения, исполняемого Стэном Гетцем. В изогнутой поверхности одной из стен появляется овальное отверстие. Большая часть корабля изготовлена из оортианского интеллектуального коралла, восприимчивого к музыке. У меня было достаточно времени, чтобы разобраться, как с ним управляется Миели. Корабль, безусловно, знает, что я делаю, но меня радует хотя бы ничтожная степень секретности, которую обеспечивает наличие тайника.

Я помещаю внутрь Ларец, а затем проверяю остальное содержимое. Парочка камней зоку — мелкие темные янтарные овалы размером с перепелиное яйцо — украденных на Марсе, когда сыщик Исидор Ботреле и я присутствовали на вечеринке у его подружки Пиксил. Здесь же ее меч из Царства, захваченный мной после поединка с моим прежним я, которого звали Жан ле Руа.

Не так уж много, но это только начало.

Я кладу камень зоку в карман на удачу, запираю остальные мои жалкие сокровища и отправляюсь на поиски Миели.

Миели в центральной каюте корабля возносит молитву Человеку Тьмы. Сначала пение звучит неуверенно, но постепенно ее голос крепнет, заставляя двигаться изваяния в нишах и придавая их лицам сходство с гримасой бога бездны. Этой песне научила ее бабушка Брихейн, и исполнять ее можно только в самых мрачных местах и в самых опасных путешествиях. Но по мере того, как Миели погружается в медитацию, статуи становятся ее отражениями, и вот уже со стен на нее смотрит множество Миели с лицами цвета грязноватого кометного льда.

Она замолкает, глядя на них. Парящие в воздухе круглые свечи с пламенем в форме сердечек, слабый аромат корицы, песня — все это не имеет значения. По спине ползет холодок.

Ей надо заняться делами. Приготовить прикрытие для высадки на Землю. Просмотреть базу данных Соборности о колыбели человечества и том месте, которое ее предки, оортианцы, покинули много веков назад. А вместо этого Миели вздыхает, располагается в удобном кресле у оси нулевой гравитации возле шаровидных бонсаев и фабрикует себе колбу с лакричным чаем.

Миели обхватывает руками теплый шероховатый коралл сосуда. Песенка, вызвавшая его появление, пришла к ней внезапно: всего несколько нот, выучить которые мог бы любой ребенок. Миели продолжает ее напевать, делая первый глоток. Приторный вкус лакрицы и горечь. Она забыла, каким скверным может быть этот напиток. Но вместе с ним приходит воспоминание: утро в кото, [8]ставни открыты, и внутрь заглянуло Маленькое Солнце, мгновенно превратив тысячи шрамов и трещин ледяного неба в яркие штрихи; бабушка вкладывает ей в руки кружку и целует своими морщинистыми губами, ее сухой сладкий запах смешивается с запахом чая; водооткачивающие деревья раскрываются, маленькие ананси [9]ловят утреннее тепло в свою алмазную паутину…

Но даже это воспоминание больше не принадлежит ей. Теперь им владеет ее госпожа, Пеллегрини.

Это ничем не отличается от всего остального, что она уже отдала. Свою плоть, трансформированную в контейнер для синтеза и смерти. Свой разум, усовершенствованный метамозгом, который побеждает страх, вычисляет намерения противников до того, как они что-то задумают, превращает окружающий мир в сетку векторов, сил и вероятностей. И все это ради Сюдян. [10]Так почему же последнее, от чего она отказалась, — от своей уникальности, предоставив богине право копировать ее и создавать гоголов, считающих себя Миели, дочерью Карху, [11]кажется ей таким драгоценным?

Возможно, потому что она сделала это не ради Сюдян, а ради вора.

Миели отметает гнев, всегда возникающий при мысли о его лице, ставшем таким знакомым за последние несколько месяцев: яркие глаза под тяжелыми веками, легкая усмешка, высокие брови, словно прорисованные тонким карандашом. Какое-то мгновение она почти тоскует по биотической связи, которой повелительница соединяла их, чтобы дать Миели возможность чувствовать все, что ощущает вор. Благодаря этой связи ей легче было его понимать.

На Марсе он заставил ее петь. Как и все остальное, это было уловкой, но посредством биотической связи она чувствовала, как он радуется ее пению. Миели уже стала забывать, как это бывает.

И еще вопрос чести. Она не могла оставить его умирать в очередной тюрьме, когда Пеллегрини решила бросить его, словно сломанный инструмент. Как она могла поступить иначе? Миели дотрагивается до драгоценной цепочки, обвивающей ногу. Прекрасные камни, нанизанные один за другим, безоговорочный выбор.

Она выпускает из рук цепочку и продолжает неторопливо молиться. Отблески свечей пляшут на лицах статуй, и они становятся похожими на Сюдян. Широкий рот, высокие скулы, надменная улыбка.