Тамада - Иван Рахилло

Иван Спиридонович Рахилло

Тамада

Тамада

— Нет, довольно, — сказал вслух, смотря в зеркало, молодой художник Шубейко, автор нашумевшей картины «На родных просторах», — больше я не пью!.. Дальше так жить невозможно. Алкоголь вреден для здоровья… Спать ложишься поздно, встаёшь с разбитой головой. Надоели все эти встречи и банкеты.

Шубейко открыл форточку, с наслаждением вдохнул свежий воздух и решил начать новую жизнь. Нет, не завтра и не с первого, а именно сегодня, не откладывая в долгий ящик, не медля ни одной минуты…

«Довольно прожигать свою молодость! Жизнь человека коротка, и надо прожить её разумно и на пользу обществу», — так думал художник, выходя из парадного на улицу.

День выдался на диво: светило солнце, на бульваре веселилась жизнерадостная детвора. Шубейко дышал полной грудью, направляясь к Леночке, чтобы вместе с ней поехать в плавательный бассейн: Шубейко играл в ватерпольной команде.

Двери открыла не Леночка, а весёлый молодой человек в модном костюме.

— Дружище! Сколько лет, сколько зим! Вот неожиданная встреча! — И он бросился обнимать художника.

Откровенно говоря, Шубейко был с ним мало знаком. Они познакомились где-то на пляже, Звали его не то Яшей, не то Аркашей. Изредка Шубейко встречал его в театре, на футболе, в бассейне, но чаще всего на вечеринках. Яша-Аркаша произносил на вечеринках тосты, разливал вино и славился как великий специалист по спаиванию самых убеждённых трезвенников. Это был признанный тамада.

За столом сидели: нежная, изящная Леночка, её седоголовый отец и друг отца, молчаливый человек с запорожскими усами, как выяснилось, шофёр какого-то учреждения.

Тамада извлёк из кармана пальто две бутылки водки и поставил на стол.

— Мне не наливайте, — умоляюще произнесла Лена, — у меня сердце больное.

— Серьезно? — переспросил тамада и бодро налил ей стопку водки. Быстрыми артистическими движениями он наполнил и остальные стопки.

— Друзья, выпьем за тот белый цветок, который украшает наше скромное мужское общество… Первый тост за женщин!

Никто из компании не шевельнулся. Тамада изумлённо оглядел присутствующих, взгляд его остановился на шофёре.

— Мне нельзя, — возразил шофёр, — я при исполнении служебных обязанностей.

— Чепуха! Гигант здоровья, бык, орёл и вдруг отказывается выпить за женщин?! Неужели не стыдно?.. И уж стакан там какой бы, а то маленький, крошечный напёрсток… Как страшно измельчал народ!

Шофёр нерешительно передвинул стопку.

— Смелей, смелей, набирайте высоту!.. — подзадорил тамада. — Каждая профессия имеет свою норму. Слесаря пьют в шплинт. Портные — в лоск. Плотники — в доску. Печники — в дымину. Железнодорожники — в дрезину. Попы — до положения риз. Сапожники — в стельку. Поэты, как сапожники. А вот у шофёров нет нормы!

И тамада устремил свой ядовитый взор на Леночкиного отца.

— А вы, папаша?

Старик закашлялся.

— Обыкновенное притворство! Кашель как защитный рефлекс. А вообще из него ещё четырёх лётчиков можно сделать!

Широкой ладонью он хлопнул старика по худой спине.

— Железо! Типичная юношеская спина!

— Так уж и железо! — произнёс польщённый отец и дрожащей рукой взялся за стопку.

— Вот она, сила казацкая! Ну, а вы?

— Не пью, — твёрдо ответил Шубейко.

— Неужели?

— Бросил.

— И давно?

— С сегодняшнего утра. Решил начать новую жизнь. Спать ложишься поздно, встаёшь с разбитой головой…

— Так-так-так, — произнёс ехидно тамада, — выходит, песочек посыпался?

— Какая чепуха, я вполне здоров и достаточно молод. Спортом занимаюсь, — попытался возразить художник.

— Нет, батенька, годы берут своё! Но говорить об этом в присутствии девушки…

— Немного выпью, но только натурального… — нерешительно согласился Шубейко.

Кому не обидно сознаваться в своей старости! И все дружно выпили: старик, шофёр, Шубейко, Леночка и тамада. Так они доказали, что есть ещё порох в пороховницах и не гнётся казацкая сила!

В сущности, что стоило выпить одну маленькую рюмку! Леночкин отец, горя желанием доказать свою железную силу, предложил выпить по второй. После второй стопки Шубейко почувствовал, как хорош мир и милы люди.

Выпили по третьей. «Как же с тренировкой? — тревожно пронеслось в голове художника — Впрочем, что же тут страшного? Ведь отец тоже не работает, и Леночка… А чем я лучше их? Начну новую жизнь с завтрашнего дня!» — махнул Шубейко рукой и с радостным сердцем предложил по четвёртой.

…Они вышли на улицу в первом часу ночи. Шофёр тащил художника, обняв его за талию. Тамада держал под рукой снятый со стенки почтовый ящик и пьяно приветствовал всех встречных и поперечных.

* * *

Проснулся Шубейко на другой день на чьей-то чужой постели с противным ощущением во рту. Чертовски болела голова. В комнате не было ни души. Проклиная себя и тамаду, больной и разбитый, художник потащился домой. Ему было стыдно за бессмысленно потраченные сутки.

Проходя переулком мимо соседнего дома, он неожиданно услышал через раскрытое окно знакомый голос тамады:

— Друзья, поднимем тост за тот белый цветок, который, украшает наше общество, за хозяйку дома!

Да, он не ошибся… Тамада уже орудовал в другой компании, спаивая и отрывая от работы других людей. Сплюнув с досадой, художник торопливо пошагал дальше, будто боясь, что его могут снова пригласить за стол. А вслед ему долго доносился зазывной голос тамады:

— За милых женщин, прелестных женщин!..

* * *

И вот как однажды проучили тамаду. Дело происходило на борту парохода. Команда пловцов направлялась на водные соревнования в город Куйбышев. Вместе с другими, соблюдая самый строгий спортивный режим, всё лето готовился к этим соревнованиям и Шубейко. Пловцы сидели в буфете и пили кофе. И вдруг в дверях появился он, всеобщий знакомый, Яша-Аркаша.

— Друзья, сколько лет, сколько зим! Выпьем? — с места в карьер предложил он, весело потирая ладони.

Шубейко подмигнул ребятам.

— Как, товарищи, поддержим?

— С большим удовольствием! — хором отозвалась вся команда.

— Эй, графин водки и четыре бутылки коньяку! — хозяйски распорядился тамада. Он быстро разлил коньяк и водку и привычным движением поднял вверх свой бокал.

— Друзья, выпьем за тот белый цветок…

— …который всегда украшал наше милое общество! — дружным хором подхватили ватерполисты и, подняв тамаду на руки, с песней выбросили его через борт в воду, в набежавшую волну. Вместе с бокалом. В сером роскошном костюме.

Шубейко видел, как его подобрала лодка. Яша-Аркаша долго грозил вслед пароходу мокрым кулачком. А пловцы смеялись.

С тех пор Шубейко ни разу не встречал тамаду.

На фестивале

В письмах они обращались друг к другу с самыми нежными именами. Разрывая её конверты, он с жадностью перечитывал всё письмо от начала до конца. Наоборот, она не сразу распечатывала его конверты, а сперва прятала их под подушку, потом долго рассматривала на свет, стараясь угадать, какие ещё неиспользованные ласковые слова придумал он для своей любимой. Сердце трепетно билось в груди, глаза туманились от счастья: да, несомненно, она любила и была любима. Далёкий, нежный, мужественный Ромео!

Они познакомились на юге, в доме отдыха. Она любила заплывать далеко от берега, и равных ей в этом не было. Но однажды в море её настиг и обогнал незнакомый парень: он шёл классическим кролем. Его сильные руки уверенно выбрасывались из воды, а вытянутые стройные ноги размеренно рубили воду, оставляя за собой кипящий след черёмуховой пены. Он обошел её шутя. Она попыталась догнать его, но он, как миноносец, стремительно уходил вперёд.

На берег они вышли вместе уже знакомыми. Это было чудесное зрелище: широкоплечий, загорелый юноша в белых плавках и хрупкая, но сильная девушка, почти подросток, с тонкими сильными руками и упругими формами тела. Высыхая на солнце, они исподволь разглядывали друг друга.

— Ромео и Джульетта! — с восхищением произнёс кто-то из отдыхающих. Так их и прозвали. А вообще его звали Петей, а её Любой. Люба жила на Урале, Петя работал в Москве, в редакции «Последних известий по радио».

Они провели в доме отдыха волшебный месяц, каждый день заплывая вдвоём до самого горизонта. Танцевали. Вечерами сидели на старой скамейке у моря, над самым обрывом, любуясь серебряной лунной дорожкой, а над ними в бездонном небе дружелюбно перемигивались весёлые южные звёзды.

Разъехались они с чувством неясной и смутной тревоги, поклявшись писать друг другу письма. И вот прошло более полугода. На краевых соревнованиях по плаванию Люба заняла первое место и поехала на Московский фестиваль. О своей поездке она не предупредила Петю, решив устроить ему сюрприз.