Умирающее общество и Анархія - Жан Грав

Жан Грав

Умирающее общество и Анархія,

Глава I.

Идея анархизма и ея развитіе.

Анархія есть отрицаніе власти. Власть же мотивирует свое существованіе необходимостью защищать различныя общественныя учрежденія – семью, религію, собственность и проч. – и создает с этою цѣлью цѣлый ряд орудій, обезпечивающих ея дѣятельность и санкцію; главныя из этих орудій – закон, судебныя учрежденія, войско, законодательная и исполнительная власть. Вот почему, вынужденная давать отвѣт на все, идея анархизма должна была бороться со всѣми общественными предразсудками, должна была бороться со всѣми данными человѣческой науки, с цѣлью показать, что связанныя с нею понятія вполнѣ соотвѣтствуют как физіологической и психологической природѣ человѣка, так и изученію естественных законов, между тѣм как современная общественная организація, наоборот, противна всякой логикѣ, всякому здравому смыслу, результатом чего и является непрочность наших обществ, которыя постоянно подвергаются революціонным взрывам, вызываемым накопившимся гнѣвом тѣx, кого давит произвол существующих учрежденій. Когда анархисты борятся с властью, им приходится, таким образом, критиковать всѣ тѣ учрежденія, защитником которых эта власть является и необходимость которых она старается доказать для оправданія своего собственнаго существованія.

Поэтому область анархических идей расширяется. Исходя первоначально из простого политическаго отрицанія, анархизм должен был затѣм подвергнуть критикѣ всѣ экономическіе и общественные предразсудки и выработать такую формулу, которая, отрицая частную собственность, лежащую в основѣ современнаго экономическаго порядка, выражала бы в то же время извѣстныя стремленія по отношенію к будущему. И вот рядом с «анархизмом» естественно стал «коммунизм».

Ниже мы увидим, что существуют утонченные резонеры, которые доказывают, что раз анархизм означает полное и всестороннее развитіе личности, он не может имѣть ничего общаго с коммунизмом. Мы же, напротив, имѣем в виду показать, что личность может развиться именно только в обществѣ, а это послѣднее может существовать только при условіи свободнаго развитія первой; одно, таким образом, дополняет другое.

Вот это-то разнообразіе разсматриваемых и разрѣшаемых вопросов и содѣйствовало быстрому развитію анархических идей, которыя были вначалѣ достояніем лишь небольшой группы никому неизвѣстных людей, лишенных всяких средств пропаганды, а теперь проникают с большим или меньшим успѣхом и в науку, и в искусство, и в литературу.

Ненависть к власти, требованія соціальнаго характера существовали издавна: они зарождаются с того момента, когда человѣк начинает чувствовать, что его угнетают. Но через сколько ступеней, через сколько различных систем должна была пройти эта идея прежде чѣм вылиться в ея настоящую форму?

Первый намек на нее мы находим у Раблэ, в его описаніи Телемскаго Аббатства, но здѣсь она еще совершенно неясна и он считает ее неприложимой ко всему обществу в его цѣлом: доступ в его аббатство разрѣшается только привиллегированному меньшинству, при котором состоит цѣлый штат прислуги.

В 93 году уже говорят об «анархистах». Жак Ру и так называемые «неистовые» поняли, по нашему мнѣнію, лучше других смысл революціи и больше всего сдѣлали для того, чтобы обратить ее на пользу народа. Потому то буржуазные историки и оставили их в тѣни; их исторія еще не написана, скрытые в архивах и библіотеках документы еще ждут человѣка, у котораго хватило бы времени и энергіи на то, чтобы вынести их на свѣт божій и объяснить многое из того, что до сих пор остается нам непонятным в этом трагическом періодѣ исторіи. Мы не можем поэтому сдѣлать никакой оцѣнки их программы.

Чтоб найти анархизм как оппозицію власти и государству и как начинающую складываться теорію, нужно дойти до Прудона. Но анархизм здѣсь не больше как теоретическій враг государства: на практикѣ, в своих планах общественной организаціи, Прудон оставляет под различными названіями всѣ тѣ части административной машины, которыя составляют самую сущность правительства. До самаго конца Имперіи анархизм существует во Франціи лишь в видѣ смутнаго мютюэллизма, который в первые годы послѣ Коммуны вырождается в движеніе производительных и потребительных товариществ – движеніе вполнѣ ошибочное, пошедшее по совершенно ложному пути.

Но еще гораздо раньше этого безсильнаго движенія, от новаго дерева народился другой отпрыск. Интернаціонал создал в Швейцаріи «Юрскую Федерацію», в которой Бакунин проповѣдовал идею Прудона – анархію враждебную власти, – но притом развив, расширив ее и слив ее с соціальными требованіями. С этого-то времени и начинается настоящее развитіе современнаго анархическаго движенія. Конечно, многіе предразсудки еще жили в умах, в высказываемых идеях еще было много нелогичнаго. В организаціи, принятой тогдашними пропагандистами, еще сохранялось много зародышей власти, много переживаній государственных идей, но как бы то ни было первый шаг был сдѣлан: идея стала затѣм рости, очищаться и все болѣе и болѣе ясно опредѣляться. И когда не больше как каких-нибудь 20 лѣт тому назад, анархизм впервые заявил о себѣ во Франціи на одном из конгрессов, то несмотря на то, что новая идея была высказана лишь ничтожным меньшинством и что против нея были не только защитники существующаго порядка, но и тѣ псевдо-революціонеры, которые видят в народных требованіях только средство придти ко власти – несмотря на все это в ней оказалось достаточно способности к развитію, чтобы утвердиться (хотя у ея сторонников не было никаких средств пропаганды, кромѣ собственной энергіи), достаточно силы, чтобы заставить защитников существующаго капиталистическаго строя бороться и преслѣдовать ее, а людей добросовѣстных – ее обсуждать. Это лучшее доказательство ея жизнеспособности и силы.

Таким образом, несмотря на крестовый поход, предпринятый против нея всѣми тѣми, кого можно считать представителями различных фракцій общественнаго мнѣнія, несмотря на клевету, на осужденія, на тюрьму, анархическая идея проложила себѣ дорогу. Основываются группы; во Франціи, Бельгіи, Италіи, Испаніи, Португаліи, Голландіи, Англіи, Норвегіи, Америкѣ, Австраліи и Россіи создаются органы для пропаганды на всевозможных языках – славянских, нѣмецком, еврейском, армянском – и во всевозможных мѣстностях. Но, что еще важнѣе, от небольшой группы недовольных анархическія идеи проникают во всѣ классы общества, повсюду, гдѣ только работает человѣческій ум. Искусство, наука, литература проникаются новыми идеями и служат их носителями.

В началѣ, эти идеи были не больше, как мало сознательными формулами, неясными требованіями – часто скорѣе простыми проявленіями протеста, чѣм дѣйствительными убѣжденіями. Теперь же анархическія идеи не только ясно формулируются, но люди, которые их распространяют, вполнѣ сознают, что распространяют именно анархизм, и не страшатся назвать его собственным его именем.

Итак, уже не одни анархисты находят теперь, что существующій порядок дурен весь цѣликом и что его нужно измѣнить. Жалобы на существующее и стремленіе к лучшему можно встрѣтить даже у тѣх, кто считает себя защитником современнаго положенія вещей. Мало того: люди начинают чувствовать, что нельзя довольствоваться безплодными пожеланіями, что нужно работать для осуществленія своего идеала, начинают понимать и проповѣдовать пропаганду дѣлом и примѣром. Иначе говоря, сравнивая то удовлетвореніе, которое доставляет человѣку сознаніе, что он поступает согласно своим убѣжденіям, и тѣ непріятности, которыя ему может доставить нарушеніе существующих законов, люди стараются по возможности согласовать свою жизнь с своими взглядами – насколько темперамент данной личности может сопротивляться преслѣдованіям общественнаго возмездія. Эта быстрота развитія анархических идей зависит от того, что, хотя с самаго начала они противорѣчат многим принятым идеям и установившимся предразсудкам и пугают тѣх, кто слышит о них в первый раз, онѣ в сущности отвѣчают на ряд затаенных чувств и смутных запросов и дают человѣчеству в конкретной формѣ тот идеал благосостоянія и свободы, о котором оно прежде едва осмѣливалось мечтать. Эти идеи казались страшными с перваго взгляда, потому что проповѣдовали ненависть и презрѣніе к многим из тѣх учрежденій, которыя считались необходимыми для жизни общества, и доказывали, в противуположность принятым взглядам, что эти учрежденія вредны по самому своему существу, а не потому только, что они находятся в руках слабых или дурных личностей. Онѣ говорили толпѣ, что не нужно довольствоваться смѣной личностей, стоящих у власти, и частичными улучшеніями в учрежденіях, но нужно прежде всего разрушить то, что дѣлает людей дурными и дает возможность меньшинству пользоваться всѣми силами общества для угнетенія большинства. Онѣ показывали, что то, что до сих пор считалось причиной зла, от котораго страдает человѣчество, есть ничто иное как послѣдствіе зла гораздо болѣе глубокаго, что нужно, слѣдовательно, измѣнить самыя основы общественнаго устройства.