Умирающее общество и Анархія - Жан Грав

В нашем обществѣ, гдѣ люди, для полученія необходимых для жизни предметов, привыкли всегда разсчитывать на чужой труд, они преслѣдуют только одну цѣль: достать себѣ побольше денег, чтобы имѣть возможность купить себѣ что угодно; а так как ручной труд едва позволяет человѣку не умереть с голоду, то всякій, кто может, старается добыть себѣ денег как-нибудь иным путем, только не трудом: один становится чиновником, другой журналистом (причем не останавливается и перед шантажем); тот, у кого есть нѣкоторый капитал, начинает торговать, увеличивать свой доход, обманывая своих сограждан, занимается спекуляціей и ажіотажем, или же эксплуатирует чужой труд. Люди прибѣгают к всевозможным низостям и не дѣлают единственнаго дѣла, которое могло бы удовлетворить всѣх: не занимаются полезным, производительным трудом. Каждый заботится только о себѣ, совершенно не думая о тѣх, кому он наносит ущерб; отсюда тот безразсудный эгоизм, который стал, повидимому, единственным двигателем человѣческих поступков.

Но по мѣрѣ того как человѣк развивается, он перестает жить только ради себя одного; тип дѣйствительно развитого эгоиста, это – человѣк который страдает от страданія окружающих, который не может наслаждаться, когда он знает, что его наслажденіе покупается благодаря недостаткам нашего общественнаго устройства, цѣною чужого страданія. В средѣ буржуазіи встрѣчаются люди с очень развитою чувствительностью; если вліяніе среды, воспитанія, наслѣдственности не помѣшает им думать об общественных бѣдствіях и отдавать отчет в собственной жизни, они начинают стараться по возможности облегчить эти бѣдствія путем благотворительности. Развиваются различныя благотворительныя учрежденія; но вслѣдствіе привычки смотрѣть на настоящее общественное устройство как на нормальное, а на бѣдность – как на явленіе долженствующее существовать вѣчно, всѣ эти учрежденія носят сухой, инквизиторскій характер.

Дѣло в том, что для человѣка родившагося, воспитавшагося, развившагося в тепличной атмосферѣ благосостоянія и роскоши, очень трудно, даже невозможно без каких-нибудь исключительных обстоятельств, начать сомнѣваться в законности того положенія, которым он пользуется. Что же касается разбогатѣвшаго выскочки, то для него это еще труднѣе, потому что он убѣжден, что достиг своего настоящаго положенія исключительно благодаря своему труду и своим талантам. Религія, политическая экономія и буржуазное самодовольство столько раз повторяли нам, что труд – наказаніе, а бѣдность – послѣдствіе непредусмотрительности, что трудно ожидать, чтобы человѣк, которому никогда не приходилось бороться с судьбой, не считал себя существом высшей породы. С того момента, когда он начнет в этом сомнѣваться, когда он примется изучать современное общественное устройство, если только он способен понять его недостатки, всѣ его удовольствія будут отравлены в самом их источникѣ. Мысль, что роскошь, которою он пользуется, покупается цѣною бѣдствій цѣлой массы рабочих, что каждое его удовольствіе оплачено страданіями тѣх, кто жертвовал собою, чтобы создать его, сдѣлается для него источником страданій. И если в этом человѣкѣ, наравнѣ с чувствительностью, развито и стремленіе к борьбѣ, то из него выйдет революціонер, борющійся с существующим общественным строем, который не может обезпечить ему даже умственнаго и нравственнаго удовлетворенія.

Не нужно забывать, в самом дѣлѣ, что соціальный вопрос не исчерпывается одною матеріальною стороною жизни. Конечно, мы боремся прежде всего за то, чтобы всѣ были сыты, но наши требованія на этом не останавливаются: мы боремся, вмѣстѣ с тѣм, и за возможность для всякаго развивать свои способности, пользоваться тѣми умственными наслажденіями, которых требует его мозг. Для многих анархистов вопрос правда ставится иначе, и отсюда-то и вытекают всѣ эти разнообразныя толкованія и споры об эгоизмѣ, альтруизмѣ и т. под. Вопрос о хлѣбѣ – вопрос первостепенной важности, но для самаго успѣха революціи было бы очень опасно ограничиваться им одним, потому что в таком случаѣ можно было бы принять и идеал соціалистическаго государства, которое может и должно обезпечить всѣм удовлетвореніе матеріальных потребностей.

Если бы будущая революція ограничилась в своих требованіях одним вопросом матеріальной жизни, ей грозила бы опасность остановиться на пол-пути, выродиться в какую-то оргію, послѣ которой революціонеры легко сдѣлались бы добычей штыков буржуазной реакціи. К счастью, этот вопрос, наиболѣе важный – мы вполнѣ с этим согласны – для міра рабочих, совершенно лишенных, вслѣдствіе все болѣе и болѣе усиливающейся безработицы, возможности быть увѣренными в завтрашнем днѣ, не есть единственный вопрос, разрѣшеніе котораго предстоит будущей революціи. Несомнѣнно, что первое, что должны будут сдѣлать анархисты для обезпеченія успѣха революціи, это – завладѣть общественным богатством, призвать обездоленных, захватить магазины, орудія и землю, устроиться в здоровых квартирах, разрушить тѣ трущобы, в которых они вынуждены жить теперь; возставшій народ должен будет уничтожить всѣ документы, устанавливающіе права на собственность; нотаріальные документы, кадастры, записи – все это должно будет быть пересмотрѣно и «очищено». Но для выполненія всей этой работы мало людей просто голодных: для этого нужны люди сознающіе свое личное достоинство, ревниво стоящіе за свои права, твердо стремящіеся к завоеванію их и умѣющіе их защитить. Вот почему для этого переворота недостаточно разрѣшенія одного вопроса матеріальнаго обезпеченія. И вот почему, рядом с требованіем права на существованіе, которое ставят анархисты, возникают всевозможные вопросы науки, искусства, философіи, которые анархистам приходится изучать и выяснять, так что анархическія идеи должны обхватывать собою всѣ области человѣческаго знанія. Повсюду онѣ черпают аргументы в свою пользу, повсюду онѣ находят сторонников, которые приносят им свои требованія и свои знанія. Человѣческія знанія так обширны, что даже наиболѣе одаренные умы могут вмѣстить лишь часть их; поэтому идея анархизма не может сконцентрироваться в умах нѣскольких личностей, которыя начертали бы ей границы и предписали бы программу: она может разрабатываться только общими усиліями, когда каждый вкладывает в нее свои знанія, и это-то именно и составляет ея силу, потому что только такое сотрудничество всѣх может дать ей возможность стать выразительницей стремленій человѣчества.

Глава III.

Можно ли упрекнуть нас в отвлеченности?

«Ваши идеи слишком отвлеченны», часто говорят нам многіе из тѣх, кто думает, что, обращаясь преимущественно к рабочим, мы достигли бы своей пропагандой больших результатов, если бы не ставили вопросы так широко.

Выше мы уже видѣли, что само развитіе идей заставляет нас заниматься такими вопросами, которые не всегда доступны нашей публикѣ; это – неизбѣжное явленіе, которому нам приходится подчиняться и против котораго мы ничего не можем сдѣлать. Не спорим, для людей только что начинающих знакомиться с общественными вопросами, наша литература кажется иногда сухой и отвлеченной; но развѣ наша вина, если таков сам предмет, который мы разсматриваем и должны разсматривать? Развѣ наша вина, если защищаемыя нами идеи тѣсно сплетаются между собою, сливаются со всѣми отраслями человѣческаго знанія и, в силу этого, заставляют всякаго, кто хочет выяснить их себѣ, заняться изученіем таких предметов, в которых он раньше вовсе не предвидѣл надобности? Да, кромѣ того, развѣ предварительная работа, которой нам предлагают ограничиться, не сдѣлана уже тѣми соціалистами, которые были нашими предшественниками? Развѣ сама буржуазія не разрушает своего общества? Развѣ даже различные честолюбцы – радикалы и болѣе или менѣе истинные соціалисты – не стараются всѣми силами доказать рабочим, что современное общество ничего не может для них сдѣлать, что его нужно измѣнить? Анархистам остается только разобраться во всей этой громадной работѣ, привести ее в порядок и сдѣлать вывод. Их роль ограничивается тѣм, чтобы указать средства избавиться от угнетающаго нас зла, чтобы доказать, что устранить всѣ нежелательныя явленія, которыя так успѣшно критикуют разные стремящіеся ко власти буржуа, можно только тогда, если мы не будем довольствоваться измѣненіем только одной какой-нибудь части общей машины. Именно потому и сложна наша работа что идеи, с которыми нам приходится имѣть дѣло, сами по себѣ отвлеченны. Если бы мы согласились удовольствоваться одной декламаціей и голословными утвержденіями, то и наша задача, и задача наших читателей была бы очень легка. Не было бы ни трудных вопросов, ни надобности в аргументах и логикѣ, потому что говорить и писать фразы в родѣ: «Товарищи! хозяева нас грабят! Буржуа – негодяи, правительственныя лица – мошенники! Возстанем, убьем всѣх капиталистов, подожжем фабрики!» и т. под. очень нетрудно. Но вѣдь и до того, как начали это писать, эксплуатируемые убивали иногда своих эксплуататоров, угнетаемые совершали революціи, бѣдные возставали против богатых, и однако все это не измѣнило положенія. Правители смѣнялись; в 1789 году собственность перешла из однѣх рук в другія; послѣ того было сдѣлано еще нѣсколько революцій в надеждѣ совершить новое ея перемѣщеніе, и все-таки правительства продолжают угнетать своих подданных, а богатые живут на счет эксплуатируемых ими бѣдняков; в этом отношеніи ничего не измѣнилось.