Ересь Хоруса: Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Способность Перриг узнавать объект, контактируя с предметами, не была точной наукой, но в прошлом, будучи дознавателем, она научилась пользоваться своими инстинктами. Эрно Сигг не убивал ради собственного удовольствия. Как только эта мысль оформилась в ее мозгу, Перриг ощутила первые смутные признаки озарения. Ее рука подняла лежащий рядом стилус и потянулась к информационному планшету. Перриг задрожала, и рука судорожно задвигалась, оставляя на планшете неровные тонкие строки.

Но ее вторая рука не оставляла листовку. Пальцы легонько ощупывали края, играли с потертой бумагой, отыскивали следы сгибов. Она заинтересовалась, почему этот листок бумаги так много значил для Сигга, и в ответ ощутила сильнейшее огорчение, сопровождавшее потерю.

Вот с его помощью она и отыщет Сигга. За ним повсюду, словно знамя на ветру, вьется след сожаления. Стилус продолжал без остановки скользить по поверхности информационного планшета.

Уверенность Перриг возрастала с каждым мгновением. Она отыщет Эрно Сигга. Она должна. И Гиссос будет ею доволен…

Сердце вдруг замерло в груди, и она вскрикнула. Судорожно сжатый стилус разломился пополам, и острые осколки вонзились в ладонь. Перриг била крупная дрожь, и она знала ее причину. В дальнем уголке ее мозга возникла мысль, которой она избегала, как человек избегает прикосновения к безобразному болезненному кровоподтеку.

А теперь она оказалась с ней лицом к лицу, прикасалась к краям психической раны, вздрагивала от причиняемой боли.

Она уже ощутила ее в момент высадки на Йесту Веракрукс. Тогда Перриг убедила себя, что это всего лишь последствия перемещения ее разума из контролируемой тишины ее убежища на борту «Иубара» в беспорядочный шум главного города планеты.

Поправка: она хотела в это верить.

Дрожь усилилась, когда она осмелилась сосредоточиться на этой мысли. На краю поля зрения возникла глубокая тень, совсем рядом. Ближе, чем Эрно Сигг. Ближе, гораздо ближе, чем подозревал Гиссос или любой из дознавателей Йесты Веракрукс.

Внезапно Перриг ощутила влагу на крыльях носа и на щеке. Запахло медью. Она резко открыла глаза, и первое, что увидела, была листовка. Она была красной, густо багровой, и на фоне бумаги терялись слова. Не поднимаясь с коленей, Перриг судорожно втянула воздух и посмотрела вверх. Комната и все, что в ней находилось, стали красным, красным, красным. Псайкер выпустила из пальцев сломанный стилус, вытерла лицо. Из уголков глаз потекла густая жидкость. Но не слезы, а кровь.

Поддавшись страху, Перриг вскочила на ноги, информационный планшет попал под ботинок, и стеклянный экран треснул. В комнате стало душно и влажно, каждая поверхность казалась скользкой, как сырое мясо. Перриг метнулась к единственному окну, потянула за шнур, чтобы раздвинуть портьеры, открыть створки и вдохнуть чистый воздух.

Занавеси превратились в красную тень, и как только она подошла ближе, разошлись, словно лепестки цветка. А за ними обнаружилось нечто, отдаленно напоминающее человеческое существо, цеплявшееся за потолок тонкими ногами. Тяжелые бархатные драпировки упали на деревянный пол, и маслянисто поблескивающая фигура распрямилась. Имя существа отпечаталось на мягкой ткани ее мозга, и, чтобы прогнать ужас, она была вынуждена произнести его вслух:

— Копье…

Чудовище разверзло широкую пасть, полную клыков и костяных шипов. Неопределенного вида лицо и темные провалы, заменявшие глаза, окутались стигийским пламенем, видимым только тем, на ком лежало проклятие колдовского взгляда. В тот же миг Перриг поняла, кто совершил все эти убийства, чьи руки аккуратно рассекали тела Нортэ, Латига и всех остальных, кто погиб страшной смертью.

Она попятилась, не в силах вымолвить ни слова. Больше всего на свете Перриг хотелось закрыть глаза и спрятать лицо в ладонях, чтобы не видеть этого существа, называемого Копьем; но это было невозможно. Даже если бы она выцарапала себе глаза, ее колдовской взгляд все равно остался бы, и аура этого чудовища обволакивала бы его.

Что еще ужаснее, чудовище хотело, чтобы она смотрела на него так пристально, как только позволяла глубина ее колдовского восприятия. Оно открыто демонстрировало ей свою потребность, и это желание притягивало, словно гравитация темного солнца.

Копье что-то бормотал себе под нос. Когда Перриг заглядывала в мысли других убийц, она всегда вздрагивала от чудовищной радости, сопровождавшей их поступки; однако сейчас она ничего подобного не ощущала. Психика Копья представлялась ей озером черных чернил, невыразительным, не тронутым безумием, страстью или откровенной яростью. Его разум был почти инертным и двигался под давлением непоколебимой уверенности. Это напомнило ей мимолетное мгновение, когда перед ней открылось упорядоченное мышление Гиссоса; убийца так же неукоснительно и неуклонно двигался к своей цели, как будто повиновался последовательным приказам.

И тем не менее он ее впустил. Она знала, что в случае отказа Копье разорвет ее на части в то же мгновение. Она отчаянно пыталась прорваться сквозь охвативший ее холод и изо всех сил старалась донести испуганный призыв до охранника. Но вместе с тем она позволила своей мысли проникнуть в разум Копья, что в первый момент вызвало оцепенение, а затем одновременно отвращение и восхищение истинной природой чудовища.

Копье ничего не скрывал и открылся ей навстречу. То, что она увидела, поразило ее до глубины души. Киллер происходил из какого-то человеческого рода, настолько развращенного к настоящему моменту, что точное происхождение определить было невозможно, и защитой ему служил целый клубок живого вещества, вырванного, казалось, из вопящей глубины варпа. Возможно, его появление было капризом жестокой природы, а возможно, достижением какого-то извращенного гения. У Копья не было души, но он отличался от всех псионических неопределенностей, с которыми сталкивалась Перриг.

Перед ней был Черный Пария, наивысшее проявление негативной психической силы. Перриг полагала, что подобные монстры существовали только в предположениях, в ночных кошмарах безумных теоретиков и колдунов, но теперь он стоял перед ней, смотрел на нее и дышал тем же воздухом, что и она, а Перриг истекала перед ним кровью.

А затем Копье протянул руку, состоящую из лезвий, и схватил Перриг за кисть. Женщина-псайкер взвыла от пронзившей нервные окончания боли, а убийца с привычной ловкостью отделил большой палец ее правой руки и подбросил вверх, словно играя со своей добычей. Перриг изо всех сил сжала раненую кисть, но кровь сильной струей хлынула на пол.

Копье подхватил подброшенную частицу ее плоти и закинул в пасть, после чего стал тщательно пережевывать кости и сухожилия, как будто изысканный деликатес. Психика убийцы внезапно резко изменилась, вызвав приступ головокружения, и Перриг бессильно осела на залитый кровью пол.

Черные омуты его глаз опустились вслед за ее падением и вдруг превратились в пару дымчатых зеркал. Она увидела в них свою собственную мысль, силу своего псионического дара — бурлящую и неистовую, повторенную и усиленную в тысячи раз. Копье попробовал ее кровь, узнал генетический код ее естества и теперь знал о ней все. Он получил ее оттиск.

Она отползла назад; в голове нестройным хором гудели мысли, и с ошеломляющей синхронностью их повторял разум убийцы. Орбиты их сил стремительно сближались. Перриг закричала, умоляя его остановиться, но Копье только склонил голову набок и продолжал наращивать мощь.

Она поняла, что монстр давно не убивал таким способом. Все остальные смерти были ничем не примечательными и обыденными. Он хотел сделать это хотя бы затем, чтобы убедиться в своих способностях. Так солдат, должно быть, разряжает обойму патронов, чтобы проверить точность оружия. Перриг слишком поздно поняла, что на многие световые годы вокруг она была единственной, кто представлял для него хоть какую-то угрозу. Слишком поздно.

А потом они столкнулись в образовавшейся между ними пустоте. Не в силах удержать свою силу, Перриг нанесла удар по ждущим рукам Копья. Убийца принял всю энергию до последней капли, словно это было для него так же естественно, как и дышать.

В следующее мгновение Копье в полной тишине выпустил свой заряд; все сверхъестественные силы Перриг, многократно увеличившиеся, обрушились на нее безмолвным яростным ураганом.

Женщина обратилась в пепел и рассыпалась.

«Ультио» мчался вперед сквозь сверкающие неугасимые огни Имматериума, уносясь переходами варпа все дальше и дальше от Солнечной системы. Слепой корабельный навигатор вел их малоизвестными маршрутами, едва намеченными дорогами, которые не значились на картах, предоставляемых командованием кораблям Имперского Флота. Эти пути были короткими, но опасными, настоящие тайные тропы, ведущие через вневременное царство, по которым никогда не могли бы проскользнуть большие суда. Огни душ их многочисленных экипажей были настолько яркими, что неизбежно вызвали бы мощные завихрения, закружившие смельчаков, тогда как «Ультио» проскакивал незамеченным. Но не потому, что был кораблем-призраком; его генераторы вырабатывали настолько плотные поля Геллера, а двигатели развивали такую скорость, что грозные хищные существа, обитавшие в глубинах варпа, замечали судно лишь после того, как оно оставляло их далеко позади. По меркам Терры, в пути к Дагонету прошло уже много дней и часов, и по некоторым признакам они почти добрались до цели.