Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

Но не наше фиаско с Волочковой в «Раймонде» занимало труппу. За два дня до спектакля стало известно, что Богатырёву как и. о. художественного руководителя балета Большого театра не продлили контракт и что его место займет премьер ГАБТа Алексей Фадеечев.

«Добрые люди» тут же закричали, что я об этой смене руководства знал еще в Штатах и потому специально спровоцировал на конфликт своего бывшего педагога, который якобы меня вырастил, сделал из меня звезду. И что мой переход в ученики к отцу нового руководителя балета ГАБТа – Фадеечеву-старшему – вызван желанием еще больше упрочить свое положение в труппе. Мне к таким разговорам было не привыкать.

А вот Богатырёв… Судя по всему, он не сразу поверил в свою отставку. Когда я станцевал Жана де Бриена, он ко мне подошел как руководитель, поздравил. Потом ко мне подошел Лёша Фадеечев и тоже как руководитель пожал руку, сделав какие-то пожелания. Он был рад, что я стал учеником его отца.

Фадеечев-младший в это время танцевал свои последние спектакли, он уходил со сцены. О Леше могу сказать только хорошее. Он был единственным среди солистов, кто поддерживал меня, защищал в классе, когда я только пришел в театр. Мог подойти, сделать какие-то действительно верные замечания: «Видел тебя, знаешь, вот это было хорошо, а вот это я бы все-таки исправил». Он не изображал из себя звезду, никому не завидовал, в подковерной возне не участвовал. Я Лешу уважал и всегда прислушивался к его профессиональным советам.

Так как у Большого театра не было никаких гастролей, мы ушли в отпуск. Я сел в самолет и улетел в Нью-Йорк, в июле, когда там плавится асфальт. Недели две ходил по музеям, по вечерам не вылезал из Меtropolitan Opera. В конце июля в очередной раз приехал в Вейл. Там через день танцевали: то Большой театр с концертной программой, то New York City Ballet, в финале совместный концерт. Параллельно С. Н. Головкина и П. А. Пестов давали мастер-классы.

Утром я ходил заниматься в класс к Петру Антоновичу. Там выделялись два мальчика лет шестнадцати: Дэвид Холберг и Марк Эванс. Оба приехали с родителями. Родители Марка все меня спрашивали, где лучше учиться. В результате Марк закончил у Пестова в Штутгарте, работал в Европе и Канаде. А отец Холберга был против того, чтобы его сын балетом занимался. Он дальнобойщиком работал, семья шведского происхождения, жила в городе Финикс в США. Я разговаривал с родственниками Дэвида, убеждал их, что мальчик имеет большие способности, его ждет большое будущее, порекомендовал ехать к Пестову или в школу Парижской оперы. Насколько я знаю, обучение в Париже оказалось дешевле, чем в Штутгарте, директор школы К. Бесси дала Дэвиду какую-то стипендию. Но поскольку Холберг американец, его в Опера́ не взяли. Был негласный закон, по которому в Парижской опере не мог работать не гражданин Франции. Они же испанца Хосе Мартинеса из-за этого превратили в Жозе Мартинеза. В общем, меня так и тянуло на добрые дела.

26 августа прошел сбор труппы перед новым сезоном. 28 августа в ГАБТе состоялся торжественный вечер, посвященный 100-летнему юбилею основания Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Был гигантский концерт, от балета Большого театра в нем принимал участие только я. Режиссировал действо В. В. Васильев, который всю жизнь дружил с И. А. Антоновой. Она обожала балет и была большой поклонницей дуэта Максимова – Васильев.

Программа концерта в части моего выступления строилась так: сначала Андрей Вознесенский читает свои стихи и объявляет меня, я танцую «Нарцисса» и вывожу на сцену Беллу Ахмадулину, она читает свои стихи и объявляет Майю Плисецкую… В Большом театре Майя Михайловна уже не появлялась, но ее халат все еще висел на своем месте в ее гримерной.

И вот я стою за кулисами, греюсь, держась за небольшой переносной станочек где-то в углу, а с его другой стороны стоит сама Плисецкая! Я, конечно, тихо сказал «здравствуйте», не помню, ответила ли она мне. В этот момент к ней подошел какой-то знакомый, завязался обыденный разговор, тот человек спрашивает: «Ты когда танцуешь?» – «Вот как Цискаридзе станцует, следующая я».

У меня дыхание перехватило. Плисецкая – мой кумир с детства. Ребенком я знал наизусть фильмы с ее участием, десяток раз смотрел киноленту, снятую В. Катаняном, «Танцует Майя Плисецкая». В 1982 году она приезжала в Тбилиси с «Кармен-сюитой». Город поделился на тех, кто попал на спектакль, и тех, кто не попал, вокруг театра стояла конная милиция. Мама достала билеты, мы шикарно тогда сидели. Если Майя Михайловна танцевала «Гибель розы» Р. Пети, я трупом, но проползал в Большой театр.

Плисецкая! Я и представить себе не мог, что она знает о моем существовании. Она назвала мою фамилию так легко, без малейшей запинки, как будто всю жизнь ее произносила. Не знаю, как танцевал в тот вечер, мне казалось, что, вдохновленный Плисецкой, я едва касался пола… Помню ощущение какого-то невероятного счастья, эйфории. Несложно понять, что я давно передумал уходить из балета.

11 октября по театру разнеслось известие, что у себя на даче в «Снегирях» скоропостижно скончался А. Ю. Богатырёв. У меня перед глазами встала картина: если входить в театр через служебный вход, 15-й подъезд, и повернуть направо, ты оказывался в небольшом вестибюле. На его левой стене вечно висел стенд с названием «Под сенью кулис Большого театра», где булавками прикалывали вырезки из разных газет, а напротив него находился лифт, поднимавший на Верхнюю сцену.

Я закончил репетицию и направлялся домой. В тот момент кордебалет – женский и мужской – заполнил весь вестибюль, чтобы подняться наверх, на свою репетицию. У стенда стоял уже снятый с должности Богатырёв. Он провожал каждого проходившего человека даже не взглядом, а поворотом головы, надеясь, быть может, если не на сочувствие, то хотя бы на приветствие. Но все молча проходили мимо, даже не взглянув в его сторону.

Лифт был огромный, грузовой. Наконец в него зашла вся толпа, двери закрылись, все уехали. Мы – Богатырёв и я – оказались стоящими друг напротив друга – он в абсолютном шоке и я в абсолютном шоке.

Наши отношения с Александром Юрьевичем в пору его руководства труппой, были напряженными. Богатырёв не переносил меня по определению – я был любимым учеником Пестова. Он тоже учился у Пестова, но ненавидел о том вспоминать…

Мои гастрольные гонорары при Богатырёве всегда оказывались на порядок ниже, чем у других премьеров. Как-то я не выдержал: «Александр Юрьевич, сначала я получал меньше других, потому что, как вы говорили, я