Обратный отсчет - Анна Малышева

– А сыскал ведь я твоих обидчиков, Дарья Никитишна, – совсем уж с ласковой усмешкой говорит он. – Глянь – неужто не признаешь?

Даша принужденно смотрит на двух высоких плечистых опричников в черных кафтанах. Те деревянно смотрят в пустоту, вытянувшись в струнку. Один совсем молод, едва оброс рыжеватой бородкой, другой кажется степенней, серьезней, коротко подстриженная борода черна, с проседью. Даша хочет возненавидеть их – и не может. Поставь на их место других – ей будет все равно. Не поставь никого – так же холодно отзовется ее сердце. Она молча опускает глаза. Царь, видимо, удивлен ее равнодушием.

– Не признала! – замечает он, задумчиво глядя на девушку. – Они-то тебя признали – вона, как их схватило! Что ж делать мне с ними, Дарья Никитишна?

– На то воля твоя, государь, – степенно отвечает она и низко кланяется. Еще не совсем умерла в ней балованная дочка богатых родителей, обученная обхождению. Иван довольно кивает:

– Ну так слушай, и коли не любо придется – не обессудь! Черный этот – Елецкий – женат, а Ольферьев покамест холост. Его и даю тебе в мужья, а Елецкому присуждаю уплатить тебе за обиду сто рублей приданого. Свадьба нынче же, тянуть нечего – и смотрины, и сговор вам уж ни к чему – пора о крестинах подумывать!

Иван резко замолкает, ожидая ответа Даши. Та молча падает на колени и ударяет лбом в каменный пол – крепко, со стуком. Бледное лицо Олферьева на миг искажает злая брезгливая гримаса. Елецкий смотрит невесело – сто рублей – состояние немалое, но он доволен – все могло окончиться хуже. Царь часто меняет милость на гнев, и редко – гнев на милость. Кто же мог угадать, что девчонка, упавшая без чувств на руки опричников в своем разоренном дворе, сумеет найти такую заступницу, как Арина? Елецкий считает, что ему повезло, и уже злорадно поглядывает на Олферьева, придумывая, как поганее осмеять его брюхатую невесту. Тот дрожит от злобы, выплеснуть которую не смеет, и заранее прикидывает, по какому месту будет бить жену – по закону – плетью, и без закона – чем захочет. По брюху, проклятому брюху, из-за которого ему прохода не дадут товарищи! Уж будут спрашивать, на кого похож ребенок, уж найдут в нем сходство с Елецким! Двое опричников, бывшие близкими друзьями в грабежах и насилии, вмиг становятся врагами, еще не сказав друг другу ни слова. Царь делает знак стрельцам, те поднимают с пола полубесчувственную девушку и почти выносят ее прочь.

Больше Даша одна не остается – ее окружают женщины, старые и молодые, богато одетые и чуть не нищие. К спешной свадьбе готовятся с солеными шутками, не стесняясь в выражениях, посмеиваясь над невестой и вызывая ее на словесный поединок – но та остается слепа и глуха к происходящему. Дашу ведут в мыльню, где избавляют от лохмотьев, грязи и вшей – она позволяет вертеть себя, как угодно, и у подвыпивших ради праздника женщин шутки замирают на губах. Им кажется, что они обмывают не невесту, а покойницу. Дашу богато наряжают, приносят ларец с жениховыми подарками – тут и кольца, и румяна, и лакомства, и символическая плетка – та даже не глядит. Убирают спальню новобрачных – в одной из дворцовых пристроек, а не в родительском доме, вопреки обычаю – Даше неинтересно и знать об этом. Туда несут ковры и куньи меха, перины и богато украшенные образа – все посылает царь, считающийся сватом – Даша молча сидит в светлице, уже накрытая свадебным покрывалом, и против обычая, не плачет, а тупо смотрит в пол. В себя она приходит только, когда вбегают девки, извещая о том, что прибыл жених с дружками. Даша, поддерживаемая под руки, встает и, ничего перед собой не видя, медленно выходит к гостям. Подружки несут за ней два блюда. Одно – с женским головным убором, другое – с платками для раздачи гостям и кубком, наполненным медом и вином. Среди восклицаний и причитаний, щедро раздающихся вокруг, Даше слышится тонкий, почти детский голосок юродивой. Она вздрагивает, озираясь, и различает сквозь тонкий белый шелк покрывала силуэт веселящейся и, кажется, пьяной Арины. Та крутится волчком, подпрыгивая перед женихом и невестой, шлепают ее босые пятки, гремит обвитая вокруг огромного живота чудотворная цепь. Теперь смеются все вокруг – юродивая весела и довольна, а это добрый знак для жениха и невесты. Шутки становятся еще смелее, тем более что они должны затихнуть после венчания. Свадьба пешком отправляется в собор, где все совершается так быстро, что Даше кажется, будто опущена половина знакомой церемонии. Однако венчание совершено по-настоящему, и Даша низко кланяется мужу, касаясь лбом его сапога – в знак покорности, а тот набрасывает на ее плечи край своей длинной одежды – в знак покровительства. Все возвращаются во дворец, на свадебный пир. Между накрытыми столами, перед гостями и молодыми пляшут скоморохи, а больше всех веселится Арина. Ради свадьбы она даже переоделась в чистое, но зато сама ее одежда – верх неприличия. Мало того что на Арине одна сорочка – одежда домашняя, в которой перед посторонними показываться нельзя, на сорочке нет пояса – так не выходят и к членам семьи. Спустя одиннадцать лет царь Иван ударит посохом за такой наряд свою беременную невестку, Елену Шереметеву, и убьет вступившегося за нее сына, но сейчас, выпив второй-третий кубок подряд, он лишь благодушно щурится на веселье юродивой, которой ржавая цепь благополучно заменяет необходимый предмет одежды. Что пояс – ее близость к Богу заменила бы всю одежду с лихвой. Царь переглядывается с Ариной и делает условленный знак. Скоморохи разбегаются по углам, поднявшийся было пьяный говор за столами утихает, зажигают свечи и приносят длинный кусок тафты, на концах которого вышито по большому кресту. Молодые встают. Даша локтем чувствует локоть жениха и невольно отодвигается. Его присутствие, пока безмолвное, леденит ей душу. Что ждет ее? «Лучше бы налево!» – тоскливым эхом отзывается в сердце утренняя мысль. Любая казнь не бесконечна – умер же ее отец, заживо сваренный в кипятке, умерла и мать, изуродованная зверской пыткой. А что придется терпеть ей от ненавистного, навязанного мужа? Кем будет для него она – опозоренная, бывшая с другим жена?

Невидимые руки протягивают тафту между женихом и невестой, с легким нажимом склоняют их головы – теперь они соприкасаются щеками через тонкую ткань. Щека у Даши холодна, а у жениха горит, как в огне. У нее замирает сердце – улыбающаяся Арина подходит к ним с зеркалом, становится так, чтобы они могли разглядеть в нем друг друга… Даша не хочет смотреть, однако, смотрит… И ахает на всю трапезную залу. Если бы не те же благодетельные руки, она бы упала навзничь оттого, что явилось ей в серебряном полированном зеркале – царском подарке – сквозь тонкий шелк свадебного покрывала.