Титан - Фред Стюарт

Ник и Рене вышли из метро недалеко от Версаля, прошли несколько кварталов до Рю-де-Вожирар, затем нырнули в узенькую боковую улочку и в середине ее нашли четырехэтажный дом № 5. В подъезде сидела консьержка, в пальто, варежках и вязаной шапочке, укутанная еще и в одеяло. Она взглянула на Рене и кивнула ему. Они бегом поднялись по старинной каменной лестнице на третий этаж. Рене отпер своим ключом дверь в какую-то квартиру. Она состояла из четырех комнатенок и выходила окнами на заднюю аллею. Комнаты с высокими потолками были обставлены удобной мебелью. Поначалу Ник подумал, что квартира пуста. Но едва Рене закрыл дверь, как из-за занавески, закрывавшей вход в гостиную, показались двое, на ходу убирая пистолеты.

— Ги и Поль, — проговорил Рене. — А это Жюль Гранэ. Он же Ник Флеминг.

Ник обменялся с молодыми людьми рукопожатием. Затем Ги ушел на кухню и появился оттуда с кофейником и четырьмя чашками.

— Это настоящий кофе, — сказал он, улыбаясь. — Не тот суррогат, которым нас потчуют господа оккупанты. Мы реквизировали несколько банок из поезда, который пустили под откос около Лиона.

— Настоящий кофе? Это первая хорошая новость для меня во Франции, — проговорил замерзший Ник.

— Ги кинорежиссер, — сказал Рене. — А Поль литератор.

— После войны мы планируем создать фильм об оккупации, — сказал Поль. — Так что то, чем мы сейчас занимаемся, рассматриваем как репетиции и кинопробы.

— У Ника в Голливуде есть своя студия, — заметил Рене.

На Ги и Поля это явно произвело впечатление.

— Значит, надо его беречь, — сказал Ги, и все четверо рассмеялись.

После кофе Рене сказал:

— Диана Рамсчайлд пока не знает, согласились ли вы приехать или нет. По понятным причинам мы держим ее в неведении. Теперь, когда вы здесь, мы свяжемся с ней и организуем встречу. Не беспокойтесь, мы ей не доверяем и знаем, что это все может оказаться ловушкой. Ей придется раза два сходить по ложные явки, прежде чем мы пустим ее сюда. Так что, если за ней будет немецкий хвост, встреча не состоится.

Ник помешал ложкой в своей чашке.

— Интересно, — проговорил он, — почему это она решила говорить только со мной? Я знаю, что она вам рассказывала, — что она при смерти, все еще любит меня, хочет в последний раз увидеться, — но если честно, чем больше я обо всем этом думаю, тем больше все это напоминает мне сущий бред. Тут что-то другое.

— Ну что ж, — сказал Рене, — скоро мы все узнаем. Не будем от вас скрывать: контрольная встреча уже назначена на сегодня в полночь. Время еще есть, и мы можем поспать. Четыре часа тряски в телеге с дровами я не могу назвать приятным времяпрепровождением.

— Да, конечно, это был не Восточный экспресс, — согласился Ник.

— Эта Диана Рамсчайлд неплохо устроилась в военное время, Дама под вуалью, как ее называют, — сказал Ги. — Мне плевать, какими мотивами она руководствуется, помогая нам… Я все равно никогда не забуду ей то, что она делала деньги в то время, когда Франция страдала.

— Ги типичный парижанин, — заметил Рене. — Он презирает бедных и ненавидит богатых.

— Я ненавижу предателей, — спокойно ответил Ги. — А что до этой шлюхи Лоры Дюкас, которая служит подстилкой этой жирной свинье с генеральскими погонами, ездит на личной машине и купается в мехах и драгоценностях, то ей уже впору нацепить железный крест за заслуги перед рейхом.

— Возможно, — прервал его Рене, — но лучше помолчи об этом. Не забывай, что это не один из, твоих фильмов, где есть хорошие и плохие ребята. Если Лора Дюкас в самом деле может помочь, я сам приколю ей на грудь Лотарингский крест. А если ее информация будет очень важной, я себе кое-что оторву и нацеплю ей вместо ордена!

— Джентльмены, — фыркнул Поль с шутливой чопорностью. — Ваша беседа выходит за рамки приличий.

Увидев ее входящей в комнату, он поразился ее красоте. На ней была норковая накидка до пят, что выдавало богатство, просто вызывающее по меркам военного лихолетья. Ее крашеные золотистые волосы были уложены в красивую прическу. На голове был зеленый тюрбан из атласа, а нижнюю часть лица закрывала легкая светло-зеленая вуаль. Все это придавало ей экзотический гаремный вид и выглядело чарующе. Под накидкой на ней было вечернее платье из серебристой парчи, которое слабо мерцало при свете свечей (электричество на ночь выключалось). Ее руки, обтянутые перчатками, сжимали инкрустированный драгоценными камнями золотой кошелек от Картье. Ник, который однажды купил точно такой же для Эдвины, знал, что он стоит никак не меньше трех тысяч долларов. Этот царственный наряд и царственная осанка выглядели вызывающе под угнетенным военными лишениями Парижем. Диана подошла к Нику, подняла на него свои удивительные зеленые глаза и сказала:

— В последний раз наша встреча происходила при совсем других обстоятельствах.

Ник вспомнил пыточную камеру гестаповской тюрьмы.

— Это еще мягко сказано, — ответил он.

Она взглянула на французов, которые стояли тут же и держали наготове свои пистолеты.

— Я поступила честно и не привела за собой немцев. А теперь я желаю говорить с Ником Флемингом наедине.

Рене протянул к ней руку.

— Мне придется осмотреть вашу сумочку, — потребовал он.

Диана почти презрительно кинула ему свой роскошный кошелек.

— Я не собираюсь покушаться на своего старого друга, — сказала она. — В кошельке нет ничего кроме туши для ресниц и мелких денег. Губной помады и румян там нет. Моему лицу они не нужны. — Она снова обернулась к Нику. — Хотя я должна наконец признаться, что много лет назад пыталась убить тебя. Вы так и не узнали, кто застрелил Рода Нормана?

— Пуля предназначалась для меня, не так ли?

— Да. Тогда я тебя ненавидели за все, что ты со мной сделал. Ты достоин был этой ненависти. Но моя ненависть умерла, когда я увидела тебя в той нацистской тюрьме. С течением времени понимаешь, что такие чувства, как ненависть, сильно надоедают. Кстати, я отправила убийцам Нормана письмо, в котором просила вернуть мои деньги, так как они дали осечку. Мне даже не ответили.

— Зачем было тратить деньги на мое убийство? На свете есть немало охотников разделаться со мной бесплатно. И этот список возглавляет мой бывший зять.

— Ты смело можешь вычеркнуть из этого списка мое имя. Теперь сохранение твоей жизни отвечает моим интересам.

Рене вернул ей кошелек.

— Все нормально, Ник. Только тушь и мелочь.

— Так вы оставите нас одних? — спросила Диана.

Рене направился к двери.

— Мы будем на кухне, — сказал он, и все трое вышли.

Диана села за круглый деревянный стол, накрытый кружевной скатертью. На нем стоял маленький радиоприемник.

— Ты поверил тому, что я им говорила? — начала она. — Что я умираю и хочу поэтому повидаться с тобой?

— А что, не надо было? — спросил он, садясь напротив нее.

— Все зависит от того, не умерла ли в тебе еще романтика. Не умерла, Ник? Много лет назад ты сказал, что любовь — это самое главное в жизни. Ты все еще веришь в это?

— Да.

— Ты сказал еще, что наша с тобой любовь будет длиться вечно. По-моему, ты тогда сказал это, не подумав.

— Надеюсь, ты пригласила меня во Францию не для того, чтобы обсуждать наши любовные воспоминания?

— Не скажи! Для меня это очень важно, Ник. Ты даже представить себе не можешь, как часто ты мне снишься. Ты просто преследовал меня в снах в течение многих лет. Я все еще люблю тебя. Глупо, да? Глупо, что человек может оказывать такое воздействие на другого. Мы, люди, и вправду очень странные создания. — Она немного помолчала. — Скажи, Ник: а я еще оказываю на тебя какое-нибудь воздействие? — Она грустно засмеялась. — Ладно, не трудись отвечать. Мой бизнес сделал меня настоящим экспертом в любви. Мужчины влюбляются и остывают. Только женщина способна на любовь до гроба. Это мой крест, Ник. И моя слабость. Я любила тебя все эти годы. Даже тогда, когда думала, что ненавижу. Отчасти я пригласила тебя в Париж до того, чтобы сказать это. Думаешь, не стоило из-за этого ехать?

Она говорила спокойным, убеждающим тоном. Он сам удивился тому, насколько сильно его тронули ее слова.

— Нет, — сказал он. — Может, и стоило.

— Ты был счастлив с Эдвиной?

— Очень. О мужчинах ты, конечно, можешь отзываться цинично, Диана, но знай: Эдвину я любил так, как ты говоришь, что любишь меня. Ее уже нет со мной, но я все еще люблю.

Она теребила ремешок своего кошелька.

— Выходит, — сказала она, — все эти годы мы двигались с тобой в противоположных направлениях. Я любила тебя, а ты любил Эдвину. Но я думаю, что именно это и делает жизнь интересной: противоречия. И тут самое время перейти к другой причине, заставившей меня пригласить тебя в Париж. Ты кое-что должен мне, Ник, и я собираюсь предъявить счет. Не из злобы и не из мести. Все это во мне давно умерло. Просто из чувства справедливости.