Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев

А в это время танки уже подходили к снежному валу.

В стереотрубу было видно, как крайний левый танк с ходу врезался в снежную стену и остановился, не пробив ее. Облако снега взорвалось и опало. Танк попятился. В стене рельефно обнаружился глубокий отпечаток его лобовой части, рубчатые оттиски гусениц. Из-за вала затюкали противотанковые ружья. Послышались короткие, сухие очереди автоматов. Танк попятился еще, остановился и на предельной скорости рванулся вперед и снова ударился изо всех сил в снежную стену. На этот раз часть стены поползла. Она ползла перед танком, как гора снега перед плугом снегоочистителя. Танк остановился и попятился. Он снова отдохнул, затем набрал скорость и теперь, окруженный снежным вихрем и синим дымом, ворвался в пролом и исчез в нем.

Звуки беспорядочной стрельбы из автоматов показали, что немцы растерялись. Еще через минуту мы увидели, как они бегут. Они бежали в белых балахонах, падая и оставаясь неподвижно лежать в снегу. В пролом снежного вала вбегали один за другим наши стрелки. Некоторые из них, наиболее горячие и нетерпеливые, не желая дожидаться своей очереди, карабкались на вал и спрыгивали с него, упираясь одной рукой в снежные кирпичи, а другую, с автоматом, подняв высоко вверх. В белых кофтах и широких белых штанах, в белых капюшонах, по-мавритански завязанных на лбу, с лицами, которые среди белого снега казались почти черными, они сыпались на головы немцев.

Так началась эта разведка боем, этот небольшой будничный эпизод, настолько обычный, что в армии о нем даже не все знали.

Жизнь на переднем крае в этот день шла своим чередом. Саперы ремонтировали снежные дороги, «раздолбленные» машинами и повозками. Связисты тянули провода. Наблюдатели сидели в своих окопчиках, не отрываясь от биноклей. На грузовиках везли красные, замерзшие туши. Дымились кухни. У минометных батарей складывали ящики с минами, укрывая их ветками хвои. Возле цистерн заправлялись горючим и маслом автомашины. На командных пунктах — в блиндажах — совещались командиры. Телефонисты, лежа на еловых ветках возле маленьких железных печек, в которых потрескивал валежник, прижавшись ухом к трубке полевого телефона, проверяли линию:

— Орел? Проверяет Тула. Рязань? Проверяет Тула. Витебск? Проверяет Тула. Сталинград? Проверяет Тула...

В этот день на передний край, к танкистам, приехала бригада артистов. Артисты приехали на небольшом грузовике. Они спрыгивали один за другим с грузовика и топали валенками по снегу, покрытому валежником. Их было шестеро: трое мужчин и три женщины. С грузовика сбросили их мешки с костюмами, затем осторожно поставили на пенек ящик с баяном.

Артисты не проявляли никакого любопытства к окружающему. Их даже не волновал тот факт, что они находятся на переднем крае и что время от времени в лесу раздается взрыв немецкой мины. Они привыкли к этому. Возможно, что это был их трехсотый или четырехсотый концерт на передовой линии.

Они деловито стали спускаться в глубокий блиндаж, чтобы там переодеться в свои театральные костюмы. В блиндаже горько пахло еловым дымом. Дым ел глаза. Слабо горела маленькая электрическая лампочка. Привыкнув к потемкам, они стали переодеваться. Девушки надели пестрые платья и платки для частушек. Конферансье натянул на себя щегольской светлый коверкотовый костюм с красным платочком в боковом кармане и лаковые туфли. Гармонист — великолепный музыкант, ученик консерватории — вынул из ящика свой баян и, разминая худые пальцы, прошелся по перламутровым пуговичкам.

Между тем на переднем крае не все было благополучно. Разведка боем кончилась. Два танка вернулись. Третий не вернулся. Его ждали. Ждали часа три. Его не было. Послали разведку. Разведка вернулась и доложила, что танк обнаружить не удалось. Он как в воду канул. Когда танк долго не возвращается и не дает о себе знать, дело плохо. Война есть война. Третий танк подождали еще час. Его не было. По переднему краю пронеслась печальная весть: третий танк не вернулся.

Скрывая от себя беспокойство и печаль, бойцы заполнили блиндаж, предназначенный для спектакля. Это был обширный блиндаж: в нем могло поместиться человек тридцать. Но в него набилось сорок восемь. В этом подземном театре, выложенном хвоей, состоялся концерт. Здесь было все: и «Турецкий марш» Моцарта, виртуозно исполненный на баяне, и увертюра к опере «Кармен» в том же исполнении, и прелестный рассказ Михаила Шолохова о бабах, проучивших своих своенравных мужей, и музыкальная народная украинская сценка, и частушки, и белорусские песни, и шутки конферансье, который, ко всеобщему удовольствию, объявил себя не конферансье, а дневальным. И многое другое. Я никогда не видал более благодарной и более горячей аудитории. От хохота земля сыпалась по стенам и шуршала в еловых ветках.

Концерт иногда прерывался приходом дежурного, вызывавшего кого-нибудь из зрителей по делам службы.

Во время концерта несколько раз по залу проносился шепот — вопрос и ответ:

— Третий танк не возвращался?

— Не возвращался.

— Значит, пропал.

— Видать, пропал. Плохо.

Концерт кончился. Артисты торопливо переоделись и поспешно стали садиться в грузовик. Им нужно было сегодня дать еще два концерта: один у стрелков, другой у артиллеристов.

Командир танковой бригады пошел на командный пункт и написал донесение о том, что третий танк не вернулся.

Тогда из своего маленького блиндажика высунулся телефонист и, жмурясь от дневного света, закричал:

— Вертается третий танк!

Через некоторое время в лесу послышался хруст веток и тяжелое пыхтенье. Между двух елок просунулось грязно-белое туловище танка. Просунулось и остановилось. Со стуком открылся стальной люк. Четыре танкиста в черно-синих комбинезонах вылезли из танка и стали закидывать его ветками. Их лица были в копоти, в поту, почти черные; только глаза глядели живо, весело, хотя и утомленно. Четыре танкиста — четыре молодых парня, почти мальчишки — подошли к грузовику, на котором сидели артисты. Они подошли к грузовику потому, что у грузовика стояло начальство. Командир танка стал по уставу и, не торопясь, отрапортовал:

— Третий танк вернулся из разведки. Пробыли в бою пять с половиной часов. Лазили по тылам. Уничтожили три блиндажа, две противотанковые пушки, тяжелую минометную батарею (замечаете, что она уже вас не беспокоит?) и положили штук до двадцати двух фрицев. Было довольно-таки жарко. Немножко у нас поцарапали башню. Потерь среди экипажа нет. Все в порядочке. Обедать хочется.

Он заметил артистов.

— А это что, артисты?

— Точно.

— Уже исполняли?

— Исполняли.

— Эх, ты!

Командир танка сокрушенно покрутил головой в кожаном шлеме и сказал, обращаясь к своему экипажу:

— Выходит, не угадали. Поздно приехали.

— Точно, — сказал экипаж уныло.

Они немного помялись, потоптались на месте и вздохнули.

— Жалко. Ну, да ничего не поделаешь. Ладно. Очень даже обидно.

Тогда, не говоря ни слова, артисты стали спрыгивать один за другим с грузовика, трое мужчин и три девушки. С грузовика сбросили их мешки с костюмами, затем осторожно поставили на пенек ящик с баяном. Через пять минут в подземном театре состоялся второй концерт. «Зрительный зал» оказался более вместительным, чем можно было предполагать. Теперь в нем уже сидело, лежало и стояло не сорок восемь зрителей, а пятьдесят два.

Гармонист тронул перламутровые пуговки, восхитительные звуки Моцарта наполнили блиндаж.

1942

Флаг[59]

Несколько шиферных крыш виднелось в глубине острова. Над ними подымался узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо.

Безлюдным казался каменистый берег. Море на сотни миль вокруг казалось пустынным. Но это было не так.

Иногда далеко в море показывался слабый силуэт военного корабля или транспорта. И в ту же минуту бесшумно и легко, как во сне, как в сказке, отходила в сторону одна из гранитных глыб, открывая пещеру. Снизу в пещере плавно поднимались три дальнобойных орудия. Они поднимались выше уровня моря, выдвигались вперед и останавливались. Три ствола чудовищной длины сами собой поворачивались, следуя за неприятельским кораблем, как за магнитом. На толстых стальных срезах, в концентрических желобах блестело тугое зеленое масло.

В казематах, выдолбленных глубоко в скале, помещались небольшой гарнизон форта и все его хозяйство. В тесной нише, отделенной от кубрика фанерной перегородкой, жили начальник гарнизона форта и его комиссар.

Они сидели на койках, вделанных в стену. Их разделял столик. На столике горела электрическая лампочка. Она отражалась беглыми молниями в диске вентилятора. Сухой ветер шевелил ведомости. Карандашик катался по карте, разбитой на квадраты. Это была карта моря. Только что командиру доложили, что в квадрате номер восемь замечен вражеский эсминец. Командир кивнул головой.