Вечная ночь - Полина Дашкова

Сейчас этот щекастый запрашивает кого-то, можно ли выдать следователю ГУВД диск, на котором запечатлён маньяк. Наверное, для них это разумный вариант. Тихо отдать Молоха и забрать всё остальное, включая самого порнографа. Хорошо ещё, что этот как бы писатель не единственный свидетель. Молоха-убийцу видел Борис Александрович Родецкий. Но не только он.

Один из охранников казино вспомнил, что в воскресенье, с девяти тридцати до десяти вечера, на углу возле ограды сквера, стоял тёмно-синий «Форд-Фокус». Охранник высунулся посмотреть, кто там сигналит. И даже вспомнил, что сигналы были такие: два коротких, один длинный. Номер охранник не разглядел, но успел заметить, как из сквера выбежала девочка в ярко-зелёной куртке, села в машину. «Форд-Фокус» тут же уехал.

На следующий вечер эта, или очень похожая, машина опять появилась на том же месте, около половины девятого вечера. В казино было мероприятие, конкурс красоты на звание «Мисс Рулетка». Съезжалось много народу, тёмно-синий «Форд-Фокус» мешал парковаться, занимал место. Охранник (уже другой) подошёл и вежливо попросил отъехать. За рулём сидел мужчина лет пятидесяти или старше, с аккуратной седой бородкой, в чём-то светлом. То ли плащ, то ли куртка. Мужчина показался охраннику вполне нормальным, спокойным. Не ругался, не возражал, попросил отогнать машину, которая заперла его, и сразу отъехал.

Этот, второй охранник, тоже не запомнил номер «Форда». Но уверял, что мог бы опознать водителя.

«Форд-Фокус» очень распространённая модель. Например, у майора Завидова точно такая машина. Во дворе, возле дома, где живёт Дима, паркуется каждый вечер три «Фокуса», из них один тёмно-синий.

Появился щекастый, быстро прошёл мимо Соловьёва, склонился к парню, который сидел за компьютером, о чём-то пошептался с ним, потом повернулся к Диме.

— Пожалуйста, выйдите, подождите на лестнице. Мы попробуем найти этого вашего, в маскировочной окраске.

На площадке Дима закурил, достал мобильный, набрал номер Оли, услышал механический голос: «Абонент временно недоступен».

В её кабинете никто не брал трубку.

Дима отправил ей сообщение:

«Ты права. Это он, М.М. Изолируй его. Будь осторожна. Скоро приеду».

Потом отыскал в маленькой записной книжке телефон ординаторской, узнал, что Ольга Юрьевна сейчас в приёмном отделении, её просили посмотреть нового больного. Когда вернётся, неизвестно.

— Передайте ей, пожалуйста, что звонил Соловьёв. Попросите, чтобы она включила свой мобильный.

«Все бесполезно. Раз они здесь, там они уже побывали, — думал Дима, — сейчас как раз время посещений, вход в клинику свободный. Персонала не хватает. Нет, если бы что-то случилось, она бы сразу позвонила мне. Но она сейчас в приёмном отделении, кажется, это другой корпус. Клиника огромная. Случиться могло что угодно, причём очень тихо, так, что сразу никто не заметит».

Дверь открылась. Щекастый протянул Диме диск.

— Возьмите. Тут человек с разрисованным лицом и девочка. Женя Качалова, кажется? Отвратительное зрелище. Желаю удачи.

Оля неслась через больничный сквер к своему отделению, на неё оглядывались больные, врачи, посетители, кто-то окликнул, она не ответила, только махнула рукой, налетела на полного невысокого блондина в чёрной куртке, чуть не упала. Блондин поддержал её за локоть и вежливо извинился.

По лестнице медленно поднимались две пожилые женщины с тяжёлыми сумками. Оля промчалась мимо.

— Ольга Юрьевна! Подождите! Можно вас на минуту?

— Потом, позже. Я спешу!

На площадке перед отделением сидела Зинуля. По её спокойной улыбке Оля поняла, что ничего страшного пока не произошло.

— Ой, не могу, летит, как на пожар, — сказала Зинуля и покачала головой. — Да сядьте вы, отдышитесь. Все в порядке. Правда, что ли, в приёмное артиста привезли, с белой горячкой? Ну, как его? Потешный такой, курносенький. — Она защёлкала пальцами, пытаясь вспомнить фамилию.

— Точно все в порядке? — спросила Оля.

— Точно. Посетителей много, идут, идут, я тут замаялась впускать, выпускать. О! Вон, опять звонят! — Зинуля встала, открыла дверь.

Вошли те две женщины с сумками, которых Оля обогнала на лестнице.

— Ольга Юрьевна, а когда можно будет с вами поговорить?

— Позже. Извините.

В коридоре ничего необычного не происходило. Больные сидели на банкетках. Из-за открытой двери столовой слышался тихий ровный гул разговоров. Марка нигде не было. Первым делом Оля направилась в палату. Убедилась, что койка пуста. Увидела, как из процедурной вышел санитар Славик, и бросилась к нему.

— Да вы что, Ольга Юрьевна! Я ничего не выдумал. Позвонили в ординаторскую, мужской голос сказал, чтобы я вас нашёл и пригласил в приёмное отделение. Я передал.

— Где больной? — спросила Оля, пытаясь унять странную, совершенно немотивированную дрожь.

— Какой? Карусельщик, что ли? Виноват, Ольга Юрьевна. Забыл, — Славик хлопнул себя по лбу, — вот сюда посадил его, а потом меня отвлекли. Куда он делся, не знаю. Извините.

Оля помчалась дальше по коридору, Славик за ней. Они свернули в тупик, где больные по вечерам смотрели телевизор, и оба застыли.

На лавке сидел Карусельщик. Он завалился на бок, но не упал. Остекленевшие глаза, открытый рот. Слева, на коричневой фланели пижамной куртки, небольшое тёмное пятно.

Между двумя окнами, забранными решёткой, вжавшись в стену, стоял его тёзка, восемнадцатилетний Марк, маленький Марик, тот самый мальчик, который свихнулся от наркотиков и песен Вазелина. В руке он сжимал пистолет. Дуло с навинченным глушителем тряслось у его виска.

Оля не решилась оглянуться, сказать Славе, чтобы он убрал из коридора больных и посетителей, вызвал милицию. Она поймала взгляд мальчика и боялась потерять контакт. И ещё она вспомнила, что те две пожилые женщины с сумками — мать и тётка Марика. Через пару минут они могут появиться здесь. Тогда шансов почти не останется. Мальчик не стреляет потому, что ждёт зрителей.

— Тихо, малыш, тихо, я с тобой. У тебя все хорошо. Отдай мне эту гадость.

— Я устал. Я больше не хочу жить, — сказал он и всхлипнул.

— Марик, ты хочешь жить. Ты очень сильный, мужественный человек. Ты слез с иглы. Ты сделал это, Марик. Ты уже здоров. Дай мне железку, пожалуйста.

Она нарочно не произносила слово «пистолет». Слишком красивое слово, слишком весомое.

— Я хочу умереть, — медленно произнёс Марик.

— Почему?

— Мне все надоело. Жизнь дерьмо.

— Нет, малыш. Жизнь прекрасна. Смерть дерьмо. Отдай железку. Её здесь бросил убийца, зачем ты подбираешь всякую дрянь? Помнишь, ты обещал научить меня танцевать чечётку? Кроме тебя, я не знаю никого, кто умеет бить степ. Ты гениально это делаешь, Марик, опусти руку, она дрожит, ты чувствуешь? Слезы тёплые чувствуешь? Все хорошо, ты живой, сильный, красивый. Сколько женщин в тебя влюбится и потеряет голову? Думаю, много. Ты опускаешь руку, осторожно, пальцы расслабь, не спеши, так, молодец. Ты скоро уйдёшь отсюда, никто не узнает, в какой ты лежал больнице, от чего лечился. Все плохое уже кончилось. Ты стал взрослым, детские болезни позади. Ты уйдёшь домой, начнётся новая жизнь, яркая, потрясающе интересная, в ней будет все — любовь, работа, друзья, ты объездишь весь мир, ты увидишь Африку и Северный полюс, ты будешь подниматься в горы и нырять на дно океана. Я очень тебя люблю, Марик. Когда ты уйдёшь отсюда, я буду скучать по тебе. Отдай мне, пожалуйста, железку.

Самое сложное было снять его палец со спускового крючка. Сзади стояла напряжённая, глубокая тишина, и, оглянувшись наконец, Оля удивилась, что там собралось так много народу.

Ближе всех оказалась Зинуля. Повернувшись спиной к Оле, лицом к толпе, растопырив руки, она своим огромным телом защищала пространство комнаты. Замерли все, даже больные. Помощь из других отделений ещё не подоспела, своих санитаров, сестёр, врачей было слишком мало.

Из толпы резко выделялись два женских лица, бледных до синевы. Мать и тётка.

Оля поставила пистолет на предохранитель и отдала Славику, который первым решился подойти.

Марик обхватил Олю, вцепился в её халат, как будто пытался спрятаться за ней от толпы, уткнулся лицом ей в плечо и громко, страшно зарыдал.

— Марик, сынок! — К нему бросилась мать, за ней тётка.

Толпу прорвало, поднялся шум, гам, подоспела наконец подмога. Санитары, врачи, медсёстры пытались разогнать больных по палатам.

— Все, малыш, иди к маме. — Оля осторожно отцепила руки мальчика, подошла к Карусельщику, приложила пальцы к его шее.

Конечно, пульса не было. Судя по пятну на куртке, убийца попал в сердце.

— Ольга Юрьевна, я вызвала милицию, они будут с минуты на минуту, — послышался рядом голос Зинули, — знаете, я, кажется, видела его. Сама впустила, сама выпустила. Невысокий такой, полный блондин с бородкой. Лет тридцать ему, наверное. Даже в голову не пришло спросить, к кому он. Главное, приличный такой мужчина, вежливый. А народу вон сколько, каждого спрашивать не станешь. Миленькая моя, да вы белая вся, пойдём, пойдём, деточка.