Содержантка - Кейт Фернивалл

Боги предупреждали его. Они послали ему знамение, но он отказался внять ему. Слушал только ее слова. Он позволил ей перебраться через стену и теперь расплачивался за то, что не прислушался к шепоту богов, за то, что не сохранил желания в равновесии. Он мог жить (или умереть) с этим, но он не мог позволить, чтобы и она погибла из-за этого.

Он кричал. Он ревел в огонь ее имя, и пламя ревело ему в ответ. Оно хохотало ему в лицо огненными вихрями. Он не видел ничего, кроме окружавшей его со всех сторон геенны, куда бы ни повернулся, пока вдруг не осознал, что использует не то чувство. Глаза могут лгать, ошибаться или поддаваться панике. Поэтому он закрыл их. Стоя совершенно неподвижно, Чан выдохнул из легких яд и снова прислушался. Только на этот раз он слушал сердцем.

Лида осознавала, что у нее горят волосы. Йене у нее за спиной уже не шевелился. Не переставая идти вперед, делая один мучительно медленный шаг за другим, она запретила своим коленям подкашиваться, хотя и догадывалась, что Йене тоже, скорее всего, горит. Мозг ее уже начал отказывать. Конечности перестали слушаться, и легкие начали закрываться. Она уже не смогла бы закричать, если бы захотела. Как ей удавалось до сих пор оставаться на ногах и пробиваться через туннель из огня и дыма, у которого, казалось, не было конца, она не представляла. В голове промелькнула мысль, что она уже умерла и что это ад.

Чан, я не попрощалась с тобой. Не сказала, что люблю тебя. Эта мысль расширилась и заполнила весь разум, так что, услышав вдруг его голос, она не знала, откуда он донесся — снаружи или изнутри. Неожиданно кто-то снял с ее спины отца, и знакомая сильная рука обвилась вокруг ее талии, поддержала… Даже если она умерла и ей предстояло провести вечность в адовых муках, ей было все равно, потому что рядом был Чан Аньло.

Последние мгновения слились в одно размытое пятно, и она почувствовала, что дрожит всем телом. Волосы ее уже не горели. Огромные лапы хлестали ее по щекам, отчего голова ее металась из стороны в сторону. Сквозь туман в глазах Лида увидела черную глазную повязку, потом услышала чей-то смех. Смех? Разве мертвые могут смеяться?

— Ты должен был оставаться за стеной, — произнес голос Чана. — Ты ненормальный.

— Мне стало скучно. К тому же я не хотел, чтобы все веселье досталось тебе одному.

Голос принадлежал Попкову, и пальто, которым она была укрыта, судя по мерзкому запаху, тоже было его. Она видела, как он, точно куклу, забросил на огромное плечо Йенса, потом почувствовала, что каким-то образом оказалась на спине Чана. Лида положила голову ему на затылок и попыталась вдохнуть, но ничего, кроме густого удушливого дыма, в ее легкие не попало. Она закашлялась, потом ее стошнило. А после этого Лида почувствовала, что соскальзывает в черную дыру, настолько глубокую и удушающую, что ей уже никогда из нее не выбраться.

Алексей видел, как ангар превратился в гигантский огненный шар. После этого на территории комплекса начался истинный хаос. Темнота наполнилась мечущимися тенями, когда огонь с оглушительным звуком вырвался на свободу.

Черные человеческие фигурки в панике устремились к охваченному огнем зданию, в то время как другие бросились от него прочь, словно за ними по пятам гналась волчья стая. Не теряя ни секунды, Алексей завел «НАМИ» и на полной скорости поехал прямиком к ангару. К черту любого, кто окажется на пути! Жара встретила его, когда до здания оставалось еще двадцать метров, она ударила с такой силой, будто он въехал в стену.

Алексей увидел их, Чана и Попкова. Они выбежали из огромного пролома в стене. Какого черта они там делали? Разве Попков не ранен? Потом он увидел что-то на спине Чана и с ужасом осознал, что это Лида. Другая фигура с белыми волосами лежала на плече казака. Наверняка это Йене. Он развернул машину и помчался к почерневшим от дыма фигурам, которых было прекрасно видно всем, кто вздумал бы смотреть на ангар. Но позже Алексей не мог вспомнить, что прогремело раньше: выстрел или взрыв. Они как будто прозвучали одновременно, и все же память Алексея навсегда сохранила именно выстрел, резкий звук разряжающейся винтовки.

Они были еще в пяти метрах от него. Черные беззащитные силуэты. Выстрел раздался сбоку, стрелял какой-то солдат, кровь которого настолько перенасытилась адреналином, что он не сумел крепко удержать винтовку в руках. Целился он в Чана, который шел впереди, в нескольких шагах от Попкова, но попал в Лиду. Алексей увидел, как ее тело дернулось, а потом безжизненно обмякло. Когда Чан побежал, ее руки свободно болтались в воздухе.

Сердце Алексея остановилось. Именно в эту секунду он и услышал другой звук, гулкий рокот, который прокатился внутри его черепа, как раскат грома. Потом в ноздри ударила вонь, и какая-то часть его мозга узнала — это взорвались баки с горючим. Но глаза его увидели лишь стену, то, как она двигалась. То, что осталось от одной из сторон ангара, с его охваченными огнем сложными деревянными конструкциями и обшивкой, взлетело на воздух. На какое- то мгновение все это зависло в воздухе, выбирая жертву, а потом посыпалось на Чана и Попкова.

Алексей вдавил педаль, машина подлетела к Чану. Тот успел бросить в салон Лиду и сам заскочил внутрь, когда остатки стены посыпались вниз. Ветровое стекло рассыпалось. Брезентовая крыша разорвалась, когда горящая балка упала на нее сверху и, пробив, грохнулась на пустое переднее пассажирское место. Искры и пылающие обломки посыпались на капот.

— Йене! — бешено заорал Алексей.

За его спиной на пассажирском сиденье Чан, державший Лиду так, словно не собирался ее отпускать никогда, пробормотал:

— Попков.

Алексей выпрыгнул из «НАМИ» и отыскал обоих. Попков лежал, наполовину высунувшись из-под носа машины, куда его забросило взрывом. Шасси спасли его, лишь на задней стороне голени у него кровоточил длинный порез. Тело Йенса Алексей обнаружил среди языков пламени. Половина головы его была сметена, грудную клетку и конечности размозжили горящие деревянные обломки. Волосы тлели. Тут грянул еще один выстрел, на этот раз пуля угодила в машину, потом послышались крики, но Алексей не мог пошевелиться. Он смотрел на изуродованное лицо мертвого отца и не мог уйти. Только не так, папа. Не может быть, чтобы все кончилось так. Он даже не почувствовал, как очередная пуля задела его ухо.

С места его сдвинул Попков. Он просто поднял его, поднес к машине, затолкал на водительское место и выкрутил с переднего сиденья горящее бревно. Через пару секунд Алексей с тремя скорчившимися на заднем сиденье пассажирами уже быстро ехал в сторону ворот. Когда его остановил караульный, он страшно выругался и ткнул ему документы Малофеева.

— Убирайся с дороги, идиот! Я должен срочно сообщить полковнику Тарсенову, что у вас тут творится. Черт, кругом безалаберность!

— Есть, товарищ полковник.

Ворота быстро распахнулись, и перед ними открылся лес. Алексей ехал лишь до тех пор, пока комплекс не скрылся из виду. Потом резко затормозил и развернулся к пассажирам.

— Как она?

Чан не ответил. Но он что-то негромко и монотонно напевал, и звучало это, как причитания по умершему. В углу, скрючившись, сидел большой казак. Он молчал, и по его почерневшему липу текли слезы.

55

— Не умирай, — услышала она сверху, с каких-то очень-очень далеких высот.

Эти слова были как тончайшие снежинки, которые тают, не успев прикоснуться к коже. Но они не были мягкими.

— Не умирай, любимая.

Слишком поздно. Разве ты не видишь? Я уже умерла.

Не существовало ничего: ни мыслей, ни желаний, ни красок, одно сплошное небытие. Безграничная пустота. Но если быть мертвым — это и есть такое небытие, какой тогда смысл в жизни? И что случилось с будущим, которое она запланировала? Продолжает ли оно существовать? Будет ли оно продолжаться без нее? В пустоте внутри нее сгустился образ Чана, который будет продолжать жить, который возьмет себе китайскую жену, у которого будут дети, ясноглазые дети-коммунисты. И все это без нее. Будет ли он плакать? Будет ли он помнить? Самое странное то, что даже в смерти ей всем сердцем хотелось, чтобы он был счастлив.

Но счастлив с ней.

— Вернись ко мне, моя девушка-лиса. — Слова опустились на нее медленно, но они впивалась в нее, как иголки, и не давали ей покоя.

Нет, дорогой мой, уже слишком поздно. Она почувствовала, что опускается все ниже, ниже, летит, кувыркаясь, в пустоту, чернота которой проглатывает ее, высасывая из нее весь свет, пальцы разжимаются, отпускают. Боли нет. Нет уже даже образа Чана. Осталась только пустота. Все кончено.

— Вернись, Лида, или я спущусь за тобой и вытащу тебя оттуда своими руками.

Нет. Оставь меня в покое.

Что-то сжало ее, начало трясти, пока она не почувствовала, как стучат ее зубы.