Меч в рукаве - Роман Глушков

Уже у порога Прокловна вдруг всплеснула руками и убежала куда-то в кладовку, после чего вернулась, неся в руках нечто квадратное размером с большой географический атлас, завернутое в цветастую тряпицу.

– Едва опять не запамятовала! – сказала она. – В прошлый раз позабыла бабка склеротичная отдать тебе, Мефодьюшко, добро-то твое!..

Недоумевающий Мефодий откинул тряпицу и узрел свой старый этюдник, предшественник которого пал смертью храбрых в прошлый день ВДВ. Словно приветствуя законного владельца, одна из ножек этюдника – та самая, крепление на которой было разболтано и которая отправила некогда Мефодия в кабалу к Тутанхамону, – выскочила и стукнула об пол. Внутри складного, как кейс, этюдника брякнули карандаши.

– Кто вам его отдал? – обрадованно спросил Мефодий. – А я-то думал, что Кирилл в мое отсутствие вышвырнул на свалку все мои вещи!..

– Никто не отдал, – пояснила Прокловна. – Сама взяла. Вещи твои, прежде чем с Кириллом уехать, на площадке два дня простояли. Ходила-ходила я вокруг да около, дай, думаю, возьму что-нибудь на память о тебе, вдруг больше не свидимся… Хотела поначалу ту большую картинищу взять, но тяжела слишком она оказалась. Эх, да коли б я знала, куда он, нехристь, добро твое определит, я бы еще чего приберегла…

– И на том спасибо, Пелагея Прокловна, – растрогался Мефодий. – А насчет вещичек не переживайте – зачем они мне теперь?

Ноябрьское утро выдалось на удивление погожим. Земля ожидала снега, а его все не было, и потому ноябрь и напоминал скорее затянувшийся октябрь. Мефодий и Кимберли шли по аллее староболотинского парка имени Розы Люксембург, шли не спеша, наслаждаясь редкими спокойными мгновениями их так бурно начавшегося романа. В руке Мефодия гремел вложенными карандашами этюдник, строптивую ножку которого приходилось привычно придерживать мизинцем.

Главные улицы и проспекты Староболотинска были перетянуты броскими рекламными растяжками, а на стенах домов и афишных тумбах красовались такие же примечательные плакаты. При всем плакатном разнообразии содержание их можно было свести к одному: «Миротворцы! Добро пожаловать в орденоносный город Староболотинск! Благодарные горожане ждут вас!» Ниже стояла дата приезда в город официальной делегации и имена вошедших в нее миротворцев. Имена эти были липовые и ни о чем не говорили Мефодию, но из выпусков новостей он знал, что возглавляет делегацию ближайший помощник Юпитера Аид. В новостях поговаривали о скором прибытии на Землю председателя Сената миротворцев, скорее всего самого повелителя Юпитера, однако, как добавляли журналисты, визит высочайшего гостя находится пока что в стадии предварительных переговоров.

– Хорошо, что мы к тому времени уже уедем, – заметил Мефодий, глядя на дату посещения Староболотинска Аидом и его кликой. – Не хочу видеть, как эти мерзавцы будут ходить по моему городу и промывать мозги моим соотечественникам.

Сотрудники местного филиала российского аналога Отдела Зеро – Службы Обнаружения и Дезактивации Инопланетных Резидентов (СОДИР) – пока навстречу не попадались, но, видимо, в преддверии грандиозного для Староболотинска события, при выходе из метро Мефодия и Кимберли пару раз осмотрели запястья бойцы ОМОНа. Запястья обоих Исполнителей с недавних пор были чисты, как попка младенца у образцовой мамаши, а то, что так интересовало охотников за рефлезианскими головами, отныне было вшито в рукава исполнительской одежды. Новые слэйеры отличались удобством в ношении и неудобством в обнаружении, а носители их стали объектами здоровой зависти среди тех Исполнителей, кому подобную высоконаучную диковину обещали лишь к будущему лету.

В этот ранний час в парке было малолюдно, и потому никто не мешал Мефодию и Кимберли наслаждаться началом нового дня: не галдели студенты, не сновали под ногами дети и не глазели вслед со скамеек любопытные пенсионеры. Легкий утренний морозец сделал воздух кристально-прозрачным, и звуки просыпающегося города доносились из-за голых деревьев постоянным фоном, в котором при желании можно было даже отыскать музыкальную гармонию. Стук трамвайных колес задавал в этой музыке ритм; на ритм нанизывались урчание басов автобусных двигателей, в роли солирующих инструментов переливались тонами автосигнализация чьего-то потревоженного автомобиля и колокольня далекой церкви, а вокал… Вот только вокала этой индустриальной симфонии не хватало, что, впрочем, не портило ее специфическую гармонию.

К огромному удивлению Мефодия, место, на котором он после окончания университета стер о ватман не один карандаш, не пустовало. Молодой парнишка, возможно, студент того же университета, раскрыл этюдник и, в связи с отсутствием клиентуры, лениво водил карандашом по бумаге, изображая что-то похожее на стоящий перед ним, стилизованный под старину фонарный столб. Мефодий не ожидал встретить здесь кого-то из своих бывших собратьев по кисти и потому несказанно обрадовался. Парнишка же, наоборот, завидев в руке идущего мимо прохожего этюдник, хмуро покосился на Мефодия как на нежелательного конкурента.

– Так вот чем ты здесь до Просвещения занимался! – воскликнула Ким. – Должно быть, очень увлекательно: свободный график, занятие любимым делом и работа только на себя.

– В чем-то ты права, – согласился Мефодий, при взгляде на рисующего паренька ощутивший сильную ностальгию. – Хотя мне тогда больше всего в жизни хотелось свалить туда, где есть расписание работы, непочатый край заказов и щедрая оплата…

– Твоя мечта сбылась! – рассмеялась Ким. – Надеюсь, и этому Рафаэлю повезет. Ты знаешь, а ведь с меня еще ни разу не писали портретов. Фотографий куча, а чтобы настоящий, где каждая черточка прорисована рукой живого человека, портрет…

– А в чем проблема? – поинтересовался Мефодий и потряс этюдник, карандаши в котором сразу же отозвались приветливым стуком. – Твоя мечта тоже сбылась. Пойдем!

Мефодий потянул Кимберли к краю аллеи, усадил ее на скамейку так, чтобы восходящее солнце освещало лицо девушки немного сбоку, дабы не моргала и не щурилась, а сам отработанными годами движениями разложил и установил напротив нее этюдник.

– Один момент! – предупредил он подругу и направился к хмуро наблюдавшему за ними уличному портретисту. – Не волнуйся, я тут работать не буду, – поприветствовав паренька, успокоил его Мефодий. – Я только полчасика попрактикуюсь, и мы сразу уйдем.

– А я тебя помню! – мгновенно утратив недоверие, оживился тот. – Ты раньше постоянно здесь работал, а потом пропал. Поговаривали даже, что тебя посадили…

– Да нет, не посадили, – сказал Мефодий. – Просто переехал в другое место, а теперь вроде как в гости пожаловал.

– Пишешь?

– Очень редко, да и то чисто для души, – солгал Мефодий – с момента Просвещения ни за кисть, ни за карандаш он так и не брался.

– А чем занимаешься?

– Спасаю мир, – теперь уже честнее ответил Мефодий.

– Понятно, значит, сейчас без работы, – ухмыльнулся паренек и пояснил: – Спасли его уже недавно, если ты не в курсе. И, похоже, уже навсегда.

Мефодий не стал разубеждать паренька и перешел к делу:

– Ватманом не богат? Одолжи листок в помощь безработному спасителю мира.

– Да бери хоть пять…

Взявшись за карандаш, Мефодий слегка замешкался, словно испугался снова услышать до боли знакомый скрип грифеля по ватману. Однако нежданно-негаданно на помощь ему пришел тот самый совет Кимберли, который она дала тогда, перед дегустацией мартини в подвале ресторанчика дона Торретти: «Просто расслабься, отключи сознание и настройся только на хорошее. Вот увидишь: старая память автоматически подключится, и ощущения вернутся…»

И ощущения действительно вернулись. Глаза Мефодия видели любимые черты лица Кимберли, видели, куда падает тень от каждого локона, видели ее слегка вздернутую верхнюю губку и слегка прикушенную в задумчивости нижнюю, видели очаровательные ямочки на щеках и украшающий щеки морозный румянец…

Глаза Мефодия могли и вовсе не смотреть на рождающийся портрет, так как державшие карандаш пальцы работали сами, двигаясь уверенно и легко, намного увереннее и легче, чем раньше.

В том мире, в котором сейчас пребывало его сознание, обитали лишь двое: Ким настоящая и Ким, отраженная в двух измерениях листа ватмана. Больше в этом мире не было никого, и только невидимый дух созидания заполнял собой атмосферу, добавляя нарисованной Ким новые и новые подробности, в конечном итоге делая ее такой же живой и естественной, как и оригинал.

В реальный мир Мефодия вернул голос подошедшего сзади и, видимо, уже долгое время наблюдавшего за его работой паренька-портретиста:

– Ну ты и разогнался! Еще немного – и, я думал, бумага загорится. У вас на факультете что, зачеты по скорости сдавали? Я, конечно, время не засекал, но думаю, что меня ты обставил бы в такой работе минут на двадцать. Расскажу кому из своих – не поверят!