Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

Конечно, это не так просто, как нет вообще ничего простого, по тем не менее в Америке есть сильные люди, люди, воодушевленные своей идеей и достаточно деловые, уверенные в реальности своих мечтаний. И исполнители для этого есть подходящие — например, такие люди, как отец, которые действуют чисто инстинктивно, не заботясь о том, куда это приведет. Таких сильных людей найдется в Америке десяток, может быть, два десятка, причем они даже не будут связаны друг с другом и не все будут руководствоваться одинаковыми мотивами.

Но дело не в этом. Можно убить этот десяток людей, но на их место придут другие десять, потом еще десять и так далее. Из глубин и перекрестков истории встает прообраз человека двадцатого века, человека, способного играть роль руководителя, способного добиться того, чтобы жизнь в страхе была… нормальным положением.

Техника обогнала в своем развитии психологию. Большинство людей должно быть рабами машины, а это ведь не такое дело, на которое они пойдут с радостью".

Хирн с досадой ударил по письму.

"Человеку нужно уничтожить бога, чтобы достичь его высот, уравняться с ним, — снова Каммингс. А может быть, что и не его слова?" Были моменты, когда демаркационная линия между их образом мыслей становилась неясна для Хирна. "Каммингс мог сказать эти слова. Это его главная идея".

Хирн сложил письмо и спрятал его в карман.

"Каков же вывод? Какова его собственная позиция?" Не раз он испытывал неодолимое желание сделать то, что способен сделать Каммингс. Да, дело, по-видимому, обстоит именно так. Если отбросить в сторону официальную мишуру, все путаные и обманчивые взгляды, к которым он привык, то, по существу, он ничем не отличается от Каммингса. Каммингс был прав. Они одинаковы, и это обстоятельство сначала породило близость, влечение друг к другу, а потом ненависть.

Эта ненависть все еще существовала, по крайней мере у Хирна.

Каждый раз, когда он видел Каммингса, он испытывал страх, ненависть и ту самую душевную боль, которую ощутил в момент, когда ему пришлось нагнуться, чтобы подобрать окурок. До сих пор он переживал свое тогдашнее унижение. Он никогда не отдавал себе отчета в своем тщеславии, не думал, что способен на такую ненависть, если его затронут. Конечно, он никогда никого не ненавидел так, как Каммингса. Неделя, которую он провел в подчинении Даллесона в оперативном отделении штаба, была им прожита без напряжения сил. Он быстро понял, что от него требовалось, автоматически выполнял свои обязанности, хотя все время находился в состоянии отчаяния. Спустя немного времени он начал показывать свой характер. Сегодня произошла стычка с Даллесоном, это неприятный симптом. Если суждено оставаться здесь, то он просто-напросто израсходует себя в серии мелких пустяковых стычек, которые могут закончиться только одним — еще большим унижением. Лучше всего уйти отсюда, перевестись на другую должность, но Каммингс наверняка не согласится. Гнев, который Хирн старался сдерживать всю неделю, закипел в нем снова. Пойти бы к Каммингсу и попроситься во взвод на передовую. Но ничего из этого не выйдет. Каммингс предложит ему все что угодно, но только не это.

Зазвонил телефон, и Хирн поднял трубку.

— Докладывает "Парагон Ред". С ноль тридцати до часу тридцати ничего не произошло.

— Хорошо.

Хирн положил трубку и посмотрел на записанное в блокноте донесение, обычное донесение, какие поступали ежечасно из каждого батальона. Во времена затишья на фронте сюда поступало около пятидесяти таких донесений. Хирн взял карандаш, чтобы сделать отметку в журнале, но в этот момент в палатку вошел Даллесон.

Задремавший было писарь Стейси встал и вытянулся. Видно было, что Даллесон причесывался на ходу. С лица его еще не сошел румянец после сна. Он быстро осмотрел все вокруг, глаза его замигали от света лампы.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил Хирн. Он вдруг понял, что Даллесону не дают спать заботы о предстоящих боях, и это развеселило его.

— Я слышал телефонный звонок, — сказал Даллесон.

— Это докладывал "Парагон Ред". Ничего не произошло.

— Вы записали донесение в журнал?

— Нет, сэр.

— Так запишите, — сказал Даллесон, зевая.

Хирну редко приходилось записывать донесения в журнал, и, чтобы не ошибиться в форме записи, он взглянул на предыдущую запись и скопировал ее.

Даллесон подошел к нему и стал изучать записи в журнале.

— Следующий раз записывайте поаккуратнее.

"Будь я проклят, если позволю Даллесону поучать меня, как ребенка", — подумал Хирн.

— Приложу все свои силы, майор, — произнес он с саркастической интонацией.

Даллесон провел своим толстым указательным пальцем по записи в журнале.

— За какое время это донесение? — резко спросил он.

— За ноль тридцать — час тридцать.

— Почему же вы тогда так записываете? Черт возьми, ведь вы же записали донесение за период с двадцати трех тридцати до ноля тридцати. Неужели вы даже прочитать не можете? Разве вы не знаете, который сейчас час?

Копируя донесение, Хирн повторил и время, относившееся к предшествующему донесению.

— Простите, — пробормотал Хирн, злясь на себя за допущенную ошибку.

— А что еще вы собираетесь сделать с этим донесением?

— Не знаю. Раньше таких обязанностей я не выполнял.

— Ну тогда слушайте. Я объясню вам, — самодовольно сказал Даллесон. — Если пошевелите мозгами, то поймете, что это — боевое донесение, и поэтому, записав его в журнал и сделав пометку на карте, вы должны внести донесение в картотеку для периодических донесений, которые составляю я. Потом, когда я это донесение отправлю, а это будет завтра, вы должны собрать все донесения за минувший день и положить их в историческую картотеку. Поручите писарю снять копию с донесения и вложите ее в журнал боевых действий. Не так уж сложно для человека, окончившего колледж, правда, Хирн?

Хирн пожал плечами.

— Но в донесении ничего нет. Зачем же все это? — Хирн улыбнулся, наслаждаясь возможностью нанести ответный удар. — Это бессмысленно, по-моему.

Даллесон пришел в ярость. Он бросил сердитый взгляд на Хирна, его розовые щеки потемнели, губы сжались. Струйка пота пробежала к глазу и скатилась на щеку.

— Значит, бессмысленно. Для вас это бессмысленно, — повторил Даллесон. Подобно толкающему ядро спортсмену, который подпрыгивает на одной ноге, чтобы использовать инерцию своего тела, Даллесон повернулся к Стейси и сказал: — Для лейтенанта Хирна это бессмысленно. — Стейси неловко переступал с ноги на ногу, пока Даллесон подыскивал насмешливые слова. — Вот что я скажу вам, лейтенант, возможно, есть много бессмысленных вещей, возможно, для меня бессмысленно, что я солдат, возможно, нелепо то, что вы офицер, очень может быть, все это и бессмысленно, — продолжал Даллесон, повторяя слова Хирна. — Может быть, мне хотелось быть кем-то иным, а не солдатом, лейтенант. Может быть… — Даллесон поискал слово позлее, но вдруг, сжав изо всех сил кулак, крикнул: — Может быть, для меня было бы естественнее быть поэтом!

По мере того как Даллесон выпаливал эту тираду, Хирн все сильнее и сильнее бледнел. На какой-то момент он даже потерял дар речи. Он был взбешен и поражен тем, как реагировал Даллесон на его слова. Хирн проглотил слюну, схватился за край стола.

— Спокойнее, майор! — произнес он.

— Что?!

В этот момент в палатку вошел Каммингс.

— Я искал вас, майор, и подумал, что вы здесь.

Голос Каммингса звучал отчетливо, ясно и совершенно бесстрастно. Даллесон сделал шаг назад и вытянулся, будто по команде "смирно".

— Слушаю вас, сэр.

А Хирн злился на себя за то, что почувствовал облегчение, когда разговор с Даллесоном прервался.

Каммингс поглаживал рукой подбородок.

— Я получил сообщение от одного из моих друзей в ставке главнокомандующего. — Он говорил каким-то бесстрастным тоном, как будто дело его вовсе не касалось. — Его только что принесли из узла связи.

Объяснение прозвучало неуместно. Странно, что Каммингс повторялся. Хирн с удивлением смотрел на него. "Генерал расстроен", — понял он. Хирн все еще стоял вытянувшись, он весь вспотел — настолько неприятно было ему присутствие генерала, сердце билось учащенно. Ему было трудно находиться рядом с Каммингсом.

Генерал улыбнулся и закурил сигарету.

— Как дела, Стейси? — спросил он писаря.

— Спасибо, сэр, отлично.

Это было одной из особенностей Каммингса. Он всегда помнил фамилии рядовых, с которыми ему доводилось говорить хотя бы раз или два.

— Послушайте, майор. — Голос Каммингса все еще оставался бесстрастным. — Боюсь, что ваша работа над операцией "Кодэ" была напрасной.

— Не дают кораблей, сэр?

— Боюсь, что да. Мой приятель сообщает, что шансов почти никаких. — Каммингс пожал плечами. — Мы начнем операцию "Планжер", как планировалось. Только с одним исключением. Мне кажется, мы должны прежде всего захватить охранение на участке девятой роты. Подготовьте приказ Тэйлору начать атаку утром.