Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо В. М. Молотова И. В. Сталину с критическими замечаниями о тезисах Г. Е. Зиновьева
28 мая 1926
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 766. Л. 107]
Столь резкий поворот к союзу с «наследственным врагом» не мог не ударить по авторитету Зиновьева, и без того не слишком прочному, несмотря на все усилия находившейся под его контролем пропагандистской машины. Секретарь Политбюро Бажанов увидел в этом характерную черту поведения Зиновьева как политика: «В области большой политической стратегии он подчинял все мелкой тактике борьбы за власть, яростно стараясь отвергать все, что говорил Троцкий, а отброшенный от власти, сразу принял все позиции Троцкого (прямо противоположные), чтобы блокироваться с ним против Сталина»[902].
Зиновьев спешил перейти в наступление, так как Сталина не было в Москве — он отдыхал на Кавказе. Ломинадзе, его доверенное лицо, только что пришедший на работу в ИККИ (и соответственно, ставший членом «русской делегации»), в достаточно резких тонах рисовал вождю сложившуюся расстановку сил: «В делегации положение такое же обостренное и напряженное, как и в Политбюро. Мне не хотелось Вам об этом писать, но раз Вы спрашиваете, скажу, что думаю: Вас здесь очень недостает… Зиновьев и Троцкий нападают, чем дальше, тем наглее. Большинство лишь обороняется. А между тем следовало бы дать должную квалификацию их атакам. В делегации Зиновьев пытается все время, с поразительной настойчивостью, играть на „противоречиях“ между Бухариным и Молотовым. Дескать, Бухарин „левее“. В сколько-нибудь серьезных вопросах эта игра у Зиновьева не удается, срывается. Все же как-то не чувствуется твердой уверенности у большинства делегации при решении почти всех вопросов»[903].
Соратники генсека, все еще робевшие перед риторикой оппозиционеров, пытались отложить решающее столкновение до возвращения вождя. 26 мая Председатель ИККИ представил собственные тезисы об уроках английской стачки. Едва прочитав их, Молотов отправил Сталину свой приговор: «По-моему, это ничтожество и беспринципность вопиющая, а по существу трусливая жалкая ревизия ленинизма в вопросах тактики Коминтерна», в тезисах «имеются гнуснейшие выпады против отдельных цекистов, конечно, все это в трусливой и жульнической форме». Не надеясь на собственные силы, Молотов взывал о помощи вождя: «…главное у нас теперь — договориться с тобой, срочно иметь твое мнение. Это страшно необходимо…»[904]
Зиновьев был уверен в том, что он опережает оппонентов на несколько ходов, хотя те и сумели на четыре дня отложить обсуждение вопроса об уроках английской стачки. В унисон с ним действовал и Троцкий: 26 мая в «Правде» появилась его статья об уроках стачки и ошибках английской компартии. Оппозиционеры вместе выступили в Свердловском университете с докладами на эту тему. Решающее столкновение произошло на заседании Политбюро, состоявшемся 3 июня 1926 года. Наличие его стенограммы (на этом настаивал Зиновьев), научная публикация которой произошла уже в постсоветский период, а также основанные на ней научные работы позволяют обойтись кратким изложением итогов схватки[905]. Стенограмма отразила не только формирование «единого фронта» оппозиции, но и сплочение сил большинства в высшем органе правящей партии. В отсутствие Сталина оно выдержало атаку слева и продемонстрировало способность дискутировать с Зиновьевым и Троцким на равных и по международным проблемам. Вызов «объединенной оппозиции» был принят, в истории внутрипартийной борьбы начинался новый этап.
Хотя проект резолюции, внесенный Зиновьевым, не получил большинства голосов, исход заседания 3 июня каждая из сторон могла трактовать в свою пользу. Оппозиционеры получили возможность заявить об объединении собственных сил и представить партийному активу свою платформу в международных вопросах. На следующий день никто из русских товарищей не появился на заседании Президиума ИККИ — нужно было прийти в себя после столь жаркой и продолжительной схватки, доработать в комиссии тезисы большинства. В результате английский вопрос был просто снят с повестки дня[906]. Таким образом, Коминтерн был выключен из обсуждения уроков стачки, хотя «по долгу службы» он должен был оказаться самой заинтересованной организацией. Сказывалось то, что английские представители не могли приехать в Москву для отчета о ее итогах, но решающим фактором был конфликт в руководстве ВКП(б) и общее нежелание выносить его за рамки собственной партии.
Однако новое поколение большевиков, лишенное возможности следить за дебатами лидеров вживую (стенограммы заседаний Политбюро рассылались только узкому кругу высших функционеров), уже научилось определять политический вектор по одним только заголовкам «Правды». 26 июня в газете был опубликован доклад Бухарина на заседании Политбюро 3 июня, достаточно четко показавший расстановку сил в руководстве ВКП(б). Троцкий и Зиновьев увидели в этом вызов на дискуссию и раскрыли карты: «…безнадежными являются рассуждения о том, что мы, большевики, должны оставаться в составе Англо-Русского комитета потому-де, что Генсовет не свалился с неба, а отражает „данную ступень“ развития английского рабочего класса. В такой постановке сосредоточена самая суть политического хвостизма»[907].
Дальнейшие события разворачивались на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), открывшемся 14 июля. Зиновьев направил пленуму пространное заявление, в котором изложил историю своих разногласий со сталинским большинством, не забыв и о предыстории. Он упомянул, что «семерка» членов Политбюро сложилась на неформальном совещании 17–19 августа 1923 го-да, но спорадически собиралась для принятия решений и ранее. В течение двух лет она являлась фактическим ареопагом партии большевиков и выполнила задачу изоляции Троцкого[908].
Вопрос о будущей судьбе АРК выглядел в стенограмме пленума достаточно бледно. Требование оппозиционеров о немедленном разрыве с британскими тред-юнионами было озвучено ранее, и дискуссия не принесла новых аргументов. Было очевидно, что данный пункт повестки дня использовался для разведки боем, проверки «заряженности» как большинства, так и оппозиции. Принятая на пленуме резолюция поручала делегации ВЦСПС, выезжавшей на очередное заседание АРК, не допускать разрыва по собственной инициативе.
Ослабив на несколько месяцев свое внимание к английским событиям (вскоре стало очевидным, что стачка ни в коей мере не подорвала стабильности западного мира), Зиновьев продолжал наращивать критику сталинской фракции, и ее ошибки в международной политике являлись лишь одним из сюжетов политического размежевания.
