Сибирь - Георгий Марков

- Спасибо, Поля, за совет, а взять доску не смогу.

Оставлю. Положу вот сюда, в уголок. Под нары. И пусть себе лежит. Единственное, о чем прошу, Поля: передайте Федоту Федотычу, чтоб не торопился он пускать ее на лучину .. - Подумав о чем-то, добавил с грустной усмешкой: - Вдруг она мне понадобится...

- Что вы, конечно, сбережем! Дедушке скажу, а только он и сам понимает. Вы не думайте, что если он неграмотный, то он дикий и темный. Он много знает, наслышан... - В голосе Поли прозвучали теплые нотки.

- Какой там дикий и темный! Федот Федотыч - человек обширного житейского кругозора. А в области таежной жизни он прямо профессор!

Поля закатилась в веселом смехе. Ну и забавный же этот бородатый парень. Видать, со своим царем в голове! Для других нарымская земля "гиблый край", а он пророчит ее для науки. Дедушка Федот Федотович Безматерных для всей парабельской знати - поселенец, батрак, неумытая харя, а для этого - профессор...

Сколько Поля ни жила на белом свете, сколько ни встречалась с людьми, впервые она видела человека, который общепринятые понятия повертывал так, что они поражали тебя какими-то таящимися в них свойствами, недоступными пока никому, кроме него...

- Я привык, Поля, за это время к Федоту Федотычу.

- Он-то тоже к людям нежный, - заметила Поля.

- Это верно... Если все получится, как говорят немцы, "гут", то есть хорошо, то столько работки навалится, знай пошевеливайся только. Эх! - Он вскинул руки, потер ладонью о ладонь. Поля заметила, что глаза его в этот момент были какими-то неземными, похожими при блеклом свете жировика на далекие небесные звездочки, которые светятся на зорьке загадочно, ласково и тихо. "Небось женатый. А может быть, еще не успел жениться! Вот и тоскует", - подумала Поля, но задавать вопросы об этом не решилась.

Акимов собрал кое-какие вещички в брезентовый мешок, который Поля уже однажды видела в обласке, весело сказал:

- Ну что ж, я готов... вот мой кафтанишко.

- Теперь поспать. - Поля легла на прежнее место.

Акимов посуетился еще немного по избе, принес с улицы охапку дров, заправил печку и погасил светильник. Он осторожно положил свою одежду на чурбачок и, когда тяжелая пряжка ремня, перетянув брюки, громко ударилась о половицу, обругал себя шепотом:

- Медведь сиволапый.

Нары в избе были разделены столом. Поля легла на место Федота Федотовича, Акимов занимал свою часть нар в переднем углу.

2

А проснулась первой все-таки Поля. Она уже вскипятила чай и разогрела вареных рябчиков, когда Акимов вскочил с нар как ошпаренный.

- Ну и кавалер, ну и бахвал! Надо же так безбожно проспать, - корил он самого себя. - Это, Поля, оттого, что хорошую весть мне принесли. Обрадовался, успокоился, притихла тревога. Нет, так не пойдет дело, не годится так...

- Зря вы себя ругаете! - смеялась Поля. - Не вы проспали, а я поднялась слишком рано. Можно было еще целый час спать. До рассвета долго.

Теперь уже Полины уговоры были бесполезны. Акимов зажег светильник и принялся хлопотать возле печки. Но и тут Поля опередила его. Она подшуровала печку, прибавила дров, и огонь пылал с ровным гулом.

- Садитесь, Гаврюха. Ешьте крепче. Обеда не будет, а ужин сварганим у дедушки в землянке только, - предупредила Поля.

- Вытерплю!

- Начинайте! Рябчики готовы.

- Минутку! Оботрусь снегом.

Через голову Акимов стащил верхницу и в одной нижней рубашке выскочил за дверь. Вскоре он вернулся с мокрыми руками, с мокрым красным лицом, покрякивая и поохивая.

- Звезды все небо заполонили. Морозец!

Они ели рябчиков, прихлебывали чай, переговаривались о всяких пустяках. Поля чувствовала, что с каждой минутой Акимов все меньше и меньше стесняет ее. Вчера в первые часы их знакомства оЪа долго испытывала и скованность, и робость, и напряжение. Но суждения Акимова о нарымских землях и в особенности о Федоте Федотовиче как-то незримо и очень естественно, без всяких слов ослабили это отчуждение. Видно было, что Акимов хоть и борец с царизмом, пришелец из далеких чужих краев, но добродушный, веселый человек, пони-, мает жизнь других людей и оценивает их не по богатству и званию, а совсем по иным признакам.

Закончив завтрак, Поля поступила так, как поступил бы на ее месте каждый таежник: она перемыла посуду, составила ее рядком на полке, проверила, есть ли соль в туеске, на месте ли лежат спички, а потом отодвинула от печки не только поленья, но и мелкие щепочки, лучинки. Дрова в печке догорят, огонь погаснет сам собой. Но если вдруг по несчастью ли или в поисках доброй добычи на стан придет неизвестный путник, он найдет здесь все: и спички, и соль, и котелок, и сухарь, и сухое полено с лучиной для разживки огня. А не произойдет такой случай, пусть себе все останется на месте до следующего прихода хозяев!

Встали на лыжи. Утро выдалось тихое - ветка не шевельнется, снежная пушинка с места не стронется.

Но зато гулко в тайге, как в пустом доме. Дятел застучал клювом, добывая из-под коры червячка, и покатилось по тайге: тук-тук-тук, тук-тук-тук... Сумрак отступил в лощины, небо посветлело, засверкали над макушками багряные лучи, длинные и острые, как пики.

- Ну, ничего не забыли? Возвращаться не придет_ся? - спросила Поля, осматривая Акимова. Иней покрыл его шапку, бороду, ресницы, положил серебристые пятна на полушубок и пимы.

- Можно двигаться, - сказал Акимов.

- Давайте передом. Прямо по моей лыжне, - распорядилась Поля. Хрустнул снег под лыжами Акимова, Поля пропустила его мимо себя, подождала минуту и заскользила вслед за ним. Акимов шел, то и дело оглядываясь. "Что он, меня потерял, что ли?" - подумала она, но тут же сообразила, что оглядывается он по другой причине. Немало прожито дней в этой избе: пусть сохранится она в памяти на всю жизнь!

Шли и не быстро и не тихо. Акимов в одном месте остановился, спросил:

- Хорошо ли иду, Поля? Может быть, вы хотите впереди?

- Быстрее не нужно. Завтра большой переход. Силы надо приберечь.

И снова заскрипел снег под лыжами Акимова, и он замелькал среди деревьев, покачивая плечами.

Поля смотрела ему в спину, думала: "Видать, из молодых, да ранний. Охотятся за ним с осени. И чего он натворил? Порасспросить бы! Да разве расскажет? Даже имя свое не называет: Гаврюха. Нет, не Гаврюха он...

А тоже ведь есть у человека отец и мать. Живут, сокрушаются. Небось уже оплакали, столько недель просидел в тайге... А люди вот сберегли им сына... Удачно сбежит, поживет еще и для себя... В крупном городе затеряется, назовется чужим именем, а обликом и так уж переменился до того, что родные не признают... Любопытно бы поговорить с ним: какая, мол, жизнь, потвоему, должна быть? Что требуется для этого? Да не к месту такой разговор. Сейчас у него на душе тревога.

Из Дальней тайги выйти - это еще полдела, а вот как там, по тракту... Вполне могут заграить молодчика".

Поля не ошибалась. У Акимова на душе действительно была тревога. Завтра к вечеру он окажется на тракте, в людных местах. Все ли там товарищи обдумали? Не произойдет ли какая-нибудь осечка? Подготовились ли к его приему в Томске? А Петроград? Готов ли для него заграничный паспорт? Удалось ли раздобыть деньги на дорогу и хотя бы самую малость на проживание в Стокгольме в первые дни... Впрочем, там Дядюшка. Не откажет, одолжит. Не может же быть такого положения, чтобы видный русский профессор существовал в процветающей стране, изрядно нажившейся на мировой беде, как нищий студент, без лишней копейки.

Акимов тревожился, и его тревогу мог понять каждый: он не знал пока ни маршрута побега, ни условий, в которых побег будет протекать... Он полностью зависел сейчас от других людей, от их доброты, от их сочувствия его судьбе, от их понимания смысла всей той борьбы, которую большевики называли бескомпромиссной схваткой классов на политической арене современной России.

- Не пожевать ли нам, Гаврюха, хлебца? - спросила Поля, когда они в полном молчании прошли более половины пути до землянки Федота Федотовича. Акимов так был погружен в свои мысли, что даже не отозвался. "Ну ладно, потерпим. Лучше пораньше придем к землянке и сварим какой-нибудь ужин", решила Поля. Она больше не подавала голоса. Акимов тоже молчал и даже не оглядывался.

День уже начал слегка хмуриться, поблекло небо, покрепчал мороз, когда Поля весело сказала:

- Притормаживайте, Гаврюха, скоро дойдем до ночевки.

- Неужели? - удивился Акимов.

- Да ведь почти целый день идем! - воскликнула Поля.

Они быстро раскочегарили печку, и Поля решила сварить уху. Еще идя в первый путь, она оставила здесь замороженную стерлядь, пяток картофелин и две луковицы со щепоткой черного перца.

Акимов помогал ей: наколол дров, разрубил стерлядь на куски, принес воды из незамерзшей полыньи ручья.

Поля была мастерицей варить уху. Вскоре землянку начал заполнять запах свежего варева.

- Ух, как вкусно пахнет! Слюну глотаю, Поля, - пошутил Акимов и водрузил на печку чайник с родниковой водой.