Русская модель управления - Александр Прохоров

Чем резче перемены в социально-политическом строе, тем заметнее неизменность базовых, структурообразующих элементов национальной системы управления. Так, большевистская революция, казалось бы, изменила все, но сохранила и продолжала использовать все главные управленческие идеологемы и механизмы. Как было дореволюционное русское общество сословным, таким оно осталось и при большевиках. Просто знаки поменялись — бывшие высшие сословия стали низшими, а бывшие низшие и угнетаемые превратились в высших и угнетателей. Советское государство продолжало отслеживать социальное происхождение каждого подданного (например, обязательный пункт анкеты о профессии родителей — из рабочих, служащих или крестьян) с еще большим рвением, чем царское. Уравниловка, являвшаяся в дореволюционной России преобладающей тенденцией, в СССР стала безальтернативным способом перераспределения ресурсов. Так же и с другими характеристиками системы управления.

Россия не единственная страна, пытавшаяся (да и сейчас пытающаяся) сознательно заменить свою систему управления на более подходящую. Пока что никому в мире это не удавалось. Напротив, на протяжении всей второй половины XX века можно проследить, как самые разные страны, даже те, кто столетиями ждал своей очереди на право встать на ступеньку эскалатора, именуемого прогрессом, в конце концов находили способ успешно использовать свои национальные управленческие системы для развития рыночной экономики и соответствующих ей социальных и политических институтов.

Второй вариант — сохранение русской модели управления в неизменном виде — крайне маловероятен и внутренне противоречив. «Система управления остается наименее эффективной и наименее модернизированной частью общественного организма»[596]. Наша система управления в ее нынешнем состоянии неадекватна тем историческим вызовам, с которыми на рубеже тысячелетий столкнулась Россия. Указанная неадекватность проявляется и в убогих, зачастую карикатурных формах политической демократии, и в отторжении экономикой конкурентных отношений, и в неэффективности государства, и в иррациональном поведении населения. Следствием чего является многолетнее топтание на месте, при котором вынужденная обстоятельствами эскалация реформ не дает ожидаемых результатов.

Традиционный для России путь преодоления отставания — проведение модернизации по западным образцам с помощью государственной мобилизации ресурсов общества и перераспределения их на решающие направления — в нынешних условиях уже не срабатывает. Первая причина, по которой подобная модернизация недостижима, — сложное устройство современного общества. Одно дело мобилизовывать ресурсы, представленные тем или иным количеством голов скота, призывников и фиксированной подати с каждой десятины земли, и совсем другое — пытаться учесть и мобилизовать спрятанные в балансах многообразные активы реальных и подставных фирм и фирмочек, а также неучтенные доходы физических лиц.

Разумеется, можно и далее облагать налогами каждую транзакцию, но как обеспечить реальный сбор этих налогов? Чем сложнее производство и общество в целом, тем менее действенным становится применение государством традиционных русских управленческих механизмов. «Если в „эпоху угля и стали“ экономический рывок требовал централизации сил и средств, то постиндустриальные технологии требуют всемерного развития индивидуализма и свободы»[597]. «Модернизация больше не означает имитацию технико-производственной структуры ведущих западных государств»[598]. «На сей раз успех определяется не одним лишь достижением паритета с ведущими капиталистическими армиями, но в еще большей степени, чем в петровскую или советскую эпоху, эффективностью воспроизводства социальных институтов и образа жизни, обеспечивающих западные экономические и культурные преимущества»[599].

В предыдущих главах настоящей книги было показано, как по мере общественного прогресса неуклонно совершенствовались формы и методы противостояния государства, с одной стороны, и населения и кластерных единиц — с другой. Для преодоления сопротивления «снизу» государственному аппарату приходилось применять все более жесткие формы воздействия, в ответ на которые население и предприятия применяли все более разрушительные для страны противоядия. К концу XX столетия эта взаимная борьба окончательно истощила ресурсы и разрушила организационный и человеческий потенциал общества.

Можно приводить разные примеры упомянутой выше национальной деградации. Наиболее заметным из них мне кажется несостоявшийся расцвет музыкального течения, известного как русский рок. Русский рок приобрел огромную популярность и общественное значение в 80-е годы, сыграв немалую роль в ходе перестройки. Тогда прошло более полувека со времени мировой славы русского живописного авангарда, полвека молчания и страха. Общество напоминало пружину, которую полстолетия сжимали и которая вот-вот распрямится. Общественное настроение жило уверенностью в скорых и радикальных переменах. Молодежь с напряженным вниманием следила за событиями в рок-тусовке.

Ситуация во многом совпадала с той, что была в предреволюционной России накануне расцвета русского авангарда. Как и в русской авангардной живописи, в советской (точнее, антисоветской) рок-музыке было много музыкантов-самоучек, чей самоуверенный дилетантизм давал надежду на творческие прорывы и открытие совершенно новых направлений. «Отличительной чертой всей ортодоксальной интеллектуальной российской рок-музыки всегда был непрофессионализм. Кто только не приходил в рок-н-рол! Математики, художники, резчики по дереву и даже паркетчики. Реже всего — из музыкантов»[600]. Фактически русский рок стал языком и образом мышления нового поколения.

В силу этих обстоятельств русский рок, вобравший в себя накопленный народом за полвека эмоциональный заряд, просто обязан был стать культурным явлением мирового масштаба, таким же, как русский авангард. Однако не стал. Зима пришла, а снег не выпал… Русский рок так и остался преходящим внутрироссийским явлением, для одних — увлечением, для других — модой, для третьих — профессией. Этот незамеченный остальным человечеством национальный провал ясно показал, что традиционно оптимистичное представление о безграничных интеллектуальных и творческих богатствах нашего народа уже не вполне соответствует действительности. Нещадное растранжиривание ресурсов не только сократило численность населения и объем материальных благ (в частности, в течение XX века доля России, если считать в границах нынешней Российской Федерации, в мировом населении уменьшилась более чем вдвое, а в мировом ВВП — более чем втрое)[601], но и понизило интеллектуальный уровень общества.